Гончар Анна - Часы

Улица Чехова пахнет полуденным солнцем, поскрипывает на зубах пылью и ютится на темных чердаках недавно побеленных домов. Они будто неразличимые близнецы, рассыпавшиеся по улице справа и слева: деревянные глазницы окон, выкрашенные голубым цветом, заросли клубники прямо у калиток, чуть дальше – рассады огурцов и помидоров.
В таких домах всегда почему-то пахнет прелым луком и любовью.
За выгоревше-голубой калиткой дома под номером четыре лимонно-желтые от яркого света тропинки разбегаются во все стороны. Шиферная его крыша нежится в ярких лучах, заранее отогреваясь на будущую зиму, спрятавшуюся сейчас в кобальтовых тенях, отбрасываемых на землю миром.
Полноправные владельцы тропинок, муравьи, копошатся у своих подземных дворцов. Одному из них никак не удается добраться до заветной семечки – страшное препятствие снова и снова вырастает прямо перед ним, заставляя разворачиваться и пытаться вынюхать новый путь. Маленькая девочка с интересом следит за ним, но ещё не знает, что ей это упорное состязание надоест быстрее, чем муравью. И все равно попытки перекрыть дорогу оторванным от ближайшего куста клубничным листом прямо сейчас увлекают её неимоверно.
Золотистый свет, ласкавший кудрявую макушку до этого, внезапно прячется за темной скалой мужской фигуры. Малышка запрокидывает голову и радостно улыбается. Её голубые глаза щурятся, но всё ещё искрятся весельем, когда окаймлённая светом фигура делает волочащийся шаг вперед, чтобы поднять её в небо за подмышки. Девочка радостно дёргает ногами в воздухе, восторженно хихикает, клетчатое платьице раздувается на ветру, и она чувствует счастье, когда ее лба нежно касаются сухие усталые губы.
Перед глазами девочки мелькают сад и небо цвета ее глаз, покрытое кучевыми облаками, а темная фигура в один миг обращается стариком с кожей, похожей на темную карельскую березу. Совсем скоро малышку опускают обратно на плитку, на этот раз прямо в синюю тень от дома. Дедушка, осмотрев девочку пронзительным взглядом черных глаз и вздохнув, наклоняется вниз. Он тяжело опирается о стену дома и поднимает отброшенную чуть раньше белоснежную панамку, уже испачканную в пыли. Седые вихры старика путают в себе солнечные лучи, пока он педантично отряхивает панамку, прежде чем натянуть её обратно ребенку на голову – та дует губы и недовольно шмыгает носом. Дедушка ласково щелкает ей по курносому кончику большим темным пальцем, и вот девочка уже не может сдержать улыбки. Старик улыбается в ответ и разгибает спину, но стену не отпускает, продолжая поддерживать ее, как когда-то атлант держал небосвод. Сильные его плечи, шершавые от ветра, могуче расправленные раньше, прячутся за выгоревшей до белизны старой рубашкой, резко контрастирующей с бронзовой от загара грубой кожей и черными глазами. Сердце старика взволнованно хромает прямо в его ушах – сейчас мужчина уже не может похвастаться своим здоровьем. Проходит несколько мгновений, и он, упрямо поджимая губы, всё же отталкивается от стены и качает головой, направляясь вглубь сада.
Здесь повсюду воспоминания.
Годами это место полнилось жизнью, впитывало ее, насыщалось радостью и болью, слезами и смехом, рождением и смертью, чтобы сейчас, десятилетия спустя, с лихвой возвращать хозяину дома эти события укусами острозубой памяти.
Малышка не видит в саду ничего. Она смутно помнит вкус клубники с прошлого года, свои испачканные в земле руки, огромную гусеницу необычно яркой раскраски; помнит, как бабушка оттирала ей левую щеку сладко пахнущим носовым платком, как громко хрустнуло дедушкино колено, когда тот вставал, и ее испугал этот звук, и, конечно, как увлекательно было рассматривать звезды прямо в полдень.
Так они и заходят в летнюю кухню втроем: дедушка, девочка и далекое эхо. Старик усаживает малышку на высокий деревянный стул, а после поджимает губы и хмурится, когда берет старую ворсистую тряпку и смахивает ею крошки со стола прямо на пол.
На кухне жарко, но гораздо приятнее, чем на улице. Окна, как и везде, когда-то были покрашены голубой краской, но сейчас та состарилась и потрескалась от жаркого солнца, отставая то тут, то там от дерева. Девочка бросает взволнованный взгляд на дедушку, но тот возится у холодильника, и она решается на страшное преступление: наклоняется ближе к окну и безжалостно отламывает парочку голубых облупленнок. Она крошит их своими маленькими пальчиками на ломтики – те мозаикой усеивают столешницу вокруг нее; но ей везет вовремя заметить это и смахнуть их на пол рукой.
Обычно летние кухни больше похожи на свалки ненужных или пришедших в негодность вещей, которых десятилетиями хранят бережливые хозяева, полагаясь на священный авось. Эта кухня не из таких. Нагроможденные друг на друга ящички все полны чашечек, блюдечек, тарелочек и салатниц самых разных размеров, цветов и материалов. Кастрюли, горшочки, дощечки, столовые приборы, сковородки и даже один серебристый самовар на самом верху живут дружно, вместе составляя позвякивающую на каждое открытие-закрытие дверец симфонию.
Двое на кухне не обращают на мелодию никакого внимания. Дедушка усердно пытается приготовить глазунью – так трудно, оказывается, следить за тем, чтобы желтки не разбежались по всей сковороде; девочка увлеченно разглядывает потолок над своей макушкой, уже наигравшись с облазившей краской, - ничто в мире еще не может удержать на себе ее внимание дольше нескольких минут.
Потолок на летней кухне дедушкиного дома никогда не был обычным, нет, нет. На малышку в ответ глядят нарисованные на темно-синем фоне яркие звезды, соединенные кое-где пунктирными линиями в созвездия. На настоящем небе такого нет, но малышке искренне кажется, что настоящий небосвод проигрывает потолку этой летней кухни.
Бабушка что-то рассказывала ей прошлым летом…
Громко прямо перед ней тарелка целуется со столом. Девочка вздрагивает, тянет тарелку ближе к себе и улыбается дедушке, накрывающему стол. Дедушка не смотрит наверх, и она тоже больше не поднимает туда взгляда.
Громко стукает вилка о тарелку. Летняя еда всегда свежая и вкусная.
Громко хрустит огурец за щекой.
Громко дедушка сёрбает чаем.
Громко за окном поют птицы, даже в самый полдень, когда всем нужно прятаться в помещении; их хорошо слышно в тишине кухни.
Дедушка отставляет чашку и, вздохнув, достает часы из левого кармана своей рубашки. Это старые часы, их металлический корпус давно уже потерял блеск, и сейчас по нему во все стороны бегут шрамы времени: трещины, царапинки и сколы. У них нет ремешка, ни металлического, ни кожаного, только круглый крупный скелет часового механизма. Старик держит их на вытянутой руке и щурится, пытаясь прочесть по ним время. На обратной стороне часов выгравировано: «Любимому, от любимой».
Девочка допивает свой чай.
Она смутно припоминает: сейчас дедушка еще раз вздохнет, нахмурится, ласково погладит задник часов и встанет, чтобы убрать посуду со стола в раковину. А после он потреплет ее по голове, опять, натянет обратно панамку прямо на лоб, как неудобнее всего, и они вместе пойдут к калитке, где чудом их уже будут поджидать ее мама и папа.
Так и происходит. Только вместо того, чтобы просто сгрузить всю посуду в раковину, дедушка старательно моет каждую тарелку и расставляет по столу сушиться от лишней влаги.
Панамку дедушка натягивает на ее голову уже как обычно, крайне неудобно.
Когда они выходят к калитке, родители уже ждут их, и малышка бросается вперед своего дедушки к ним, чтобы спрятаться в папиных ласковых и сильных руках от всего мира. Папа раскатисто смеется, пока поправляет ей панамку поаккуратнее, а мама чмокает ее в лоб и подходит к своему отцу. Малышка видит, пока помогает папе загружать в машину собранные ею с дедушкой утром корзинки с клубникой, как крепко мама обнимается с дедушкой на прощание. Они, кажется девочке, не отпускают друг друга всё то время, что в багажник перебираются летние овощи и фрукты с огорода. Мама тоже хочет спрятаться в лучшем на свете месте – в объятиях своего папы?
Малышка машет дедушке через заднее стекло их машины до тех пор, пока они не сворачивают налево, и не только дедушка, но и весь его дом исчезает из вида…
***
В один осенний день, когда родителей особенно долго нет дома, мама по возвращению приносит с собой небольшую картонную коробочку и кладет её рядом с потертым футляром для очков в верхний ящик своего рабочего стола. Малышка заглядывает туда сразу, как может, - внутри оказывается старый металлический корпус часов с гравировкой на задней стенке.
Наверное, мама теперь будет изредка плакать не только над очками, которые она никогда не носила.