Капырин Александр - Семь-пятьдесят

СЕМЬ-ПЯТЬДЕСЯТ

Стук в дверь был столь осторожен и несмел, будто пришедший боялся разбудить и просто побеспокоить меня. Но всё же дверь в комнату приоткрылась, и робко перешагнув через порог, девушка спросила:

- А вы нам попоёте? Мы там все собрались…

Сквозь еловые лапы, уставшие держать на себе большие и тяжёлые снега, медленно уходил в морозный лес январь, уносил с собой первые радости и огорчения наступившего года. Начались каникулы, и мы, студенты-второкурсники, успешно преодолев зимнюю сессию, на абсолютно законном основании проветривали свои мозги, мышцы и тела в подмосковном пансионате. Утром лыжи, днём футбол на снегу, преферанс и разная бесшабашная веселуха, а вечером… Зимние вечера были, конечно, самым интересным, самым романтичным и самым волнующим временем. Хотя собравшиеся под одной крышей ребята и девчонки представляли самые разные вузы и даже разные города, компания подобралась со схожими интересами и вкусами. И даже из стандартного набора для молодёжного отдыха - кино, вино и домино - у нас в чести были лишь лёгкие алкогольные напитки, да и то, как неизбежный и обязательный атрибут студенческих вечеринок. А в стаканах чаще был просто чай, правда, дефицитный для 70-х годов прошлого столетия, индийский, «со слоном». Но зато была гитара! И песни, наши песни.

Здесь, наверное, самое время заметить, что гитара была моя. И в наших студенческих компаниях чаще песни под эту гитару пел тоже я. Пел Никитиных, Визбора, Кукина… Ну, просто так получалось. Не потому, что я делал это как-то очень умело, просто больше никто из одногруппников на гитаре не играл и песен под неё не пел. Подпевали, это – да, и даже с удовольствием, но вот чтобы играть – нет, не играли. И я естественным образом вышел на авансцену, заполнил, так сказать, нишу студенческой песни в нашем коллективе. Хотя и знал-то всего пяток самых простых аккордов, так сказать, ни тебе диезов, ни бемолей.
Накануне был день заезда, и после ужина мы, наскоро разобрав свои нехитрые пожитки, облюбовали диваны этажного холла, приглушили свет и провели традиционную «запевку» из любимых песен. Просто так, для себя.
А тем временем весёлый и возбуждённый наступившими каникулами студенческий народ всё подъезжал в пансионат, расселялся по номерам, и многие затем присоединялись к нам. Такие же студенты, успешно разобравшиеся со своими экзаменами и зачётами и нуждающиеся в полноценном отдыхе, да и просто в общении со сверстниками. Луна освещала падающие с неба хлопья снега, которые беззвучно проносились в окнах без занавесок и казались размером с кулак. Когда мы закончили свой репертуар, решили расходиться и зажгли тусклый свет, оказалось, что холл полон парней и девчонок, даже подоконники были заняты. И когда только столько народу собралось?

- А вы нам попоёте? Мы там все собрались…
- Не знаю, горло что-то побаливает.

Утро нового дня началось с лыж. Искрящиеся в зимних лучах яркого солнца сугробы, бесконечное голубое небо над ними, колючий морозный воздух, лыжня, синусоидой огибающая одинокие холмы и островки леса – такие картинки любили изображать тогда на настенных календарях "Интуриста". Наверное, именно тот воздух и оказался слишком колючим для моего разнеженного в тёплых студенческих аудиториях горла, и оно не выдержало, запершило к вечеру, заболело. Да и общее самочувствие настойчиво убеждало меня, что с лыжами придётся сделать перерыв, футбол тоже подождёт, и на завтра остаются лишь преферанс и те самые бесшабашные «веселухи» в помещении. Да и петь, пожалуй, пока не стоит. Вон и гитара моя лениво разлеглась на подушке – то ли отдыхает, то ли тоже приболела, а может быть, просто решила разделить со своим другом-хозяином его недуг. Ну, ничего, попьём чайку с лимоном, высплюсь – пройдёт, какие наши годы! А в чёрном окне всё летели и летели нереально большие снежные хлопья – прямо какие-то комья, а не хлопья.

- А Вы нам попоёте? Мы там все собрались…
- Не знаю, горло что-то побаливает.
- А у нас есть чай, лимон, малиновое варенье… Там все собрались, очень хотят вас послушать.

И тут я впервые обратил внимание на девушку. Нет, я и до этого видел, что зашла ко мне именно девушка, а не парень, по всему виду первокурсница. Просто я, наконец, поймал её робкий взгляд и посмотрел ей в глаза. Её глаза тоже просили, чтобы я «попел» под гитару. А огромные, белые хлопья-комья в окне всё продолжали и продолжали валить. И откуда только там, на небе, столько снега?
Никто и никогда больше не просил меня «попеть». Ни до, ни после. Нет, за пять счастливых лет студенческой жизни, да и после них, я много пел в самых разных компаниях – один и с кем-то вместе, хором и по очереди. Я пел под гитару в стройотрядах и на «картошках», в турпоходах и в агитбригадах, пел на институтской сцене и под стук колёс в плацкартных вагонах поездов, в палатках и у костров, в горах и на море. Но это было как бы само собой – у меня же была гитара, я знал несколько несложных аккордов и много хороших песен, и если обстановка соответствовала, то какие варианты? Как говорится, «проснись и пой!». Просить меня о том, чтобы я пел, выглядело бы, пожалуй, даже странно. Если меня и просили спеть во время наших дружеских посиделок, то что-то конкретное: какую-то песню или кого-то из бардов. Но так чтобы просто попеть…

- А Вы нам попоёте? Мы там все собрались…
- Не знаю, горло что-то побаливает.
- А у нас есть чай, лимон, малиновое варенье… Там все собрались, очень хотят вас послушать.
- А вы?

Память, память. Как же ты устроена, зачем ты так устроена? Почему что-то одно ты помнишь, постоянно теребишь, а другое легко забываешь, отторгаешь от себя и кажется, что навсегда? Почему можешь на годы спрятать в своих недрах (или в закромах, что там у тебя?) какие-то события, эпизоды, имена, лица, а потом, лет через 50, вдруг вытащить их откуда-то, достать, предъявить? Зачем ты делаешь это?
Мы были очень юны и наивны, слишком чисты и открыты, несмотря на свои 17-18. Я не спросил, как звали ту девушку, где она учится и живёт - москвичка ли или приехала из другого города – я ничего не узнал о ней. Да я просто не запомнил её! Ни цвета волос, ни причёски, ни комплекции, ни роста. И вот сейчас вдруг всплыло: робкий стук в дверь, глаза и тот вопрос в них. И нереально огромный белый снег в чёрном окне.

- А вы нам попоёте? Мы там все собрались…
- Не знаю, горло что-то побаливает.
- А у нас есть чай, лимон, малиновое варенье… Там все собрались, очень хотят вас послушать.
- А вы?
- … И я.

Мне было 18. И меня хотели слушать. Хотели слушать мою гитару, мой голос, мои песни. Меня. Хотели. Слушать. И просили об этом. Те, кто там собрался. И эта девушка. 50 лет назад.
Зимние студенческие каникулы. Подмосковный пансионат. Солнце. Небо. Лыжи. Больное горло. Чай «со слоном». Лимон. Малиновое варенье. Гитара на подушке. Снежные хлопья размером с кулак в незанавешенном окне.
Я уже забыл, что тогда ответил девушке. Помню только, что много пел в тот вечер, пел всю ночь, почти до утра. Пел для тех, кто хотел меня слушать и собрался для этого. И конечно, я пел для той девушки. Пел песни, которые знал и любил, и которые тогда ассоциировались у меня с дверью в большую, открывшуюся перед нами вместе с поступлением в институт, жизнь. Пел Никитиных, Визбора, Кукина… Пел под аккомпанемент своей переделанной на шестиструнную из семиструнной ленинградской гитары, купленной по случаю в ГУМе за семь рублей и пятьдесят копеек, пел в декорациях немыслимого снегопада за окном…
Но я, наверное, должен как-то завершить тот диалог. Пусть даже через полвека. А вот поди ж ты, совсем не помню, чем он тогда закончился. Значит, придётся придумать, разве не этого требуют законы жанра? Ну, допустим...

- А вы нам попоёте? Мы там все собрались…
- Не знаю, горло что-то побаливает.
- А у нас есть чай, лимон, малиновое варенье… Там все собрались, очень хотят вас послушать.
- А вы?
- … И я.
- Ну, тогда… Включайте кипятильник!
---

Нам, несмотря на временные трудности,
Наш мир всегда был очень интересен,
В водовороте бесшабашной юности
Душа просила музыки и песен.

Гитары покупали семиструнные
По семь рублей и пятьдесят копеек.
Не потому, что были слишком умные, -
Нам на другие не хватало денег.

Владели мы тремя-пятью аккордами,
Не знали ни диезов, ни бемолей,
Не потому, что были слишком гордые, -
Таким вещам нас не учили в школе.

Нас не учили на уроках пения
Ни партитуре, ни репертуару,
Но мы имели собственные мнения,
Какие песни петь нам под гитару.

И песни те, пожалуй, были лучшими,
А наши исполнения - крылаты.
Мы так легко овладевали душами,
Которыми тянулись к нам девчата.

Мы в поднебесье улетали, вроде бы,
С плацкартных дерматиновых скамеек
Под стук колёс по рельсам нашей родины
За семь рублей и пятьдесят копеек.
*