Беляева Виктория - Дедушка

Номинации литературные
Проза
Фамилия
Беляева
Имя
Виктория
Страна
Россия
Город
Ростов-на-Дону
Возрастная категория
Основная — от 25 лет и старше
Год
2022 - XII интернет-конкурс
Тур
2

Дедушка

Дашка сломала позвоночник весной на соревнованиях. Единственная девчонка на секции дзюдо никогда не проигрывала, не плакала от боли, не сдавалась. Вот и тогда билась до последнего, даже когда в груди что-то сдавило, сжалось, стало невозможно дышать, Дашка сумела закончить бой. Награждение победителей она пропустила, как и выпускной по случаю окончания пятого класса. Мимо нее прошли и каникулы, и лето с друзьями. Да много чего.

Вначале она не вставала с больничной кровати, потом лучшим другом стал корсет. Он поддерживал, он помогал поправиться, он молчал и терпел ее. Как только врачи разрешили перебраться домой, родители сразу же перевезли ее.

Первое время навещали товарищи из спортивной секции и одноклассники, пили чай, болтали о всяком, пока Дашка от сведений из чужой жизни не укладывалась в кровать.
Шли бесконечные месяцы восстановления. Товарищи появлялись реже, а потом и вовсе, точно растворились во времени. Телевизор, книжки, соцсети, все надоело до тошноты.

Миха, лучший друг, вообще уехал в другой город, только на прощание притащил своего кролика Андрея. Сказал: “Я вместо себя его тебе оставляю. Андрюха знаешь какой умный, меня в сто раз умнее. Будете вдвоем мне смски и письма писать, как раньше люди друг другу отправляли, в конвертах. Ты, главное, Дашка, не одна теперь, под надежным присмотром. Не раскисай, докладывай обстановку, как дед шутит!”
Сказал и уехал. Дашка потом всю ночь прорыдала, обнимая мягкого и теплого Андрея. Он пах морковкой и Димкиным шампунем. Родители совсем не ругали за то, что Дашка держала кролика в кровати. Им просто было некогда, особенно папе.
Еще летом он переехал на съемную квартиру, сказал тогда Дашке: “Это на время, нам с мамой надо чуть-чуть выдохнуть, разобраться кое в чем, проветрить мысли. Это к лучшему. Все наладится, курносая, все наладится!”

Мама приходила поздно, а Дашка с кроликом целое лето проторчали на балконе. Внизу шумел город, чирикали веселые птахи. Жуки и те летали, демонстрируя свою вертлявость и шустрость. Один или два раза забегала подруга-Ленка и сестрой, но какой им был интерес сидеть на балконе и слушать, как кролик хрустит капустой, когда во дворе все мальчики строили между гаражами и деревом палаточный лагерь, а потом все мчались на речку?

Папа приходил по четвергам и субботам, приносил консервированные персики и вафельный торт. Только Дашка все это разлюбила еще в детском саду. Однажды она спросила:
- Пап, а ты, когда вернешься домой?

Он пожал плечами, глянул на телефон, подмигнул и пошутил:
- Меньше народу, больше кислороду! Не вешать нос, курносая, вам тут с Андрюхой и без меня хорошо, верно же?
Дашка тогда вафельный торт выбросила. И подумала, что все у них в семье точно так же, как в семье у Ленки. Ее родители перед разводом тоже вначале разъехались “на время”, а потом навсегда.
Но у Ленки была бабушка. Она в соседнем доме жила, и девчонки бегали к ней “на ватрушки”.
У Ленкиной бабушки в доме пахло геранью и выпечкой, а на табуретках лежали круглые вязаные “подпопнички”, их так бабуля называла и смеялась. Тогда на ее пухлом лице появлялись ямочки, и она становилась похожа на весёлую девочку. Когда подружки от нее уходили, бабушка крестила каждую поочередно, целовала в лоб и шептала: “Спаси и сохрани тебя дитятко, Господь Бог наш Иисус Христос” и заворачивала в пергаментную бумагу оставшиеся ватрушки.

Дашка обожала это время и Ленкину бабушку, как родную любила. У самой Дашки никого кроме мамы и папы не было.
Вернее, не так. Мамины родители умерли еще до Дашкиного рождения, а родители папы жили где-то на севере.
Дашка их никогда не видела. Папа в юности почему-то поругался с ними и уехал, а мириться никто так и не захотел.
Потом, когда Дашка еще в детский сад ходила, он летал на похороны бабушки, привез ей тогда с севера каких-то кислых ягод и кедровых орехов.
В фотоальбоме хранилась один снимок, с него смотрели на мир строгий мужчина и женщина со смешными и кокетливыми кудряшками.

Однажды Дашка спросила у мамы, кто эти люди.
Мама тогда подернула плечами, побледнела и сказала: “Твои бабушка и дедушка”.
Больше ничего не ответила, выдохнула и убрала альбом. Дашка же вытащила ту фотографию и стала глядеть на снимок каждый день. Ей даже показалось что нос у нее точь-в-точь как у бабушки.
Потом она куда-то засунула эту фотографию, а после того, как сломала позвоночник, вообще перестала думать о папиных родителях.

Пока Даша сидела дома, успела перечитать все романы Дюма и все части Гарри Потера. Мама, когда уходила, интернет отключала, чтобы “не тупела и не отвлекалась от нормальной жизни доченька”. Дашка и сама не хотела тупеть, но в компании кролика ничего занимательного не было. Только теплые воспоминания о Михе.

Кроме папы к Дашке приходила тетя Рая, она занималась с ней лечебной физкультурой и рассказывала, какие у нее сыновья “остолобые”, но “упертые, как и положено спортсменам”.
Дашка эти истории слушать не хотела, вообще ничего о спортивных достижениях. Она для себя придумала, что теперь, через книги путешествует во времени, представляла себя Констанцией, которую спасает Д’Артаньян, похожий на Миху или Ассолью, ждущей Грэя.
Она для этого останавливалась на любимом фрагменте. Перечитывала его по десять раз, щурила глаза и ныряла в одеяло. Так она становилась частью выбранной истории. Иногда она даже засыпала после таких “перемещений”. Ей снились лес и домик, в котором жили бабушка и дедушка. О снах Даша никому не рассказывала. Казалось, что стоит рассказать, как они перестанут сниться.

К осени тетя Рая приходить перестала, из-за школьных заданий мама включила интернет. Дашку оставили на домашнем обучении. Несколько раз в неделю с ней через zoom общались учителя, спрашивали о выполненных уроках, давали задания.
Миха почти перестал писать и по электронке, и письма в конвертах.
Дзюдоисты поехали на соревнования и прислали ей оттуда фотки с подписью: “Жалко, что ты больше не с нами”.
Ленка с сестрой пришли один раз и принесли от бабушки ватрушки.

Дашка ватрушки оставила на стуле. Их обнюхал и куснул кролик.
“Вот и хорошо, не нужны мне ни ватрушки, ни друзья, ни дзюдо дурацкое” – подумала Дашка и удалили с телефона фотки всех разом.
Потом наступил четверг, но папа написал, что не сможет прийти, потому что “закрутился и не успевает”. Дашка еле высидела на дистанционном уроке географии. Пока учительница чихала, Даша шепнула кролику: “Зачем мне сдалась эта география, все равно я на север никогда не поеду!”
Когда урок закончился, она хотела подогреть себе суп с фрикадельками, но в дверь кто-то позвонил, потом еще раз и еще.
Даша подошла к двери, стала на цыпочки, но ничего не разглядела в крошечный глазок. Мама предупреждала ее, что открывать двери “кому попало” не следует, надо выяснить точно, кто стоит за дверью. Дашка очень ждала кого-то такого же близкого как папа или Миха, кто вдруг без предупреждения придёт к ней просто так, потому что соскучится и станет трезвонить, потому что уже не сможет дождаться, когда же она, наконец, откроет двери.
Вот такой же точно, как она мечтала, трезвон раздался, но в глазок никого нельзя было разглядеть.
Лампочка в тамбуре перегорела, раньше ее заменял папа. Дашка вздохнула и спросила:
— Кто там?

Голос за дверями откашлялся и тихо сказал:
— Дашенька, внучка, это я – дед Степан. Из Мурманска. Слыхала обо мне?

Дашка от неожиданности чуть на кролика не наступила, подняла его с пола, кивнула, открыла двери.
Дед оказался с седой бородой и белыми, как сугроб, волосами. Даша распахнула двери. Поглядела на незнакомца, ответила:
— Проходите, пожалуйста. А Вы к папе приехали?

— Да чего ж ты мне выкаешь, внучка. Давай-ка на ты, мы ж\ люди родные. Я и папе, и к тебе, и к маме. К семье своей.

Дашка почувствовала в груди щекотку, кивнула:
— Я ведь вас, то есть, тебя, никогда не видела, а незнакомых людей на Вы называть привычнее.

Дед Степан улыбнулся, коснулся ладонью Дашкиной макушки, открыл сумку, достал лукошко:
— Вот тебе гостинцы всякие, внученька. Чаем с дороги напоишь?

Дашка пригласила деда на кухню, обрадовалась про себя, что корсет сняла, надоел он, да и как такого гостя в этом наряде принимать? Не на девочку похожа, а на Терминатора, так Миха ей говорил: “Ты, Дашкин, теперь настоящий Терминатор в корсете!” Пока чайник закипал она спросила:
— Ты к нам на разок приехал?

- От чего ж на разок, навсегда, если, примите.

Ты, милая, не подумай, я к вам не обузой явился. Давно зрел, давно думал, а потом сердце раз и закололо, заколотило. Говорю себе: “Старый ты леший, как живешь, у тебя ж внучка растет, сын и невестка, в конце концов. Целая семья твоя, старик непутевый!” Вот и решил навестить вас вначале, а вдруг не выгоните, тогда уж и домишко здесь приглядеть задумал. Все ведь ближе к вам. Ты как, не против, внученька?

Дашка улыбнулась:
— Ни против. А ты почему раньше не приезжал, дедушка?

— А дурной потому что был.

— Это как?

— А вот так. Бросил отец твой учебу в мореходке. Я ведь мечтал, что он по моим стопам пойдет, корабли водить станет, а он другую судьбу записал себе на сердце. Встретил в поезде мамку твою и мотанул с учебы ни слова не сказав. Все бросил и за ней. Потом как снег на голову свалился, говорит: “Мы теперь муж и жена, жить будем вместе, не вышел из меня капитан, буду электриком”. Я тогда осерчал до жути, понес на них с молодой женой и в хвост, и в гриву. Ну не язык ведь у деда, а помело, да и характер тот еще, рогатый.

Дашка хохотнула:
— А мне папа раньше все время говорил, что я вся в деда, упрусь рогами и все тут.

Дедушка Степан поправил Дашке косичку, кивнул, продолжил:
— Вот и бабушка твоя, Анюта, меня бараном упрямым звала. Я когда на отца твоего осерчал и Анютке запретил с ним говорить.

Отец твой, тоже нашей рогатой породы вышел. В ответ на мои глупости с молодой женой развернулся, в чем был и поминай как звали.

А потом уже и я на принципы, и он на принципы, как на вилы полезли. Хуже баранов, ей богу. Нет бы мне, как старшему, поумнее быть, покаяться за глупые слова, да поступки, принять решение сына, дак нет же, сидел сычом.
Так и жили, как чужие, не знались, пока бабка моя богу душу не отдала, все ждала, когда же мы с Ванькой, отцом твоим, одумаемся.

Губы и руки у деда Степана задрожали, он отвернулся и смахнул слезы, но они снова побежали. Дашка заметила. Почувствовала, что все свои мысли может собрать в одно слово и сказать его этому неизвестному, но такому родному деду, вдруг обняла его и сказала:
— Не плачь, дедушка, а то и я плакать стану. Я тоже сейчас как обуза, у меня позвоночник сломан был, так я теперь из дома не выхожу, в корсете специальном целыми днями по квартире туда-сюда слоняюсь.

Дед Степан кивнул, улыбнулся:
— Ягодка моя, вон ты какая бойкая да стоумовая. Все до свадьбы заживет, слово морского волка даю. А я наугад тыкнулся к вам. Мне какая-то женщина дверь придержала. Сам иду и думаю: “Ну ты и хрыч старый, вдруг дома ни души или вовсе не званный гость ты в этом доме. Может, внучка в школе, дети на работе?” Потом думаю, ничего, погода янтарная, на скамейке, коли нет обожду. Ну, а прогонят, пока прощение не попрошу не уйду. А ты потому не учишься, что не оправилась до конца?

Дашка прикусила губу:
— Мне в школу можно ходить будет только после осенних каникул, и то, если врачи разрешат.
Дед Степан насупился, погладил бороду, подложил кулак под щеку. Дашка налила ему чая и вывалила все сразу, что накопилось в душе за последние месяцы. Она и о пропавшем Михе, и о забывшей про нее Ленке, и о родителях стала рассказывать все, что накапало в сердце за длинные недели одиночества. Только кролик Андрей и знал, что у нее внутри творится, теперь вот еще и дед Степан.
Она рассказала, как отвратительно ей живется в корсете, без тренировок, в четырех стенах, без города, шуток товарищей, и всего, что было таким обычным раньше. Никто кроме деда ее слушать не стал бы, никто не понял бы ее, даже если и услышал.
Дед Степан понял. Это Дашка сразу определила. Брови его, похожие на щетки для обуви, то опускались, то поднимались, глаза, яркие, как васильки, темнели, становились внимательными, слушали, вникали.
Дашка остановилась и сказала:
— И ничего, и никого у меня теперь нет больше, кроме кролика. Даже Миха, и тот… И папа тоже…

Дед Степан поднял одну бровь, сказал:
— Ну-ка, ступай ко мне, садись вот так, на колено. Как, удобно, ладно устроилась? А теперь послушай. Знаешь, чего скажу, мы взрослые, вон какие дрова ломаем, хоть бери, да печи топи. Тяжело исправлять прошлое. Но жизнь, она ведь не крутится то вперед, то обратно. Только по стрелке дальше. Она учит.

— Деда, чему же она меня учит, почему это все на меня навалилось?

— А тому учит: приходят – принимай, уходят – отпускай, больно – держись, трудно – верь. Зла на сердце не складывай, пусть в душе злость не копится. Вон я, скопил целый чердак хлама из гордости, это ж как же, волю капитана Степана Толоконникова не выполнил сын! Стоял на горле, ни себе, ни Анюточке моей не давал склониться, примириться с сыном. Старый леший, давно бы покаялся, чего ждал, чертов дед? Но ведь опомнился, нашел силы, хотя, может, и ждать меня никто не ждал. А уж трудно как собраться было – словами не передать. День собирался, два откладывал. Но вот здесь же, с тобой сижу.

— Я ждала, деда, я очень ждала.

— Ягода моя, а как я ждал! Вот и отпусти все, освободись от мыслей, они жалят хуже пчел. Миха еще затрезвонит, может тоже горе –беда свои у человека. Не одна же ты мучалась на свете. Сама напиши, да спроси, жив ли, здоров ли товарищ. А дзюдо, да и шут с ним – захочешь, найдешь силы, вернешься, а нет, так и живи без бед. Я тебя такой рыбалке обучу, наловим не унесем. Капитанское слово даю.
Входная дверь скрипнула. Дашка обернулась на знакомые, ровные шаги. В кухне вошел папа, он глянул на деда Степана, опустил глаза, подошел, обнял:
— Приехал, отец. Наконец-то, приехал!

Дашка тоже обняла их и крикнула:
— А ты вернёшься, пап?

— Да куда же я без вас денусь, курносая.