Грушихина Екатерина - Печюркин и Ко
Андрей Витольдыч Печюркин встал на работу ни свет, ни заря.
- Черт бы их побрал, оглоедов этих - прошипел он, дребезжа кофейным сервизом.
- Работать, сволочи, не хотят, а зарплату им плати, - не унимался в нем червячок скупердяйства, прогрызая незлое, в общем то, сердце хозяина.
- Элеонора! - истерично завизжал Печюркин, низвергая в кошачью миску останки сухого корма.
- Панкратию жрать нечего, и куда ты только смотришь, жена?!
Элеонора Николаевна, сладко потягиваясь, выплыла черной лебедью на просторную кухню сталинской пятиэтажки.
- Андрюша, ну ты чего заводишься то с утра пораньше? Панкратий уже на кота Бегемота похож, его давно пора начинать в еде ограничивать.
- Ты всех в еде ограничиваешь, женщина, - глухо брякнул Печюркин, с трудом застегивая пряжку ремня под нависающим животом.
- Буду поздно, ушел.
Выйдя на улицу, Печюркин закурил. Он давно хотел бросить, читал раз десять Аллена Карра, жевал какую-то омерзительную дрянь, ходил к бабке- травнице, все попусту. Курил он много, жадно, с чувством, как в последний раз.
Добрался до работы в скверном настроении, тем более что сегодня злополучный день Х и придется оплачивать бездельникам их незаслуженный труд. Войдя в офисный центр, он встал подле лифта и нажал кнопку. Как ни странно, у лифта было безлюдно.
- Вот же, гады, никто на работу не ходит вовремя, один я, как папа Карло, за всех батрачу, дожить бы до отпуска, - не унимался червячок, вгрызаясь в утомленные умственным трудом извилины благодетеля.
Ткнув толстым пальцем в цифру 13, Печюркин безжизненно облокотился на стенку лифта и тот, содрогнувшись, тронулся. На миг Андрей Витольдыч отключился, позволив болезному мозгу отдохнуть от прокурорской самодеятельности.
- Осторожно двери закрываются, следующая станция "Кот", - механически прощебетал женский голос. Вдавленный в стену лифта Печюркин, округлил глаза и страдальчески приоткрыл рот.
- В смысле, кот? - с удивлением проблеял он.
Спустя мгновение, лифт на бешеной скорости, вылетел из лифтовой шахты и погрузился в вязкую голубую субстанцию.
Пробуравливая тестообразную взвесь, лифт задвигался звериными прыжками, а скорее толчками, причем не только вверх, но и вправо, влево, вниз, будто бы по коридорам лабиринта. Печюркин дико заорал, но его голос растворился в прозрачном безмолвии, звук оставался глубоко внутри. Ярый атеист Печюркин, уверовав в свой близкий конец, неожиданно для самого себя, начал истово креститься.
Лифт резко остановился. Печюркин приземлился на пятую точку, отбросив в сторону дорогой кейс из крокодиловой кожи, и горестно заплакал. Двери лифта начали медленно отворяться, Печюркин был на грани умопомешательства. Вдруг из густого маршмеллового эфира в лифт запрыгнул кот.
- Панкратий, это ты? Панкратий? - истошно вопросил Печюркин. Кот подозрительно зашипел, выпуская фейерверки искр из оранжевых глаз. Печюркин протянул к коту руку, пытаясь его то ли погладить, то ли ... Рука прошла сквозь кота. Печюркин потерял сознание. Очнулся он в полной темноте. Кот сидел рядом, об этом сообщали два глаза-фонаря, в упор смотрящие из кромешной тьмы.
- Панкратий, мы что умерли? - беззвучно спросил Печюркин у кота, уже не надеясь на отрицательный ответ.
- Да не умер ты, не умер, смерти то нет, - над Печюркиным повис спокойный мужской голос.
Печюркин сел и резким движением руки освободил шею от ворота рубашки.
Он поднял глаза. Перед ним стояла Элеонора. Она держала под руку неопределенного возраста высокого мужчину во фраке, с сильно опущенным вниз правым уголком рта, видимо, обладателя приятного баритона. Парочка улыбалась. Элеонора была облачена в сияющее платье цвета киноварь, ее ухоженные, черные как смоль волосы, завивались игривыми локонами.
- Марго, я же тебе еще триста пятьдесят лет назад говорил, что этот шибзик тебя не достоин. А ты не верила, убеждала меня, мол, он не совсем пропащий, его душу еще спасти можно. Ну и на кой черт нам его гнилая зловонная душонка, толку то от нее. Разве что эликсир скупости из нее выделить, да возиться неохота.
Элеонора громогласно рассмеялась. От этого смеха Печюркин еще сильнее впечатался в темный угол лифта.
Панкратий, впервые за долгое время, завилял хвостом и закрутился кошачьим волчком промеж Печюркина и странной парочки.
- По́лно, по́лно, Бегемотушка, - ласково бросил мужчина с опущенным уголком рта.
- Марго, ну что прикажешь делать с этим вертопрахом? Казним али помилуем?
- Помииилуйте, - протяжно загундосил Печюркин.
Помииилуйте - затряслись стенки лифта и, его кабина, поддавшись ускорению, стала протискиваться сквозь голубую зефирную субстанцию.
- Витольдыч, Витольдыч! Витольдычу плохо, - из глубин мироздания, превозмогая вселенские чащобы, продирался голос Оленьки, секретутки Печюркина.
- Андрюша, Андрюшенька, - голосило короткоюбочное взъерошенное создание.
Печюркин сидел в кабине лифта, крепко прижав к груди крокодиловый кейс.
Он взглянул на Оленьку мало что понимающими глазами. Но, ему показалось, что он, наконец-таки, впервые за сорок лет, постиг главное. Теперь он твердо знал, что смерти нет.
Тридцатое декабря в адвокатской конторе "Печюркин и партнеры" прошло на редкость хорошо. Сотрудники, мало того, что получили зарплату, так еще и шикарные премиальные упали в их кошельки с широкого барского плеча шефа.
- Все- таки, Витольдыч наш, классный мужик, шептались между собой коллеги, поднимая предновогодний тост за здоровье самого щедрого и доброго на свете босса.
А что же сам Андрей Витольдович? Рад ли он Новому году? Чему он вообще рад и сможет ли когда- нибудь радоваться искренне, как в детстве? Это доподлинно неизвестно. Известно лишь то, что, всматриваясь в голубое зимнее насупившееся небо, он с младенческой улыбкой произносит: - А смерти то нет.