Ерофеевская Марина - Мои мысли

Из жизни в жизнь.

Паутинка сухонькой ладошки,
Что ласкала старую гармонь,
На столе – холодная окрошка,
На душе – пылающий огонь.

На стене – портреты и медали,
На шкафу – наглаженный пиджак.
«Дедушка, на масле или сале?
Может в русской печке – просто так?»

Платье было цвета свежих лилий
Босиком бежала я во двор.
А соседка: « Как там дед Василий?»
Спрашивала, мучая ковер.

Дом был полон пыли и уюта,
А в деревне буйствовал июль.
Разлучила нас одна минута,
И врачи с диагнозом – инсульт…

И деревня в миг на до и после
Разделила жизнь мою и быт…
Просто быть не так уж важно взрослой,
А скорее важно просто быть.

ГОрода замучала сутулость,
И случалось много разных бед,
Но опасность только лишь коснулась –
Ангелом оберегал мой дед.

Жизнь летит, но звук его гармошки
Слышу через стены в далеке,
Снова паутинку на ладошке
Я целую в собственной руке.

И врачи сквозь боль моих усилий:
«Пол мужской. Три двести. Пятьдесят.
Имя выбрали?». А я шепчу: « Василий…»,
Как и много-много лет назад…

Очередь.

Не толпа людей на бульваре, а просто очередь.
И впервые видят друг друга они воочию.
Одна смотрит на купол храма и видит аиста,
На коляску другой косясь, захлебнувшись завистью.
А другая протрёт глаза от напасти сонной,
Прижимая дитя с сорок седьмой хромосомой.
Ей в затылок дышит парнишка, ругаясь матами.
Его мысли – шагнуть с этажа б двадцатого,
Всем назло - заменить день рождения тризной,
Потому лишь, что он поэт, но поэт непризнанный.
Вот старушка кормит кота бродячего геркулесом,
Он махнул хвостом, не зная, что хвост отрезан.
У нее в котомке хлеб, в кошельке прореха,
А из магазина орут призыв – «Распродажа меха!»
Словно белый шум – «Болезни, долги, измены…»
В той толпе безумно больные темы.
Им излить бы всё и, наверное, станет легче,
Но друг другу никто из них не подставит плечи.
Все слезах, но каждый в сухой жилетке.
Из друзей лишь Бог на ближайшую пятилетку.
Крайний кто? – Я займу, смысла нет бежать,
Эту очередь за беседами по душам…

И было время

И было время… Снова с антресоли
Мне примеряли старое пальто,
А я росла на черном хлебе с солью
И на стихах от Агнии Барто.

И был медведь… От мамы. Крупной вязки,
Зелёные из пуговиц глаза.
Соседи, помню, Отдали коляску,
Без одного, к несчастью, колеса.

И были письма, а не телефоны,
И был не ресторан, а общепит,
Продукты по каким-то там «талонам».
И все вокруг твердили «дифицит».

И было детство ягодного вкуса,
И всем довольна я, но вот беда:
Девчонке во дворе купили пупса –
Далёкая наивная мечта!

Надеяться, наверно, было глупо,
Но трепетала детская душа…
Она его упрятала под шубой,
И не давала даже подержать.

Не нам, как говорится, быть в печали!
Я кутала пелёнками котят,
Они сопротивлялись и пищали,
Хвостами недовольными крутя,

Царапались и изгибали спины.
Но прилипала я, как к алтарю,
Остановившись снова у витрины:
«Ну, мамочка, я только посмотрю!»

И стало время ... Но в моих ладошках
И пупса нет, и дети не хотят…
А я по вечерам ласкаю кошку,
Одну из тех измученных котят.

О той мечте я не подам и вида,
Ведь Мурку не желаю обижать,
Я никому ее не дам… в обиду.
Лишь только на коленках подержать.