Фасхутдинов Ренарт - Закат у Башни

КОМАНДОР
памяти Владислава Крапивина

А здесь, похоже, еще не осень. Скорее, август, а то – июль. В теплейшем воздухе вьются осы живее всех веретён и юл, крапива щедро язвит лодыжки, звенит кузнечиковая рать, и ни малейшей тебе одышки, и никакого тебе одра. Шагаешь вдаль, невесом и тонок, готов полмира пройти пешком, то на деревья косишься, то на свои сандалии с ремешком, трава по пояс, пружины в пятках, футболка выпачкана в земле. Ты скинул больше семи десятков, ты снова Славка, тебе семь лет – листы акации вместо денег, синяк на локте, в зубах смола, твоя вселенная беспредельна и в то же время малым мала. А между тем подступает вечер, и ноги сами несут тебя на неизменное место встречи тобою выдуманных ребят.

В костре потрескивает валежник, но дым не горек, а сладковат. По этим отрокам в мире внешнем скучают ванная да кровать. Закат у Башни всегда оранжев и пахнет дикой густой травой. Сегодня каждый пришел пораньше, поскольку повод нерядовой, залиты йодом зигзаги ссадин, вихры приглажены в сотый раз. Посмотришь сбоку, а лучше сзади, ни дать ни взять – образцовый класс, ушей услада, очей отрада. Хотя, по сути, любой из них – боец мальчишеского отряда, дозорный, конник, трубач, связник. Хотя за каждым стоит такое, о чем и думать не хватит сил – шеренга серых казенных коек; планета, съехавшая с оси. У них задача – всегда быть рядом, пресечь войну, погасить раздор…

Сегодня вечером с их отрядом впервые встретится Командор.

***

Империя возвращается в военные городки,
Разучивает «Смуглянку», ходит в берцах и камуфляже.
Гудки в телефоне долгие, а проводы коротки,
В походном мешке жгуты, тушенка, спичечные коробки,
Живая вода во фляжке.

Империя возвращается на старые рубежи,
В родные села, которые так памятны ей по фоткам,
Отыскивает окопы и оплывшие блиндажи,
Из рельсов мастерит противотанковые ежи,
Внимает радиосводкам.

Империя возвращается в покинутый было строй,
Находит вечный огонь, который запросто был потушен,
Тебя называет братом, а подругу твою – сестрой,
И всматривается пристально в чужой беспилотный рой,
Летящий по наши души.

АВГУСТОВСКОЕ

Это лето было прекрасным, уверен первый.
Мы ходили в походы – палатки, костры, консервы,
Солнце снова нас прожарило до нутра.
Мы писали стихи, мы соседям трепали нервы,
Обрывая струны в четыре часа утра,

Нам стучали по батарее взамен оваций.
Мы готовы были куда угодно сорваться:
– А давай на денек в Карелию? – А давай!
Забирались в места, куда не стоит соваться,
Пропускали стаканы, работу, свой трамвай,

Поднимались на крыши – неважно, кто был зачинщик.
Там огромные звезды, там воздух светлее, чище,
Если встать на цыпочки, можно достать луну.
Это лучшее время для тех, кто чего-то ищет,
Убеждает первый, подтягивая струну.

Это лето было мучительным для второго:
За окном полуночный хор гопоты дворовой,
Сигареты, жестянки пива, пошел ты на…
А наутро в небе взрывается шар багровый
И вытягивает из мелкого полусна.

Не укрыться от голубей, зазывал, туристов,
На любом перекрестке пробка часов на триста,
От окрестных болот поднимается черный чад.
Самолеты взлетают, суда покидают пристань,
Лишь бы только в этом городе не торчать.

Никакой надежды – ртутный столбик все выше.
И не в том беда, что ты до кровинки выжат,
Просто летом не расслышать ни слов, ни нот,
Потому что музе в этом аду не выжить,
Говорит второй, отшвыривая блокнот.

Я иду по улице шумной, горячей, пестрой,
А со мною рядом братья мои и сестры –
Злые, добрые, в рот ни капли, навеселе.
На исходе августа вдруг понимаешь остро,
Что никто из нас не останется на земле.

Эти песни, стихи, проклятия, драки, споры
Слишком скоро закончатся, слышите, слишком скоро!
Так какая, к черту, разница, кто там прав?
Войско осени входит в уставший от лета город,
Занимает вокзалы, почту и телеграф.