Соколовская Виктория - не голого смысла ради...

***
шар земной – бирюзовой бусиной на шнурке.
хмурый город – безликой латкой на блёклой глади.
долго виться суровой нити в моём клубке,
но во имя Любви, а не голого смысла ради.

в прошлом зря давала сама себе и зарок,
и последний шанс уцелеть в череде кошмаров –
я пришла искать совпадения в недрах строк
хорошо написанных песен и мемуаров.

мне знакомы чужие символы и слова –
я читаю сверхчутким зреньем штрихи и шрамы.
это всё по наитию, ведь меня едва
ли кто с детства учил разгадывать криптограммы.

я, как пёс, ищу узнавания в мелочах
до того, как проснусь созвездием в поднебесье,
потому что мир на покатых моих плечах
вряд ли долго выдержит мнимое равновесье.

бирюзовый шарик, качнувшись, сорвётся вниз,
чтобы быть подхваченным ловко ладьёй ладони
и продолжить свою пусть маленькую, но жизнь
драгоценным вкрапленьем в нагрудном Его кулоне.

----------------------------------

французское

сплетенье улиц – маленький париж.
залиты солнцем все дома округи.
за окнами мелькает чёрный стриж
и циркулем-хвостом выводит дуги.

в прозрачной синеве застыл намёк
на тишину, растраченную всуе.
мой год неизлечимо одинок.
мой город оживает в поцелуе –

в слиянье губ небес и площадей,
реки и облаков, дорог и лета,
в соприкасанье улиц и людей,
подножной пы́ли и частичек света.

--------------------------------------

***
Сегодня Камилла учится быть, как все.
Она не гуляет голая по росе
И больше не вяжет птицам из трав одежды.
Камиллу сегодня мало кто узнаёт.
У маленькой церкви сбился в толпу народ,
Вкушающий слово проповедей невежды.

Камилле сюда тернистый проложен путь.
Сандаловый крестик колет нещадно грудь,
Покрыты платком узорным льняные косы.
Укрывшись от всех за спинами мужиков,
Камилла внимает речи, не слыша слов,
Но здесь не пристало вслух задавать вопросы.

Раскатистый голос молкнет, и мужики,
Плечами пожав, мол, как-то не по-людски,
Какие-то пережитки былого века...
И слышится чей-то шёпот в густой толпе,
Что это не волчий след на лесной тропе,
И нужно искать не зверя, а человека.

Виновников будут жечь на больших кострах.
Заезжий апостол веры посеял страх
И смотрит, как люди мечутся в тихой злобе.
Камилла готова впитывать каждый звук.
И вот уже в воздух тянется пара рук
Желающих обратиться к святой особе.

И слышится над толпой приглушённый бас –
Охотник выходит в центр и ведёт рассказ,
Как третьего дня он видел в лесу девицу,
Красивую, словно лик молодой луны.
Она наносила знаки на валуны
И в свете костра кормила с ладони птицу.

Он видел, как дева слушалась соловья.
Похоже, из пришлых девушка, не своя,
А эти не претендуют на безгреховных.
И вот уже каждый третий бросает взгляд
На тех, с кем стоит, оглядываясь назад
И судорожно выискивая виновных.

Торговка вином – дочь Брутова во плоти –
Впивается взглядом в каждого на пути,
Прохаживаясь в толпе, как пастух в загоне.
Камилла дрожит, не чувствуя рук и ног,
И – узнанная – пускается наутёк,
Скрываясь в лесу от цепких когтей погони.

Таинственный лес встречает, как дом родной.
Всё дальше и тише окрики за спиной.
Блестят в темноте очерченные ключицы.
Не принял Камиллу чуждый радушный Бог.
Она не никому не верить даёт зарок.
В усмешке сквозит оскал молодой волчицы.

Камилла срывает с шеи нательный крест,
Бросает в огонь – огонь плоть сандала ест,
И узенький нож заточен предельно тонко.
«Прими мой подарок, Огненный Дух костра.
Я буду твоя невеста, твоя сестра».
И в жертву приносит меченого ягнёнка.