Эрлих Александр-Владимир - "Круги. Осенний этюд."

Круги. Осенний этюд.

Павловский музейный комплекс в конце сентября. Воскресный дождливый денёк, но, несмотря на лёгкую непогоду, желающих погулять и послушать сегодня различную живую музыку достаточно. И плывут по аллеям и дорожкам парка разноцветные зонты.
На площади перед Большим Дворцом бронзовый Павел Первый по-прежнему смотрит куда-то в небо, опираясь на трость. Может быть, вслушивается. В далёком Розовом павильоне играет сам Давид Голощёкин. Но его отсюда не слышно. Зато находящееся по левую руку от Липовой тройной аллеи, так называемое место «Большие круги» совсем рядом. И на этих «Кругах» уже, наверное, по третьему кругу «гоняет» свои сегодняшний репертуар духовой оркестр. Он время от времени немного фальшивит. Музыканты играют «в полноги», или если так можно выразиться, «в полрта». Оно и понятно – сыро, прохладно. Не спасают даже свитера, надетые под белоснежные – под фраками – рубашки. Но зрители благодарно взрываются аплодисментами каждый раз после окончания очередного произведения. Площадка огорожена пёстрой чёрно-желтой лентой, стульев для зрителей всего пятьдесят, согласно санитарным нормам, но за этой лентой стоит и слушает ещё добрые сотня-полторы «зонтов». Люди даже танцуют. Это видно даже с площади Большого Дворца.
Под Павлом Первым стоит голубой прогулочный паровозик и две кареты, каждая из которых запряжена одной единственной лошадкой. Они стоят, словно замерев. Поразительно, как долго они умеют оставаться почти недвижимыми! Обе они стоят на трёх ногах. У рыжей сейчас подсогнута, словно подвешена в воздухе, левая задняя нога, а у гнедой – задняя правая. Видимо, так животные отдыхают – поочерёдно «подвешивая» ноги так, что копыто лишь кончиком касается земли. Мы ведь тоже переминаемся с ноги на ногу от усталости, когда нам приходится где-то долго стоять. А у этих лошадок работа такая – по большей части стоять и ждать… Обе они заботливо укрыты цветастыми попонами. Но вот какая-то пожилая парочка договаривается с женщиной-кучером о цене и садится в карету, запряжённую рыжей лошадью. Кучер стягивает с неё попону, и лошадка тут же встаёт на четыре копыта, слегка приосанивается. Всё её тело становится готовым к прогулке. Лошадь сейчас похожа на слегка сжатую пружину. Я довольно далеко от неё, чтобы видеть глаза, но, наверное, и взгляд её в эти мгновения изменился. Не мог не измениться. Но кто заглядывает лошадям так глубоко в глаза!..
Кучер в низеньком цилиндре забирается на козлы, берётся за вожжи. Лошадь остаётся невозмутимой. Вожжа запуталась в её хвосте, и кучер рывками пытается её освободить. Лошадь даже не пытается вильнуть хвостом, чтобы помочь хозяйке. Она ей позволяет всё сделать самой. Наконец, вожжи освобождены, и мне показалось, что кучер едва ли успела привычным жестом слегка поддёрнуть их, как лошадь тронулась сама, без напоминаний. И мерно потащила за собой кучера в низеньком цилиндре и возжелавшую почувствовать себя на несколько минут аристократами пожилую пару, потащила мимо «Больших кругов», мимо верениц цветных зонтов, мимо время от времени фальшивящего духового оркестрика, совершая свой очередной жизненный круг…