Шалункова Анастасия - Скольжение

Саша с ужасом ждал лета.
Еще только набирал обороты май, а паника уже накрывала с головой. Долгими бессонными ночами Саша ворочался в кровати, не в силах заснуть от удушающего кошмара.
Раньше спасала школа. Потом институт. Остатки лета быстро подходили к концу, и ужас не успевал утащить Сашу на дно, столь же черное, как нутро заброшенного завода Фосфор.
Но теперь – теперь между юношей и кошмаром не осталось ничего. Стены родного города сдавливали грудную клетку железобетонными руками, готовые сокрушить и разорвать.
Дядя Андрей, сводный брат отца, говорил, что летом видно самое нутро человека. То, что обычно скрыто рутиной и коротким световым днем. Саша ждал конца весны с опаской, он не любил, когда нарушалась привычная рутина. А Ника, сестра-близнец, напротив, ныряла в лето с головой, будто вместе со школьной формой с нее спадали тяжелые оковы. И близнецы играли, носились по городу, мечтали то стать космонавтами, то летчиками гражданской авиации, то трэвел-блоггерами и взобраться на Эверест.
Но теперь Саша с ужасом ждал лета, потому что десять лет назад дядя Андрей убил Нику.
Убил жестоко, дополнив долгий и печальный список детоубийц. Психика превратила родственника-педофила в рогатое чудовище, сотканное из арматур и кусков железобетона. Нику убил монстр, говорил Саша следователю и родителям. В трех километрах от пляжа «Волна», в роще, водится чудовище, склеенное изолентой из сотен ржавых частей.
А дядя Андрей – хороший. Он не при чем. Он учил близнецов строить убежища в лесу, давал подержать охотничье ружье. Возил племянников в соседнюю Самару, где они ходили в Музей Космонавтики и катались на метро. Однажды Андрей отвез близнецов к аэропорту Курумоч, где Саша и Ника, сидя в поле, смотрели, как ввысь взлетают самолеты. У дяди Андрея горели глаза, когда он рассказывал о мегаполисах и горных высотах, о далеких странах и островах в океанах.
И когда дядя сказал мальчику уходить – он ушел, а Ника кричала и звала на помощь, пока не затихла навсегда.
Убийца пытался скрыться, но его быстро поймали. В век «большого брата» и тотальной слежки преступнику не спрятаться. Только приезд полиции не дал свершиться самосуду. А Саша кричал и плакал, что это не дядя, это чудовище из леса, чье тело – железобетон.
И лишь с годами к пришло понимание, что именно он видел в тот жаркий вечер семнадцатого июня. С тех пор ужас раскаленными клещами сжимал нутро, а в ночных кошмарах приходило истерзанное тело сестры-близнеца.
Дядя Андрей повесился в камере, не дождавшись начала следствия. Нику похоронили в закрытом гробу на Баныкинском кладбище. Семья развалилась. Отец, подпустивший убийцу к детям, уехал в Казань. Мать запила и с головой ушла в религию. Изредка трезвея, она смотрела Саше в глаза и четко произносила:
—Это ты виноват. Ты – мальчик. Ты должен был ее защитить.
Однажды Саша не выдержал и сбежал к отцу. Подкопил карманных денег, сел на автобус Тольятти-Казань и восемь часов трясся на трассе Р240. Но оказалось, что родитель обзавелся новой семьей и что у Саши растет полугодовалая сводная сестра. Отец покормил, дал отоспаться, а потом купил билет на поезд домой. Мужчина был снова счастлив и в напоминаниях о трагедии не нуждался.
—Эй, Санек, тебе отпуск летом нужен? – спросила Даша, зеленоволосая девушка на должности старшего менеджера. Саша методично отмывал столы. Кафе закрылось час назад, и на улице стояла поздняя майская ночь.
—Нет, — честно ответил юноша.
—Да ладно, отдохнешь, съездишь куда-нибудь.
—Во-первых, вы мне недостаточно платите, а во-вторых, все-равно некуда.
—Трудоголизм это диагноз, — менеджер захлопнула холодильник с газировкой.
—Даш, дай мне нормальные смены. А в отпуск Егорова отправь.
—Так его уволили.
Саша взялся за швабру и покачал головой.
—Слушай, наглый вопрос. А ты чего в Тольятти-то вернулся? – спросила Даша.
—Работу не нашел.
Это было полуправдой. Устроиться в Москве после вуза ему не удалось. Другое дело, что он и не пытался, смирившись с возвращением в Тольятти еще на третьем курсе. Но сознаваться, что мегаполис пугал, а паукообразное метро вызывало панические атаки, Саша не собирался.
—Встречный вопрос, — добавил он. —А у тебя же синие волосы вчера были? Перекрасилась?
—Ты чего? — искренне удивилась Даша. — Они у меня уже второй год зеленые.
—Серьезно? Нет, я просто был уверен, что синие. Прямо ядрено-синие.
—Тебе точно нужно в отпуск, — сказала она, выходя на улицу. — Сигнализацию не забудь включить, а то выгоним, как Егорова.
Юноша кивнул, проводив зеленоволосую девушку взглядом. Та отстегнула от калитки летней веранды велосипед, включила фонарик и исчезла в глубине Автозаводского района.
Поставив стулья на столы и убедившись, что утренняя смена не захочет с ним поквитаться, Саша погасил свет в зале и включил сигнализацию. Затем запер дверь, смерил оценивающим взглядом кафе-бар «Изолента» и, засунув руки в карманы, поплелся на съемную квартиру. Как ни умоляла мать, он не смог заставить себя вернуться домой, откуда за десять лет так не вывезли вещи сестры. Комната, в которой ему приходилось жить до окончания школы, была поделена на две равные вещи – живая, его, и мертвая, сестры. Пустой письменный стол, старая одежда в шкафу, книжки на верхней полке. Как будто Ника куда-то уехала и вот-вот вернется.
Шаги гулко раздавались по мостовой. На улице никого — окна горели желтым и красным, кое-где фиолетовым. Откуда-то доносились пьяные крики. Сердце быстро забилось, а горло сжала невидимая лапа чудовища, сотканного из арматуры и разбитых машин.
В ушах загудело, и Саша облокотился рукой о фонарный столб. Ты виноват, ты виноват, ты виноват, она умерла, а ты жив, она умерла, а ты жив.
—Заткнись! – сдавленный крик вырвался из горла, и на мгновение ужас отступил, лишь для того, чтобы вновь облить мозг кипятком.
Ты вернулся, и этот город убьет тебя, как твою сестру. Тебе не вырваться. Не вырваться. Не вырваться.
Голос то затихал, то усиливался. Сделав невероятное усилие, Саша добрался до подъезда и открыл тяжелую дверь. Поднялся по ступеням на третий этаж, побоявшись вызвать лифт. Открыл дверь ключом и бросил рюкзак в коридоре.
В знакомой обстановке ужас слегка стих. Юноша прислушался – из комнаты соседа доносился шум видеоигры, то и дело прерываемый матюками.
Пройдя на кухню, Саща открыл холодильник. В верхней секции стояла бутылка коньяка неизвестного происхождения. Может, подарил кто, а он и забыл?
Мать тоже пьет. Пьет по той же причине, по которой выпить хочешь ты.
—Да и пофиг, — юноша сделал большой глоток. Выпивка обожгла горло. То ли с непривычки, то ли на голодный желудок, алкоголь быстро ударил в голову. Ужас отступил, а раны, нанесенные невидимым зверем, перестали саднить. Саша вошел в свою комнату, едва не упал, запнувшись о разбросанные вещи, сел на кровать и продолжил пить
Звуки игры стихли. Сосед вышел в коридор и заглянул в приоткрытую дверь.
—Ты в курсе, что алкоголизм — это не выход?
—Конечно. Это вход, —съязвил Саша и послал того в пешее анатомическое.
Останься Ника жива, думал юноша, она бы распорядилась жизнью, как надо. Нормально закончила школу. Поступила в хороший вуз. Нашла работу и не вернулась бы домой. Ника была умнее. Храбрее. Вступала в перепалку с учителями, когда те поступали несправедливо. Бесстрашно купалась в Волге и, не раздумывая, влезала в драки.
И умерла, не дожив до двенадцати лет.
Саша упал спиной на кровать и уставился в потолок. Трещины в штукатурке складывались в чудовище из кошмаров, а потом превращались в родственника-педофила. Засыпая, юноша узнавал его кривой оскал и синие полоски изоленты на коже сестры.
Алкоголь сморил, и впервые за много лет Саше ничего не снилось.
…Сквозь плотно закрытые занавески пробивался отвратительный полуденный свет. Голова раскалывалась, а тело отчаянно требовало воды.
С трудом сев, Саша натянул джинсы. Нагнулся, чтобы отнести коньяк в холодильник, но не обнаружил бутылку у изголовья. Пошел на кухню, достал минералку. Колючая жидкость вернула голове ясность.
—Так, спиться я всегда успею, — решил юноша и постучал к соседу. —Эй, задрот, признавайся, ты бутылку скоммуниздил? Алкоголизм — это не выход, я напоминаю!
За дверью раздалось какое-то шевеление. Щелкнул замок, и на Сашу уставилась женщина лет пятидесяти в ситцевом халате.
—Молодой человек, вам чего?
От неожиданности Саша отшатнулся.
—Ну? – требовательно спросила соседка.
—Ничего... Простите меня.
Женщина захлопнула дверь.
Саша заглянул в ванную. Потом в коридор. Затем на кухню. Всюду были признаки того, что в квартире проживала весьма хозяйственная дама, а не задрот-геймер.
Допустим, за те двенадцать часов, сосед съехал. И за этот крайне мизерный промежуток времени в квартиру заехал новый жилец. И обжил так, будто обитал там не первый месяц.
Дверь снова открылась. Женщина подозрительно щурила глаза, будто все утро просидела в полной темноте.
—И мусор выбросьте, будьте так любезны. Уже второй день прошу!
Реальность ускользала. Саша все видел и слышал, но как посторонний наблюдатель. Такое бывало, и он попробовал заземлиться – почувствовать, что он стоит на двух ногах на паркете. Что в правой руке держит пакет с мусором. Что шею колет ярлычок на внутренней стороне майке. Юноша посмотрел под ноги.
Под ногами оказался линолеум.
Саша испытал острое желание выйти на улицу. Перезагрузиться. Словно после закрытия двери, засбоившая реальность вернулась бы в исходное состояние. Мигом преодолел три пролета, юноша выскочил наружу. Безжалостное летнее солнце полоснуло по глазам.
На скамейке сидела незнакомая пожилая женщина. Она смерила Сашу тяжелым взглядом и обозвала предателем родины. Почему не наркоманом или рэпером, он решил не выяснять.
А надо ли сегодня на работу? Он так и не уточнил смены у Даши. Закинув пакеты в ржавый бак, Саша достал смартфон. Юноша по старинке пользовался ПИН-кодом, не меняя его от устройства к устройству уже десять лет подряд.
Комбинация не подошла.
Секунду Саша недоумевающе смотрел на экран, как на кота, который перестал откликаться на голос хозяина. Вбил еще раз. И еще.
На экране высветилась идентификация по отпечатку пальцев. Саша вдавил подушечку к сканеру. Устройство еще немного повыкобенивалось, но разблокировалось.
Саша бросился искать контакт Дапьи. Вместо того, чтобы быть одним из первых в списке, он почему-то находился на самом дне с последним сообщением полугодовой давности. На аватарке была девушками с синими волосами.
«Привет. Слушай, напомни по сменам. Я сегодня выхожу?»
Ответа долго не было.
«Напомни, о чем речь?».
—Ты чего, издеваешься надо мной? — вслух сказал Саша.
—Шо не так опять? – раздался голос позади.
И без того зыбкая ткань реальности окончательно ускользнула.
Напротив него стояла девушка в черной футболке с надписью «Эльбрус – 5642». На худом плече висел увесистый походный рюкзак.
Пусть последний раз Саша видел эту девушку десять лет назад. Пускай они тогда оба еще были детьми.
Но Нику он бы никогда ни с кем не перепутал.
—Что, весело посидели вчера? – спросила сестра. — Ты это, зарядку забыл, Егоров просил передать, — она сняла рюкзак и, порывшись, достала черный кирпичик с сиротливо болтающимся кабелем. — Эй, ты чего? – она щелкнула пальцами перед глазами. — Але!
Саша моргнул. Ника не исчезала. Она не сильно изменилась, разве что с возрастом вытянулась, а лицо приобрело язвительное выражение. На правой руке блестела пленка, покрывающая свежую, еще с покрасневшими краями, татуировку.
—А, это. Я вот думаю, как матери показать, а то она начнет, мол, как уголовница. А я ей скажу– весь Питер в наколках и ничего. А она скажет, что весь Питер одни уголовники. Кстати….Мама с компом просит помочь, зайдешь? А то я не успеваю.
Ника еще о чем-то болтала, пересказывала события, которым Саша вроде как должен был быть свидетелем. Рассказывала, что Питер нормальный город для учебы, но еще год она там не продержится. И черт ее дернул в магистратуру поступать. Повелась на уговоры научрука.
Саша протянул руку, ожидая, что ладонь провалится сквозь призрачный образ, но вместо этого пальцы коснулись плеча, на котором виднелся расчесанный комариный укус.
—Ты чего? — заговорчески спросила она. — «Наркомания — это зло, очнись!» Блин, забыла из какого фильма. А ты не помнишь? А, да ладно, ты чем-то своим занят, — она легонько стукнула его по лбу. Прикосновение отозвалось старым воспоминанием – в детстве Ника так его будила, — все, я побежала на автобус. Пока!
И сестра скрылась в переулке.
Юноша еще минут двадцать стоял посреди дороги, сжимая зарядное устройство. Потом сел на бордюр. Попытался заземлиться, как его научил школьный психолог. Почувствовал шершавую поверхность. Запах от помойки. Услышал ругань пожилой женщины, все же обнаружившей во дворе «рэперов и наркоманов».
Он открыл приложение ВКонтакте, нашел последнее сообщение. Ника Северянова. Сестра. Мемы вперемешку с перепостами. Фильмы, сериалы, фотографии, музыка. Переписка длилась уже много лет, с того дня, когда близнецы завели аккаунты и начали обмениваться всем, что находили в интернете.
Поколебавшись, Саша перешел на страницу Ники. Вот сестра стоит на крыше, а позади простирается Петербург. Вот Ника в просторной аудитории, показывает кому-то за камерой средний палец.
Фотография с выпускного. Он, Саша, в белой рубашке и черных брюках с красной лентой. Ника в таком же костюме и галстуке-бабочке. Волосы очень коротко острижены, что делало близнецов почти идентичными. Внизу комментарий - от мамы, уже много лет не пользующейся «бесовским интернетом». Следующий от одноклассницы: «Ника, ты моя бисексуальная икона».
Саша разматывал ленту дальше в прошлое – Ника во дворе, Ника в летнем лагере. На большинстве фотографий они с ней вместе. Учатся в школе. Гуляют по городу. Сидят в кино на очередном супергеройском фильме, тусят на фудкорте.
Отмеченные фотографии - походы в кино, поездка на Эльбрус. Заброшка Фосфор – кроме близнецов еще человек пять, ни одного из которых Саша не знал. Перейдя по отметкам, он обнаружил, что эти люди не просто у него в друзьях, а в очень близких друзьях.
И в тот момент, когда Саша спорил с Дарьей насчет отпуска, они с одним из незнакомцев решали, сколько «жрачки и бухла тащить на вписку».
Весь день Саша просидел в комнате, не отрываясь от социальных сетей. Это было сюрреалистичном сном, в котором он со стороны наблюдал за своей жизнью, не помня о ней вообще ничего.
Очнулся от громкого звонка на телефоне. Голова болела, как всегда, после дневного сна. Саша подскочил, и ногой задел открытую бутылку из-под коньяка. Жидкость медного цвета заискрилась по полу.
—Але?
—Ну ля ты крыса, — раздался голос Егорова, — обещал же!
—Чего?
—Смену мою на себя взять, зараза! Я тебя сколько раз подменял, начальство на меня гонит!
—Так тебя же уволили?
—Вот теперь точно уволят!
—Прости, — Саша посмотрел на часы, — сейчас…сейчас добегу.
Егоров сбросил трубку.
Через десять минут он уже заходил в кафе с черного хода. Даши нигде не было. Ее место занимала злобного вида девушка лет тридцати в слишком формальной одежде для сотрудницы общепита.
—А Дарья где?
—Александр, не задавайте мне вопросов, на которые я не знаю ответов.
Смена прошла как в тумане. Саша наугад расставлял стулья, принимал заказы, ходил между кухней и залом, то и дело получая нагоняй то от недовольных клиентов, то от злобной начальницы.
И лишь через час он заметил, что кафе называлось вовсе не «Изолента», а «Волжский Дрифт».
—Кто вам название придумал, — пробурчал он под нос.
Закончив смену, Саша, не прощаясь, выскочил на улицу. Достал смартфон. Старый ПИН-код подошел, и юноша тут же перешел в социальную сеть.
Ники не было.
Ее не оказалось ни в ленте, ни в сообщениях. Личная страница была удалена. Зато соцсетью активно пользовалась мать.
И каждый год, уже десять лет подряд, каждое семнадцатого июня, она постила одну и ту же фотографию. Фотографию одиннадцатилетний Ники с черной лентой в левом углу.
Нет. Это не психоз. Он точно знал, где и с кем работал. Он точно знал, кем был его сосед. А еще помнил, как разговаривал с Никой.
Но Ника мертва. Нику убили у него на глазах. Травма, нанесенная детскому сознанию, была столь велика, что Саша до сих пор плохо спал и глушил боль алкоголем.
Галлюцинация? Допился до укуренной белочки, что мертвецов начал видеть?
В черном зеркале смартфона виднелось отражение. Саша всматривался в него, пытаясь понять, что не так.
Он включил фронталку.
По правой стороне лица, едва не задевая глаз, шел длинный глубокий шрам, будто нанесенный куском арматуры.
Саша провел пальцем по шраму. Это уже точно была не галлюцинация.
—Сорян, я у тебя бутылку скомуниздил. Ты же не против?
Юноша молча прошел мимо него и заперся в комнате.
На следующий день вторая комната пустовала, и, судя по количеству пыли, уже давно. Вредную соседку выносили в гробу из подъезда. Рыжеволосая Даша курила на балконе. Она посмотрела сквозь Сашу тем взглядом, которым одаривают незнакомцев.
Еще через день похороненная накануне старуха снова обзывала его потенциальным предателем родины. Егоров и вовсе испарился, его не было ни в соцсетях, ни в мессенджерах. Лента пестрела незнакомыми пабликами и незнакомыми людьми.
Потом Саша проснулся в квартире в Комсомольском районе. На кухне сидел парень в дредах, уверявший, что ему «разбили сердце самым жестоким образом».
Шрам на лице то появлялся, то исчезал. Иногда Автозаводской район назывался Самарским, иногда – Зенитовским. Кафе то превращалось в ресторан, то закрывалось. Иногда Саша работал на почте, иногда просил денег в долг до лучших времен. Один раз проснулся в поезде, едущем в Уфу. Юноша вышел на полустанке и заснул на скамейке, только чтобы очнуться на полу в кафе под обеспокоенным взглядом синеволосой Дарьи.
Реальности скользили мимо, а дни становились все раскаленнее. Чужие люди становились друзьями, а знакомые переставали узнавать. Саша опаздывал на работу, на которой раньше никогда не бывал. Приходил на чужие смены. Подолгу бродил по знакомым кварталам и чувствовал себя чужаком.
Невыносимая жара превращала мозг в кисель. На смартфон звонили чужаки, спрашивали, куда Саша пропал. Его выгоняли с очередной работы за прогулы, а соседи по съемной квартире спрашивали, не собирается ли он вымыть посуду или прибраться в коридоре. Он мыл и убирал, выполняя требования, на которые не соглашался. А на следующий день все повторялось. Жара, незнакомые лица, невыполненные обещания и позабытые дела.
…Ирландский паб «Волжский Лепрекон» сиял зелеными лампочками, зажатый между шаурмечной и пунктом ремонта смартфонов.
—Ты какой-то пришибленный сегодня. Ты норм? – спросил напарник. Саша поднял глаза и поискал взглядом бейдж. Спасительный картонки с именем у парня не было.
—Плохо жару переношу.
Юноша вымыл стаканы. Принял несколько заказов на пиво и на сидр. Несмотря на вечер, людей было мало, что радовало. В большом скоплении юноша бы точно словил паническую атаку. Особенно если в этой толпе кто-нибудь бы начал утверждать, что его знает.
Колокольчик на двери звякнул.
—О, привет, — раздался голос напарника,— а ты же уезжать собралась? Нет? Чего будешь?
Саша вышел из подсобки. За стойкой стояла Ника. На черной футболке красовалась надпись «В диапазоне…», небольшой рюкзак висел одной лямкой на плече.
Сестра смотрела на Сашу, как на галлюцинацию. Потом вынула руку из кармана и ткнула пальцем его в грудь.
—Ты мертв, — четко выговорила она. —Тебя убил наш дядя. Я видела, что он с тобой сделал. Ты умер.
—Слушай, подмени меня, — попросил Саша напарника и поманил сестру, — садись, поговорим.
Он сел за столик у окна. Ника, не сводя с глаз, разместилась напротив. Саша вдруг поймал себя на мысли, что они очень с ней похожи. Похожи куда сильнее, чем должны разнополые близнецы. Одинаковый цвет волос. Одинаковые глаза. Почти идентичные черты лица, лишь с легкой поправкой на биологический пол.
—Я вообще не понимаю, что происходит. Каждое утро все по-другому. Ладно, я даже смирилась с тем, что в Самаре иногда просыпаюсь! Но это уже, мать его, перебор. С концами перебор! Тебя убили на моих глазах!
—А тебя на моих, — тихо сказал Саша.
Напарник, чьего имени он так и не узнал, принес Нике пиво, и девушка осушила полстакана одним залпом.
—И давно тебя так?
—Десятый день, — ответила Ника. — Сначала мелочи какие-то. Названия улиц, соседи. Я думала, совсем крыша едет. А сегодня просыпаюсь, залезла в телефон и… — она вздрогнула. — Я же каждый день с тех пор, как это случилось, спрашивала себя, почему ты, а не я. И, когда что-то не получалось, думала, что вот у тебя бы вышло. И это несправедливо, — она посмотрела в стакан. — Блин, прав отец, я сопьюсь, если себя в руки не возьму.
—А он у тебя тоже ушел?
—Нет. Мать в секту какую-то заманили после того, как тебя…убили. Так что меня отец воспитывал. У всех остальных….у моих версий….он уходил, а я оставалась у матери.
—И раньше ты меня встречала?
—Нет. А ты?
—В самый первый раз. Хотя откуда я знаю, что это первый раз. Может быть, изменения были раньше, просто я их не замечал. Ну типа цвет волос у начальницы или название улицы на окраине.
Ника долго не отвечала, созерцая то стакан, то убранство бара, то собственные исцарапанные руки.
—В одной убили тебя, в другой меня, — наконец проговорила она. — И есть малая доля реальностей, в которой уцелели оба.
—Или оба мертвы, — мрачно добавил Саша.
Он смотрел на сестру, и вдруг понял, насколько правильным было происходящее. Так и должно быть. Никого не хоронили в закрытом гробу, и никому не пришлось придумывать чудовище, чтобы спрятать воспоминания о пережитом ужасе. Они вместе выросли, каждый пошел своей дорогой. И иногда они встречаются в баре, поболтать. Может, куда-то ездят. Обязательно празднуют дни рождения, и Ника не дает забыть, что она старше на две минуты.
А потом он вспомнил изувеченное мертвое тело девочки с ошметками синей строительной изоленты.
—А что будет завтра? — спросила Ника. – В каком мире мы проснемся? Завтра не будет Самары? Или мы будем гражданами Волжского Конгломерата? Или будем сидеть в окопах? Или в ГУЛАГе? Что будет завтра? Или даже сегодня вечером, если захочется подремать?
—Странные у тебя ассоциации.
—Политология, бакалавриат. Во всех реальностях.
Напарник нарисовался за спиной и хлопнул Сашу по плечу.
—Молодой человек, вы не хотите поработать?
—Да, извини. Ник, я через час закончу, подожди, окей?
Она кивнула. Уже вернувшись за стойку, Саша заметил, что Ника грызет ногти. Видимо, она выросла таким же невротиком, из последних сил цепляющимся за вечно ускользающую реальность.
Через час Саша вышел из паба, и на мгновение испугался, что Ника исчезла. Но так же быстро пришло и облегчение. Девушка сидела на бордюре, уткнувшись в смартфон.
До темноты они бродили по городу. Ника рассказывала, как училась в Питере, как искала открытые дворы с выходом на крыши. Как однажды протупила и упустила развод мостов, а потом до утра тусовалась с плохо говорящими по-английски шведами. Как по уши втрескалась в факира с Невского и ходила на всего его выступления, и как влюбленность пошла крахом после первого же свидания.
Саша рассказывал сестре про Москву. Про исполинский город, чье метро похоже то ли на осьминога, то ли на доску для дартса. Как ночами бродил по неспящему мегаполису и как кошмары отступали в шуме и гвалте столичных улиц. Что на Арбате есть божественная турецкая шаурмечная. Как работал на кафедре. Как прятался от коменданта в общаге. Как пытался убедить себя, что домой нельзя возвращаться и как все-таки вернулся.
Наконец, Саша задал давно беспокоящий его вопрос.
—А что происходит с теми, кто был перед нами? Они тоже двигаются дальше?
—Возможно, — Ника пожала плечами.
—А если это все прекратится, — продолжил он, — мы вернемся в исходное положение? Два травмированных студента, ставших свидетелем того, что не выдержала бы даже взрослая психика? Которым никто ничего не объяснял, а лишь радовался, что «ребенок хорошо справился с травмой»? Или останемся здесь? В мире, где мы никого не знаем и который еще черт знает, чем отличается от нашего?
—Ну, мне тут все нравится.
—А твоя сменщица? Владелица этого тела?
—Может, она всегда хотела быть единственным ребенком.
Саша взял сестру за локоть.
—Слушай, мы так жить с тобой не можем. Мы не можем скользить, каждый день начиная заново. Вместе или порознь. Это нужно прекратить. Сегодня семнадцатое июня. В одиннадцать десять нас убили. Нам нужно вернуться. В ту рощу. В трех километрах от пляжа Волна.
Ника отдернула его руку.
—Я туда не пойду! Я даже к берегу не подходила все эти десять лет!
—Как и я.
—Нет, нет, нет! Мы туда не пойдем! Да и нормально все у нас! Может, все люди так скользят? Просто не замечают! Вот, погода портится, пошли домой!
—Ну а где ты живешь? Ты помнишь?
—Пойдем к маме! Наша квартира всегда на прежнем месте!
—А что будет завтра?
Ника отшатнулась, выставив вперед руки, защищаясь то ли от брата, то ли от реального мира. Саша задрал голову к небу – на черном полотне сияли летние созвездия.
Он пригляделся. Что-то было не так даже по меркам безумия последних недель. По небу шли трещины, как по штукатурке.
И в трещинах виднелась тьма.
Город множился, будто сложенные в десятки раз трафареты. Дома, улицы, магазины и точки ремонта накладывались друг на друга. Универмаг на углу одновременно был и отделением почты, и рестораном. Квартирные дома жилыми и одновременно заброшенными. Реальности накладывались друг на друга, как разные версии одного документа.
Город менялся, становясь то поселком, то мегаполисом, то исчезая в голой степи. Машины скользили сквозь друг друга, и люди из разных реальностей проходили мимо, не замечая двойников и чужаков.
На встречу им выплыла Даша. Ее одежда менялась, как в зависшей программе. Волосы становились то синими, то зелеными, то рыжими. Она смотрела сквозь близнецов, а потом призраком исчезла в каком-то ином мире.
По щекам Ники катились слезы – она вообще была плаксой. Могла разреветься из-за несправедливой оценки или гибели любимого персонажа в сериале. Но также быстро успокаивалась и бросалась на обидчиков, защищая и себя, и брата, и дворовую кошку, и друзей.
Девушка подняла на брата глаза.
—Пойдем, — едва слышно выговорила она.
Волга вздымалась волнами, и в тысячах реальностей река омывала тысячу пляжей. Тысяча пьяных компаний в тысячах реальностей слушали музыку и жарили шашлыки.
Трещины в небе превратились в разломы, и реальность преломилась, как в призме. Близнецы видели самих себя, иначе одетых, по-другому выглядящих, бредущих от города к роще.
Тысячи копий одних и тех же людей. Близнецы, раненые тьмой.
От крика Саше заложило уши. Ему снова было одиннадцать — это кричала мать. В ту самую страшную ночь десять лет назад. И тысяча копий его сестры слышали тот же крик. И видели перед собой того же монстра, что был их дядей и самым близким другом.
—Беги, беги! Здесь не на что смотреть!
Монстр, сотканный из мусора и арматуры восстал из грязи и крови. Огромный, как любой взрослый в глазах ребенка. Он размахнулся раскаленной лапой из проводов и ошметков плоти, ткань пространства порвалась. Тысяча копий застыли в ужасе и закрыли глаза.
—Никто не поверит! Никто не поверит!
И голос другой, детский, подавленный. «Мне он не нравится, он странно меня трогает».
—Иди сюда, я кое-что тебе покажу.
Голос вкрадчивый. Добрый. Доверительный.
—Закрой глаза, ты же никому ничего не расскажешь?
Закрой. Закрой. закрой. А потом беги, пока твое детское сознание рисует чудовище из страшной сказки.
Монстр в обличье человека оскалился знакомой улыбкой. Тысячу раз хрустнула сломанная шея, и тысячу раз завопила сирена.
Юноша смотрел на монстра во все глаза. Реальности складывались и распадались. Сжав руку в кулак, он ударил чудовище. А потом еще. И еще. Пластины стали хрупкими, как весенний лед. Куски арматуры обратились тонкими ветками. Реальность исполосовали порезы, а Саша все бил и бил, пока от чудовища не осталась лишь пыль.
Но это же ты виноват. Это же ты виновата. Его убили из-за тебя. Ее убили из-за тебя.
Саша увидел девочку в комнате психолога. Девочка остервенело рисовала чудовище на белых листах. Потом самого себя в той же комнате. Чувствовал липкую изоленту на своих руках. В тот день мир раскололся на тысячу осколков, и никакая квантовая физика не сумела бы их собрать.
Чудовище смотрело на него, вместо глаз у того была тьма.
—Моей вины, — сказал по слогам Саша, — в этом нет!
И эхом ему вторил голос сестры. Чудовище зарычало, но ставшее хрупким тело обратилось в ржавую пыль.
—Эй, вставай, — Ника потянула брата за руку.
Саша приподнялся. Трещины и отражения исчезли. Ника выглядела помятой, убив чудовище в своем собственном кошмаре.
—Пойдем.
Они выбрались из рощи и вышли к реке. Где-то вдали на пляже гудела музыка.
Ника села на песок и уставилась на водную гладь, в которой отражались звезды. Саша сел рядом.
—Слушай, Саш, я не знаю…проснемся мы завтра вместе или порознь, но пообещай мне одну вещь. Пообещай, что не будешь прозябать в очередном баре. Пообещай, что будешь жить не зря и не будешь спрашивать себя, как бы твоя жизнь пошла иначе. Мы с тобой хотели быть космонавтами, летчиками, путешественниками. Нельзя, чтобы мы на все забили. Нельзя, чтобы ты забил. Потому что иначе…иначе он победил. Тогда получится, что он убил нас. Каждого по-своему.
—Только при одном условии.
—Ну?
—Обещай то же самое.
Ника выдержала паузу.
—Обещаю.
Близнецы какое-то время молчали. Потом Ника зевнула и улеглась песок, сложив исцарапанные руки на груди. Саша хотел сказать что-то еще, что-то важное, но сестра уже заснула.
Какое-то время он безуспешно боролся со сном, но потом лег на спину и положил руку под голову.
Завтрашний день мог быть каким угодно. Есть ли путь назад? В мир, где отец не позволил остаться у себя и где сосед шутит про алкоголизм, а в кафе «Изолента» ждет зеленоволосая девушка, которая пытается сплавить Сашу в отпуск. И где Ника мертва долгих десять лет. Или же он останется здесь? С сестрой, но в незнакомом мире?
Паника была готова накрыть Сашу с головой, но от отмахнулся от нее, как от назойливой песни. Каким бы ни было завтра, он готов.
Саша закрыл глаза и провалился в неизвестность.