***
не смех — ожог, не горечь — разнотравье
сколь незаметно майский жук раздавлен
закатной медью луговой реки
и в стрекоте кузнечиков не слышно
попытку объясниться в безразличии —
лишь пишутся неспелые стихи
уснёт в медовых локонах колосьев
меж зёрен налитых густое солнце
уступит место мраморной луне
я тоже уступлю — никак иначе
взаправду ищущий всегда обрящет
покуда ночь становится длинней
когда зажжётся рдяный мак рассвета
и, догорев, растает сигарета,
всё будет решено на берегу
как отцветёт раскидистая вишня
и ты хотя бы раз меня услышишь,
я выроню созревшую строку
***
над винным погребом святая простота
звенящей тишины и выжженных соцветий
живых селений, где играют чьи-то дети
сливаясь с шелестом осеннего листка
омега-гамма-альфа есть обратный путь
по стеблю вверх ползущей белой струйки сока
и с каждым годом всё отчётливее горько-
солоноватый привкус нагоняет муть
мерещится, что всё осталось где-то там
за горизонтом между тонких паутинок
но мёртвый жук по-прежнему висит на нитке
как «межстекольный экспонат» и прочий хлам
ответ в вопросе, стылость в зеркалах озёр
янтарь ещё течёт смолой по старой хвое
и кто-то вдалеке зовёт к себе с любовью
и уголёк надежды падает в костёр
***
на этих боковушках без пяти
двенадцатого выпить по горсти́ —
или по го́рсти —
всяческих таблеток
кому-то чтобы просто не простыть
кому от изнурившей тошноты
кому дожить до следующего лета
наутро мы как в море корабли
и с корабля на бал
и не болит
на время отступает муть от горла
прозрения обгладываю кость
и дохожу до сути
но вопрос
минутой раньше вышел из вагона
