Хотина Ксения - Четверо.Трое.Двое.Один

1
Наталья Аркадьевна неустанно думала о Левушке, даже по прошествии стольких лет не могла оставить привычку разговаривать с ним про себя, мысленно, он словно стал ее внутренним голосом. Она облегченно вздыхала, когда разговаривала с внучкой, на это время внутренний Левушка замолкал, ведь внучка в детстве была точной копией ее мальчика, да и сейчас она больше походит на Левушку, чем на своего отца.
– Ты спрашиваешь, как я могла его отпустить? А я так думаю, что корректнее бы спросить – как я могла не отпустить своего ребенка туда? Он всю жизнь мечтал стать морским пехотинцем. Мечта! Дело такое. Мы с отцом его заставили учиться. И все без толку!
– Бабушка, может, отложим подготовку к экзамену? Расскажи про дядю Леву!
– Ну, – помедлила Наталья Аркадьевна, но начала свой рассказ. – Хорошо. Нужно делать перерывы…
Он окончил университетский лицей, мы заставили его пойти в университет. Так и знала, что добром это не кончится. Смотрю, значит, как он учится, открываю его лекции – стихи, море, чайки, морские пехотинцы по всем тетрадям. На всех страницах. Я и говорю отцу его, Федору Ивановичу, как, что делать-то с ним? А сам Левушка позицию какую занимает? Отвечает нам: мол, вообще, здесь не хочу учиться, буду поступать в морское училище.
– А вдруг тебя туда не примут? – на то время конкурс довольно большой был. – А ты здесь бросишь учебу, год потеряешь. Как так?
В конечном итоге мы уговорили его доучиться год, чтобы было к чему вернуться. Скривив губы, он продолжал рисовать море в тетрадях, но на лекции ходил, а летом взял и поступил.
2
Физкультура у Левушки проходила на улице. Представляешь, бегали в Петергофе вокруг известных всем фонтанов все пять лет. Где учились, там и бегали, выбирать не приходилось. А всего их на учебе было четверо друзей. И такие все красавцы. Нет, ты не думай, все мамы своих детишек красивыми считают. Но тут как на подбор, это же генофонд! Богатыри русские, не иначе.
Четверо друзей – мальчик один из Мордовии, как же его звали, кажется, Сережа; сын петрозаводских врачей Леша Гуляй, да еще Вася. Вот и бегали бы они вокруг фонтанов, но пришло время определить, что дальше-то делать. Сережа одновременно с окончанием училища женился, знаешь, на очень красивой девочке из Москвы, потому-то его и направили в общие войска. Руководство тоже люди, взяв в учет свадьбу, сказало, что морская пехота – слишком рисковое дело для молодоженов, что тут скажешь? Да и мальчишкам решать не позволили, выбора не дали.
Ты знаешь, Левушка, как и мечтал, попал в морскую пехоту в Чечню. В своих письмах он ничего и не писал, только что-то банальное, что все у него хорошо. О страхе тоже не заикался, это он потом уже рассказывал, как боялся, например, когда стоишь в дозоре, страшная темнота вокруг, и все кругом ползет, а ты смотришь и не знаешь, то ли это чеченцы ползут, то ли живность какая, то ли вообще тебе все это чудится.
Дело было под Новый год, он прилетел на вертолете из месторасположения своего отряда в Каспийск за оружием и звонит нам из какого-то переговорного пункта – поздравляет.
Чтоб ты понимала, в чем дело, поясню: Левушка относился к северным войскам в Североморске, а его в южные направили, вместо другого командира в Каспийск.
Судьбу эту не знаешь, как понять. Судьба не любит, когда с ней играют, а сама подшутить не прочь, только шутка ли – человеческие жизни? Северян под Новый год бросают в самые горы, чтобы перекрыть путь чеченцам, у тех же тропы везде по горам. Северяне, так случилось, не успевают укрепиться в темноте, их бросают, а они ко времени не успевают. Чеченцы все видят. И всю роту, в которой Левушка должен быть, его родную роту принимают, словно та на блюдечке подана. Всех парней. Вся морская пехота легла. Вся.
Погиб этот первый друг, с которым Лёвушка вокруг фонтанов бегал. Ему дали Героя России, он во главе роты стоял вместо Левушки. Героя России, значит, дали. Но как это, я до сих пор не понимаю, а если бы это был мой сын, мой Левушка? Чем бы ему звание помогло, разве оно могло бы утешить мое сердце, эта надпись на клочке бумаги, никчемная отписка? Для меня они все – мальчики, до одного...
3
После этого случая письма перестали приходить. Писем нет и нет. Мы тогда могли звонить на горячую линию и узнавать информацию о пропавших без вести, о раненых, ведь все это регистрируется.
А я боюсь звонить. Представь. Когда не знаешь, есть надежда, надежда – такая субстанция, которую уничтожить практически невозможно. И мне страшно утратить эту надежду.
Я так и не решаюсь позвонить сама, на помощь приходит директор. Я подле нее сижу, а она звонит. Мы слушаем гудки, громкие такие, на всю комнату, бьют по ушам, а у меня такое чувство, что сердце вот-вот выскочит из груди. Директор сообщает кому-то в трубку, что нас интересует лейтенант, командир такого-то взвода. Они на горячей линии начинают искать. Потери смотрят. Чувствую, пот струйкой стекает на лицо, приходится достать платок. Среди убитых – нет. Смотрят раненых. Мое сердце замирает, на какую-то секунду я думаю, как бы хорошо, чтобы он оказался ранен, это же прямой билет домой. Среди раненых – нет. Смотрят среди пропавших. Надежда внутри меня поскуливает и скребет лапкой. Тоже нет! Где-то же он есть? А где – непонятно.
Потом, уже в феврале, я решила позвонить, нашла телефон, в Нижний Новгород, маме этого друга Сережи, который женился. У Сережи и жена красавица, и сам статный, я уже говорила, все парни высокие, накачанные, красивые. Подбирали в пехоту не хилых, а именно таких, чтобы можно было все эти упражнения делать, бегать и прыгать. И мне отвечает женский голос.
– Вы знаете, это мама Сережи Смирнова, Мария Степановна, – спокойно так говорит, я вначале не поняла, почему такое мертвецкое спокойствие. – Вы звоните в день похорон Сережи.
– Как в день похорон? – не поверила я телефонной трубке.
Сережу с войсками отправили в Чечню, в противоположную часть страны (республики?) по отношению к Левушкиной, а там снайперы отстреливали командиров. Знаки различия же у них были. Вот Сереже и попали в голову. У противника стояла четко поставленная задача – обезглавить, что он и сделал. Так погиб второй друг Левушки.
4
И столько таких друзей, столько погибших, если первых двоих я знала и помнила, так как во время учебы они близко общались, то потом они смешались в одну кровавую массу и только так являлись ко мне во снах.
А еще средства массовой информации добавляли жару – война однозначно не комментировалась. Кто-то говорил: надо, кто-то: нет, это свои, как же так можно!
Как-то в марте раздается вечером в половине десятого звонок, трубку снимает Федор Иванович.
– Это звонит НТВ, корреспондент Андрей Грачевский и оператор Антон Ганев. Мы вам передаем привет от вашего сына Льва. Смотрите передачу через полчаса про ваших мальчиков.
Я теряюсь, руки трясутся. Думаю, что же делать, может, родителям их позвонить. Вдруг кто-то разыгрывает нас? И смотреть боюсь, вдруг что-то не так? Всяких мнений было на тот момент, походило на злую шутку. И потому я не решаюсь кому-то позвонить. Мы включаем телевизор и смотрим НТВ.
Показывают горы, где-то далеко от селений. Показывают Левушку, он – командир роты. Я сразу испугалась, подумала, что после этого репортажа его посадят, потому что поняла, что на камеру он говорит правду.
– Роту выбросили на задание, – говорит Левушка с голубого экрана. – Выбросили ящики с оружием, которые мы тащили на себе. А продукты забыли. Мы остались без провизии, на подножном корме, что видели, то и ели.
10 дней рота была без пропитания. 10 дней мои мальчики шли куда-то, ели яблоки, что висели на деревьях, что находили, то и ели. Левушка говорил об этом без сожаления, без жалости к себе, будто пересказывал какой-то рассказ о ком-то. Передо мной в телевизоре стоял не коренастый взрослый человек в форме, а пятиклашка, который перемахнул порог, прибежал обедать, потому что знает, что я его отчитаю, если ко времени не поспеет. Внутри все сжалось, голову наполнила копна(?) мыслей, вопросов, которые безответно рассыпались во мне.
Больше ничего такого не показывали в передаче, показывали, как стреляют, показывали флаг морской пехоты, показывали его друга Васю. Но корреспонденты – они же такие, все задают вопросы.
– Почему вы никак не можете их взять? – спрашивает Андрей Грачевский. – Разбить?
– Вы понимаете, мы только окружим их, только готовы станем, а приказ идет из Москвы – отходите. И так неоднократно.
Думаю, все, его посадят! Как можно так на всю страну заявлять?
Потом, когда шла программа Николая Сванидзе по НТВ, корреспонденты «Зеркала», видимо, постарались, в течение двух месяцев все показывали лицо моего Левушки на заставке.
5
Все успокоилось. Первое апреля. Где-то они делают свои дела, и в это время группа Левушкиного друга Васи, 15 человек, отправляется на задание. Группу окружают. Полностью. Окружили с трех сторон, а с четвертой – откос. Отхода нет.
Левушка потом рассказывал, что Вася вызывал помощь, чтобы кто-то пришел и помог, а оказалось, некому прийти на выручку. Левушка на тот момент находился за шесть километров со своими ребятами, слишком далеко от того места. Он услышал позывные. Но шесть километров по горам, извини меня, не через дорогу прейти, а там их убивают. Вася сообщает, что есть раненые. Шесть километров – мертвая дорога, по окончании которой ни на одного живого можно не надеяться.
Вася прощается со всеми. Он вызывает на помощь и в то же время прощается. Все закончилось. Жизнь закончилась. И они это понимают, осознают, и дороги больше нет, по которой можно обойти гибель. Шквальный огонь. Больше нет света. Вася прощается, все прощаются. Вася сообщает, что с четвертой стороны подходят со стороны моря.
И слава Богу.
– Васька! Держись! Это Лева!
– Где ты?
– Со стороны моря!
Оказывается, Лев лез по скалам, их же обучали скалолазанию, когда мальчишки проходили курсы в Североморске. Ребята Левушки выносили тех, кто пострадал под огнём. Левушка остался один на скале, к тому времени отправили воздушную подмогу, а кто-то же должен был встретить вертолет.
Льва наградили орденом Мужества за спасение людей.
6
Далее много страшных событий крутилось, вертелось, снежным комом они катились на нас, а Левушка был в их гуще. Мне все еще страшно вспоминать. Как сейчас помню день 9 Мая.
Федор Иванович обидно спокойный сидит за рабочим столом в своих очках. У меня уже какое-то предчувствие. В апреле группу Левушки выгнали на парад в Каспийске. У Левушки как раз прихватило спину, он не мог участвовать в параде, но и замену ему не нашли, поэтому на парад его вынесли на носилках.
Он должен был пойти после группы «черных беретов», которые шли впереди. Все парни, «черные береты», демобилизовались перед праздником, их попросили остаться на парад, чтобы празднество прошло красиво. После молодежи шла коробка офицеров – восемь человек морских офицеров, среди которых и Левушка должен идти. А потом уже матросы.
И он звонит 9 Мая и говорит:
– Мама, смотрите парад!
Наконец мы и сели смотреть парад. Я, Федор Иванович и Гена, твой папа. И что ты думаешь? Мы смотрим втроем на экран. И вдруг раздаются взрывы. Везде. Все это происходит на наших глазах. Взрывы! 9 Мая. На параде. И. Там. Мой. Левушка. Все внутри обрывается. Точнее описать, только если сказать, что взрыв прогремел не там, на экране, а внутри меня.
Кто мог так поступить? Кто мог заминировать? На параде. В день Великой Победы. Ты понимаешь?
Я вижу на экране, что валяются убитые, тут уже дым идет. Я не могу уже ничего понять. Крики. Трансляция парада прерывается. Что нам, родителям, делать?
Я стала звонить по тем телефонам, которые нашла.
– У нас сейчас нет информации. Звоните позже, после пяти вечера, тогда будет виднее. Будет ясно, кто жив, кто не жив.
Ты представляешь? Так сказать матери? От моего возмущения, наверное, трясся воздух.
Левушка был должен идти вместе с офицерским составом. Мы не знали, где он именно шел. Все офицеры. Молодые мальчики, которые должны вчера отправиться домой. Все «черные береты». Погибли. Или пострадали от взрыва. Кому-то оторвало ноги.
Я не знала, куда себя деть. Эти часы разрывали меня изнутри снова и снова. Он позвонил только после пяти вечера.
– Мама, это я, не беспокойся, все хорошо.
– Ты жив?
Глупый вопрос, неразумный, но это все, что я могла выдавить из себя.
– Я в порядке, – пытался он казаться бодрым.
– Ты ранен? В какой ты больнице?
– Со мной все хорошо, правда.
Потом оказалось, он мне соврал, представляешь? Рана на лбу, рука перевязана. Какие-то осколки прилетели. Но он живой. И это – самое важное. В тот день погибло много хороших людей, военных. Вот его замполит отвез жену рожать в девять утра. А в 14:00 замполит как раз шел с мальчиками, оставил свою жену вдовой.
Оторванные руки, ноги снились мне долго. Во сне я искала своего мальчика между окровавленных тел. И все спрашивала: «А вы не видели Левушку?» И ответа мне не было…
Потом, когда Левушка вернулся домой, он показывал фотографии сослуживцев. Уже с костылями, уже в нормальном состоянии, ну как в нормальном? Без рук и без ног. Был у них, к примеру, знаменосец, ему повезло меньше. Здоровый такой парень. Остался без рук, без ног. И он лежал в госпитале, когда пришел в себя. Осознал, в каком состоянии находится. Зубами вырвал трубку, кислородную, не смог принять себя такого. Умер знаменосец.
Сразу после произошедшего Вася ушел. Хотя они должны были по контракту еще пять лет служить.
– Я испытал такой стресс, понял, это предел, – говорит Вася, на этом его служба закончилась.
7
Потом Левушка, конечно, встретил девушку, девушка оказалась учительницей английского. Работал потом уже в разных военных структурах, пока не сказал «хватит». Давно Вася, друг его, звал в Газпром, вот Левушка и согласился, решил уйти все-таки от войны, от армии, от воспоминаний, жить дальше, полковником ушел. И все хорошо было бы, но судьба – дело такое. Вот вроде Левушка решил, и в это время Вася 22 июня едет куда-то в командировку по питерской трассе ночью и насмерть разбивается на машине. Никак не угадаешь, где ворона клюнет. Так вот из четырех друзей остался один Левушка.
Ты спрашиваешь, что делал Левушка после Чечни? Из Чечни он вернулся совершенно другим. Строгий. Возражать нельзя. Девушке этой, которую встретил, которая теперь жена, нелегко, да и мне нелегко. Когда Левушка вернулся, долго не мог спать ночами.
– Мама, – смотрит он в воображаемую точку сквозь меня. – Я не имею права жить. Мама, они мне снятся. Лучше я не буду спать. Стоит мне закрыть глаза, как кто-нибудь из них приходит. Мальчишки. Один зеленее другого. Мама. Скажи, мам, разве не я, их командир, ведь я же за них отвечал, должен там остаться?
– Прекрати, прекрати, Лева! Не могу слышать этого! – закрываю я голову руками.
– Я не должен быть здесь, я должен лежать там, в горах, должен пропасть без вести. С ними, мам!
А я думаю, понимаешь, такие мысли, что же теперь будет? Мне бы молить Бога, благодарить за жизнь, которую он дарил Левушке столько раз, что уже и со счета мы сбились, а думаю о том, как же нам с ним теперь жить? Это стал такой депрессивный, нервный и резкий человек, ни капли того беззаботного романтического мальчишки, которого мы знали, не осталось.
– Жизнь продолжается! Жизнь – вот она! Только живи! Самое главное, что ты жив, пойми же наконец! Ты теперь просто обязан прожить за них!
– Мама. Это ты меня видишь здесь. Но на самом деле меня убили тоже. Я мертв, мама. Мертв.