Яковлева Валерия - "Надежда в сандалиях"

Полуразрушенный дом одиноко кутается в летний воздух. Кирпичные стены почти рассыпались, крышу съел огонь на пожаре давным-давно. Песчинками времени смотрят с неба звёзды. Он приходит сюда уже пару десятков лет каждый раз, когда не может сосредоточиться на работе.
Бос, потому что так чувствует больше. Фонарик, парящий над головой, переведён в энергосберегающий режим – луна сегодня яркая. Он садится на пол, ищет в кипе альбомов нужный. И как только он донёс столько? А это лишь несколько из самых первых. Старые работы вдохновляют… Рутина съедает творческую мысль, но, если вернуться к истокам, сколько можно найти чудесных идей! Сегодня нужно много успеть, а дома как-то сыро, да и гул самолётов мешает выполнить необходимое. Наполовину сгрызенный карандаш едет по чистому листу. Рукава свободной белой рубахи скользят следом. Альбом только начался, но скоро не останется и клочка незаполненной бумаги. Работу нужно выполнять. По плану скоро должен появиться новый гений, его нужно создать, нельзя пропустить срок.
Мысли сидящего прерывает хруст гравия перед домом. Не такое уж и забытое, выходит, место. Шаги приближаются. Уже можно различить одежду идущего. Наверное, нужно уйти, но босого что-то останавливает. Пара секунд и он вспоминает эту вальяжную походку и грязно-серого цвета пиджак. Тусклый свет фонарика привлёк нового гостя этого заброшенного дома.
– Здравствуй. Как давно мы не пересекались?.. – Каблуки когда-то блестящих лаковых туфель перестали шуршать гравием и застучали по остаткам деревянного пола в доме. Человек (а может и нет) в пиджаке опёрся о стену. Его шёлковый голос звучал немного растрогано. За стёклами очков блеснули воспоминания о былых встречах.
– Кажется, в последний раз в Токийском заливе, лет семьдесят назад, – последовал усталый ответ собеседника. – Люди тогда натворили невесть чего, столько пришлось восстанавливать.
– Да, у меня тоже работы хватало…
– Не с тебя ли началось? – хмыкнул босой.
– Сам же помнишь, мы не правим этим миром. Мы лишь дали людям зерно знания, но как его использовать, они сами должны решить. – На несколько минут тишина накрыла старых знакомых, словно одеялом. Рукава белой рубахи продолжали скользить вдоль листа. Босой молчал. Каблуки отстучали пару шагов по направлению к сидящему. – Так и не купил хотя бы сандалии?
– Они мне не нужны.
Небольшая пауза снова прервала разговор. У обоих по лицам пробежала тень печали.
– Слушай, убери свою неоновую иллюминацию, будь другом. Давай поговорим, как раньше, – спустившись почти до шёпота, попросил старый знакомый.
– Что ж… – босой со вздохом поймал над головой фонарик и спрятал под кипу разложенных кругом записей. – О чём же ты хотел поговорить?
Двое вышли на крыльцо, от которого уже мало что осталось. Из кармана серого пиджака появилась пачка сигарет.
– Зачем? – голос казался отстранённым, но голубые глаза внимательно следили за огоньком в руках товарища. Босой настороженно наблюдал за собеседником.
– Интерес. Любопытно, есть ли хоть что-то приятное из всей кучи гадости, сотворённой нашими созданиями, – прозвучал из темноты честный ответ. Сколько же в нём было грустной иронии.
– Не драматизируй. Они создали искусство. Они изучают историю, поднимают новые и новые пласты информации, оставленные нами для них. – говорящему отчаянно хотелось доказать (не самому себе ли), что он стирает ноги, отдавая своё тепло земле, не зря. Доводы прозвучали несколько заучено. Послышался тихий смешок:
– Всё ещё веришь в них? После бессмысленного братоубийства? После атомных бомб? После сжигания ведьм, пыток и бог весть чего ещё? После всей пролитой крови?!
Последние слова эхом грянули в ночной тиши. Задумчивый кивок в ответ на все эти вопросы был едва заметен. В нём читалось: «Да. Да, я верю в них». Но что-то в этом молчаливом «да» было не так: вымученное, как будто по принуждению.
Струя дыма почти сразу рассеялась. Шёлковый голос продолжил:
– Что бы они ни открыли для себя, всё стремятся опробовать в каких-то непонятно-агрессивных целях. Просто потому что «а почему бы и нет?». Не-го-дя-и! – Голубые глаза, до этого момента блуждавшие по звёздам, вдруг замерли. Промелькнула белая рубашка и вот в серый пиджак уже упирается тот самый последний альбом.
– Давай создадим новый мир? – никогда ещё не видели в этих светлых небесных глазах такого огня. Резкая перемена кольнула страхом грудь под пиджаком: «Что произошло?».
– Я устал! Они все беды приписывают мне, хотя сами повинны в них! – вспылил босой. – Ведь они были понимающими, прислушивались к голосу справедливости… Во всех тех альбомах я создавал для них гениев, которые толкали развитие вперёд. Я создавал их прекрасными душой и умом. Но, попадая к своим собратьям, не все, но кто-то, умудрились опускаться, уподобляться, – тут уж он не выдержал и слёзы одна за другой закапали на траву под ногами. Слушавший был ошарашен. Они столько лет создавали всё ЭТО, исправляли ошибки, и уравновешивал их решения всегда тот, кто был простым, босым, в свободных белых одеждах. Неужели они оба возненавидели своё творение – человечество?
– Вот что, – сказал одетый в серый пиджак, похлопывая товарища по плечу. – Ты всегда был за людей, теперь позволь мне примерить эту роль. Помнишь, с чего всё началось? Абсолютная случайность. Везение. Они постепенно превращались в таких, как ты и я. Меня обычно побаивались: гневливый, немного ехидный, да… Ты же был любим, тебя восхваляли, называли учителем. Что тут поделаешь, людям надо за кем-то идти и кого-то ненавидеть. Чем больше проходило времени, тем больше они узнавали о мире и о себе. Да, было сделано много глупостей, но те, кто был умён (между прочим, их ты сделал), боролись за науку. В какой-то момент большая часть перестала верить в нас. Теперь меня представляют как самого горячего мужчину планеты, а на тебя сыплются все шишки. А знаешь почему?
Вытирая грустные глаза белым рукавом, слушатель молча уставился на друга.
– Глядишь… А я отвечу. Они разучились понимать добро! Всё, что у них есть – это знания, накопленный опыт, но люди теперь не знают, что по-настоящему означает слово «добро». Теперь оно носит значение «выгода».
Яростный огонь возмездия поутих в груди под тонкой белой рубахой. Оба уселись на траву и надолго замолчали. Луна медленно катилась к закату, давая дорогу солнечному дню. Бисер звёзд тускнел, и небо стало сереть. Пора было идти домой. На прощание босой услышал:
– Погоди пока с новым миром, нарисуй им нового гения. Может в этот раз всё будет по-другому.
«Хорошо, что люди много знают. Плохо, что люди много знают. Две стороны одной медали. Но её нужно повернуть только одной стороной. Если человек вернёт в мир добро, то развернёт медаль верно», – так думал босой, сидящий посреди старого двора в окружении зарисовок и записей. Он абсолютно забыл обо всём и пробыл там пару часов после рассвета, невзирая на то, что его могли увидеть. Но вот оцепенение прошло, альбомы были собраны, а фонарик водружён на место. Усталый взгляд упал на то, чего ночью не было: пару маленьких детских сандалий у входа во двор и записку корявыми печатными буквами: «Это вам, у меня в садике ещё одни есть. А вам, наверное, холодно совсем без обуви».
В глазах отразилось голубое высокое небо. Надежда вновь поселилась под белой рубашкой.