Одинцова Ольга - Студент

На Москву опустились сумерки. Конец зимы ударял жителей столицы по одной щеке, а те рады были подставить и другую, заполучив надёжный полыхающий румянец. По промёрзлым вечерним улицам Образцова и Новосущёвской неслись и гудели машины, вдалеке звенели трамваи.
Закутавшись по глаза в шерстяной клетчатый шарф и неловко закинув рюкзак на плечо, из учебного корпуса вышел будущий выпускник гимназии и по совместительству абитуриент транспортного университета. Несмотря на то, что подготовительные занятия в институте закончились раньше обычного, Саша задержался до темна.
Руки мёрзли в карманах, по предплечьям шёл лёгкий озноб после тёплого помещения. Хотелось натянуть капюшон на глаза, чтобы морозный ветер не колол веки. Боковым зрением парень заметил движение на опустевшей территории университета. В следующее мгновение, еле-еле повернув голову влево, он остановился, как вкопанный.
В двух метрах от Саши, на обледенелой скамейке сидел бронзовый юноша в форме. Впрочем… бывший памятник уже не сидел – искал что-то лихорадочно, проводя голой ладонью по холодной скамье, и сильно щурился.
«Кажется, я переучился», – передёрнулся Саша и ещё несколько раз поморгал, чтобы убедиться в том, что он видит всё это своими собственными глазами. Любопытство взяло верх, когда на снегу что-то блеснуло в отсвете фонаря. Парень подошёл к бронзовому студенту, которого здесь называли «вечным». На удивление бронзовый заговорил первым.
– Добрый вечер, простите, не видели ли вы моё пенсне? Я его потерял и ничего толком не вижу…
– Д-добрый… да вот же они, очки ваши! – Саша показал на снег, хотел поднять пенсне, но тут же крикнул попятившемуся собеседнику, – Стой, раздавишь же!
Раздался хруст. Бронзовый студент неловко оглянулся, приподнял одну ногу, чтобы понять, откуда раздался звук. Под его начищенным до блеска бронзовым ботинком лежало пенсне – разделённое надвое и втоптанное в снег. Стёкла потрескались.
– Ну что же ты! – раздосадовано развёл руками Саша, окончательно перейдя на «ты». Показалось, что мороз ослабел. Гул улицы за оградой стих.
Вечный студент тогда совсем расстроился, сел обратно на скамейку и закрыл лицо своими бронзовыми ледяными руками.
– Теперь я ничего не увижу… Значит, вы обязаны мне помочь.
Саша от такой прыткости студента ошалел, но сел рядом.
– Подожди, но как? Что за ерунда? Ты ведь памятник!
– Как памятник?! – ужаснулся студент.
Недалеко от них загудела машина. Юноша в форме с фуражкой подскочил от неожиданности:
– Что это было?
– Машина.
– Паровая?
– Какая ещё паровая? Обычная машина… на бензине, – почесал затылок Саша, не вполне понимая вопроса.
– Какой сейчас год? Где мы находимся? Это Институтская или Бахметьевская улица?
– Ты чего, это Образцова! А год две тысячи… – начал отвечать Саша, но студент его перебил.
– Образцова? Две тысячи?! И что же вы хотите этим сказать, что я сижу здесь каждый божий день… О, Господи! Меня, верно, здесь все второгодником считают! Или даже… столетником!
На этой фразе Саша прыснул. Студент недовольно глянул на него:
– Вы, стало быть, шутите надо мной! Сейчас ведь идёт тысяча восемьсот девяносто восьмой год, а улица эта зовётся никак иначе, кроме как Институтской!
Саша с выпученными глазами пялился на студента. Тот продолжал ужасаться:
– И в конце концов, ведь я ждал… её! А пришли – вы! Что же будет, когда она увидит, что меня нет в оговорённом заранее месте?! – схватился за голову студент, чуть сдвинув фуражку на бок.
– Ты же памятник! Кого ты ждёшь? – ужаснулся Саша.
– О, друг мой… я жду самую прекрасную девушку во Вселенной! Поверьте, она действительно стоит того, чтобы подождать. И даже не один год… Впрочем, это как повезёт.
– О ком ты говоришь?
– Вы не знаете её, однако я могу вам показать... Но для этого вам придётся совершить со мной небольшое путешествие. Я ведь не могу оставаться здесь, в самом деле. Она меня ждёт! Простите меня, прошу!
– За что ты извиняешься? – удивился Саша и тут же испугался.
Студент схватил бронзовую книгу, лежавшую на скамейке, и хлопнул ею по голове абитуриента. В глазах у Саши потемнело. Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на земле у ног студента.
– Теперь можете подниматься, – студент протянул Саше бронзовую ладонь, чтобы помочь встать на ноги, – Как вы считаете, насколько получилось открутить время назад?..
В глаз студенту прилетел кулак абитуриента, как только тот вскочил на ноги. Сашины костяшки хрустнули, и он взвыл от боли.
– Зря вы так, – потерев глаз четырьмя пальцами, снисходительно сказал студент. – Осмотритесь здесь получше. У нас пока ещё есть время до окончания всенощной... В следующий раз вы такого нигде не увидите. Чистая случайность!
Саша последовал его совету и огляделся. Снег словно подтаял, да и вообще в зимней куртке и шерстяном шарфе ему стало жарковато.
– Прошу обратить внимание, с начала двадцатого века эта улица более не Институтская, а Бахметьевская… по имени одного местного домовладельца прошлого века.
Вокруг них было всё также темно и безлюдно. В следующий миг вдалеке застучали по брусчатке, постепенно приближаясь, колёса конных экипажей.
– Что?.. Да как это возможно?! – теперь за голову схватился абитуриент. Он выбежал с территории университета, студент погнался за ним. По тротуару быстрой походкой шагал худощавый мужчина в пальто и, еле успев выхватить Сашу из-под лошадиных копыт проносящегося экипажа, спросил:
– Юноша, вы сошли с ума, под лошадей бросаетесь?
– Какой… какой сейчас год? – Саша вытаращился на мужчину, который очень напоминал ему кого-то. Мысли проносились одна за другой в тщетной попытке узнать это худощавое лицо и соотнести с фамилией. Однако память словно отшибло напрочь.
Мужчина в ответ лишь засмеялся и, хитро блеснув голубыми глазами, зажёг папиросу. Он пошёл дальше, на ходу достав из внутреннего кармана чёрный блокнот. В ту же секунду на тротуаре что-то круглое звякнуло, блеснуло и покатилось к ногам студента, стукнувшись о нос ботинка.
– Как мне повезло, однако! Монокль! Хоть одним глазом смогу хорошо видеть… – воскликнул юноша в фуражке, подняв наощупь круглую стекляшку с тротуара. Он протёр её бронзовыми пальцами и вставил в глаз. Саша, глядя на эту антисанитарию, поморщился.
– Подожди, это ведь тот мужчина обронил… нужно догнать и вернуть!
– Ну что вы! Ничего возвращать не нужно. А мужчина этот – молодой писатель. Булгаков. Слышали?
Тут Саша и вовсе онемел. Теперь он точно понял, кто это был.
– Михаил Афанасьевич всего год назад переехал в Москву, а сейчас в железнодорожную газету «Гудок» устроился, литературным обработчиком. И фельетоны свои там же пишет, конечно. Мы однажды беседовали с ним, он работает в одной редакции вместе с Паустовским и Катаевым, вы знаете таких?.. Совсем скоро их пьесы будут ставиться в Художественном театре. А сейчас Михаил Афанасьевич попросту не узнал меня. Занят мыслями, наверное, – в блокноте почёркивает идеи для будущего романа… Замечательно, теперь мы знаем – сейчас идёт апрель тысяча девятьсот двадцать второго!
Саша только стоял и хлопал глазами. Понимание того, что на дворе двадцать второй год двадцатого века, нисколько его не утешило.
– А монокль возвращать уже не следует. В редакции «Гудка» коллеги успели оценить эту его странность… более не понадобится, – продолжил студент, с прищуром глядя на Сашу через круглое стёклышко с видом победителя. – Позвольте провести вам экскурсию, раз уж вы здесь?
– Только давай больше без вот этого, иначе я могу и не подняться в следующий раз, – указал Саша на бронзовую книгу подмышкой студента и потрогал выросшую шишку на голове.
Студент видимо расстроился и вздохнул.
– А как же мы тогда будем с вами путешествовать? Впрочем, есть один способ. Я буду вам рассказывать что-то интересное, а события и времена будут сменяться на фоне нашего общения. Правда, есть риск, что вы не заметите этого… Впрочем, всё зависит от того, насколько интересно я буду рассказывать. Что бы вам хотелось узнать? Ах! Молчите, я всё понял, сейчас расскажу. Оглядитесь, пожалуйста. Где мы сейчас находимся, по вашему мнению?
Саша повернул голову. Это больше была ни улица Институтская, ни Бахметьевская, ни Образцова… совершенно странным образом они оказались на Тверской. По ощущениям стояла ранняя весна.
– А здесь-то мы что делаем, на Тверской?
– Вы знаете это здание? – студент указал рукой на трёхэтажный дом на пересечении с Козицким переулком.
– Елисеевский?
– А вот и нет, это – наше училище! Шучу, вы правы. Скорее всего, вы удивитесь, но училище инженеров транспорта располагалось в этом особняке (к слову, принадлежавшем некогда княгине Зинаиде Волконской, музе Александра Сергеевича Пушкина), но всего лишь несколько лет – с 1896 по 1898 год, до переезда на привычное место. А в 1901 году купец Григорий Елисеев открыл здесь свой знаменитый магазин. Однако мы с вами находимся в 1922 году, поэтому сейчас его принято называть Гастроном № 1. Но раньше и позже, действительно, – Елисеевский.
Они завернули за угол. Саша о чём-то напряжённо думал.
– Послушай, это всё очень странно. Я гуляю с памятником…
– О, друг мой! Мне горько говорить вам об этом, но, к сожалению, я не единственный памятник, который гулял по Москве.
– Как?! – удивился Саша.
– Вы видели памятник Пушкину? Вот он, напротив. Смею вас заверить: этот памятник совершенно точно гулял, хотя бы раз в своей жизни! Вы совершенно точно можете мне поверить: в прошлый раз я видел его на противоположной стороне Пушкинской площади. Странные дела творятся порой в Москве, друг мой! Однако нам пора идти дальше…
Сашу поражало всё происходящее. Они шли по Тверской, пока студент рассказывал ему истории, прошло много времени, а они всё не кончались…
Но абитуриент хотел разобраться во всём, что происходит, получше.
– Ты обещал рассказать мне о той, которую ты ждёшь.
– Что же, обещания я выполняю исправно. Знаете ли вы об институте благородных девиц, неподалёку от нашего, на Божедомке?
– Божедомка?
– Улица, где родился Достоевский. Неужели не знаете?
– А-а-а, понял! Эта улица сейчас так и называется, в честь Достоевского. А вот про институт не знаю…
– На углу Божедомки и Институтской (или Бахметьевской, как вам угодно) стоит здание Московского Александровского института. Моя Ася учится там… – с особой нежностью произнёс это имя студент.
– Ну теперь-то мне всё понятно. Влюбился! – воскликнул Саша.
– Ваша правда. Женился бы на ней, но… – студент тут же помрачнел, – не поймите меня неправильно, однако… Дело в том, что её отец – священнослужитель. Более того, в нашем домовом храме при институте служит… Боюсь я, друг мой, что на пушечный выстрел он меня к ней не подпустит.
– А ты пробовал с ней самой поговорить об этом?
Студент стыдливо опустил глаза:
– Вы знаете, я ведь из другого сословия. Мои родители и друзья её не примут… они считают детей священников ограниченными, старомодными. А они нас, в свою очередь, – распущенными и поверхностными людьми.
Саша молчал. Подумав, задал только один вопрос:
– Но разве всё это имеет какое-то значение, когда любишь?
Студент поднял голову и посмотрел на товарища.
В его глазах Саша увидел искреннюю благодарность, будто он только и ждал этих слов. Наконец он их услышал.
Они продолжали медленно прогуливаться по Тверской. Неспеша сменялись и годы.
Впереди появилась пара – мужчина и женщина, одетые не то слишком скромно, не то бедно. Они увлечённо разговаривали о чём-то. Саше стало интересно послушать, о чём говорят люди здесь, в Москве прошлого века. До него стали доноситься обрывки фраз – воспоминания из жизни этой пары. Подслушав их разговор, абитуриент понял, что это муж и жена, притом венчаны они были ещё до революции… её отцом.
Пришли большевики и начались страшные, долгие годы гонений на православную церковь, а вместе с ними и репрессии. Из рассказа женщины стало понятно, что отца арестовали и вскоре расстреляли. Когда она коснулась этой темы, её голос задрожал и в нём слышался подкатывающий плач. В какой-то момент женщина оступилась и от её туфли отлетел каблук. Судя по всему, ещё и подвернула ногу. Мужчина тут же подхватил женщину на руки, когда та поняла, что не сможет идти сама.
В это время студент и Саша нагнали пару и поравнялись с ними. Бронзовый остановился, как вкопанный.
– Не может быть… – прошептал он. – Кажется, это была она… моя Ася! – студент смотрел вслед паре.
– Слушай… я, конечно, не знаю, как выглядит эта твоя Ася, но вот мужчина этот… особенно в профиль… ну копия ты!
Студент и абитуриент уставились друг на друга. Они оба поняли: только что перед ними прошло будущее студента. В его бронзовом носу, видимо, что-то защипало, глаза наполнились слезами.
– Эй, ты чего плачешь-то? Видишь, всё же хорошо у вас будет! Бедновато одеты, правда… Но главное, ты будешь с ней!
– Вы знаете, то, что мы только что с вами увидели, это настоящее чудо… – проговорил студент, почти не моргая и будто не веря ни своим глазам, ни ушам, ни тому, что он сам сейчас произносит. – Я должен быть с ней. Слышали ли вы, что она рассказала о своём отце? Его расстреляют большевики. Она ведь останется совсем одна, её мать давно умерла. Я должен её защищать… Вот как тут, на этом тротуаре… каблук сломался, нога подвернулась, а я взял её на руки и понёс, как самое ценное, что у меня есть... Решено! – резюмировал студент, сжав руки в кулаки.
Саша улыбнулся.
Очертания Тверской вокруг них растворялись в воздухе и расплывались тонкой сизо-голубой акварелью. По бокам, словно карандашный чертёж архитектора, выросли стены института, над их головой появился высокий свод здания.
В старом окне вовсю зеленела весна. Послышались чьи-то шлёпающие шаги и скрип плотной бумаги. Саша оглянулся, когда увидел направляющегося к нему круглолицего парнишку, который нёс в руках огромный кусок ватмана, то и дело пытавшегося свернуться в трубочку.
– Ну чего встали-то, подвиньтесь, мне газету повесить надо! – фыркнул он и с недовольным лицом растолкал толстыми локтями студента и Сашу.
На стене длинного институтского коридора среди прочего появился теперь усилиями круглолицего разрисованный ватман. Студенческая газета носила жизнеутверждающее название «За отличную учёбу!»
– Первый набор автодорожного факультета завершил изучение теоретического курса… – прочитал Саша вслух шапку стенгазеты, когда парнишка ушёл восвояси. С фотографий на ватмане смотрели пары горящих глаз ребят-старшекурсников с присущими, видимо, им одним подписанными характеристиками: один – «ударник учёбы», другой – «морально устойчив», третий – «делу партии предан».
– О, смотри, мой полный тёзка, – удивился Саша и указал на надпись под фотографией одного из студентов, перевёл взгляд на другого и произнёс, – а этот парнишка на одного моего знакомого похож…
– Ага, значит, вас зовут Александром. Прошу вас обратить особое внимание на эту эпиграмму, – как бы невзначай сказал студент и зачитал:

Упорный труд, работа в моде,
А он большой оригинал,
Дневник теряет, как в походе,
И знает всё, хоть не читал.

Саша засмеялся:
– Да у нас тоже такие есть…
Парень пробежал глазами по прочитанным строчкам ещё раз и перевёл взгляд на фотографию студента, о котором и шла речь в эпиграмме.
– Смотрите, Толя Аронов. Могу поспорить, что вы знаете этого молодого человека.
– Как я могу знать его? Это имя мне ни о чём не говорит, – пожал плечами Саша.
– Я постараюсь вам объяснить. Он поступил в институт три года назад, в 1930. А эта стенгазета станет роковой в его жизни. Из-за неё он отправится в ссылку в Сибирь. Но пока ничего этого не произошло, газету только что при нас с вами повесили, а мы имеем удовольствие прочитать эти, с позволения сказать, невинные рифмы…
– Погоди-ка… Что-то мне это напоминает… Похоже на сюжет «Детей Арбата»?
– Вы совершенно правы! Именно здесь, именно с этими ребятами происходят главные события известного многим позже романа.
– Но ведь роман написал Анатолий Рыбаков, а не Аронов? – негодовал Саша.
– Вы удивитесь, но это один и тот же человек… Дело в том, что после того, как эти студенты разъедутся на практику, партком снимет газету. А на ребят заведут дело «Об опошлении ударничества».
– Мы же можем помешать этому… Я сорву газету! – Саша потянулся к уголку ватмана, чтобы содрать его со стены.
– Ваши старания совершенно напрасны. Как ни прискорбно, мы не можем изменить ход истории. Тем более, написанной задолго до вас и, возможно даже, многим позже меня…
– Совсем?
– Совсем, – покачал головой в фуражке студент.
– Но что же будет?
– О, не беспокойтесь, я всё расскажу. Итак, Анатолия Аронова арестовали по обвинению в контрреволюционной пропаганде. Он отбыл трёхлетнюю ссылку в Сибири, впрочем, вы знаете уже эту историю из романа… Сейчас нам следует переместиться.
Саша вновь не заметил, как стены институтского здания растворились, а они со студентом очутились на площадке перед знакомым фасадом транспортного университета. По ощущениям стояло жаркое лето. По спине стекал пот, и парень снял куртку, в которой был всё это время, чтобы не затерять её случайно в какой-нибудь из временных рамок. Улица закипела всеобщим оживлением: собралась толпа, словно все кругом готовы были услышать какую-то ошеломляющую новость.
– Тихо! Послушайте!
Раздался хриплый звук репродуктора. Люди единым потоком направились поближе к нему, чтобы расслышать сообщение.
Звучный и уверенный голос диктора сообщал о нападении фашистской Германии на Советский Союз и бомбёжках крупных городов и дорожных узлов. В толпе стало происходить что-то невообразимое: толкучка, выкрики, требования… Люди выражали недовольство, возмущение, готовность сделать всё от них зависящее на благо Родины и уверенность в скорой победе. Как ужасно было осознавать в тот миг Саше, что радость победы все эти люди смогут ощутить через долгих четыре года кровопролитных боёв… Ещё более ужасным становилось осознание, что доживут до этого момента далеко не все из тех, кто присутствует сейчас на митинге.
– Послушай, пойдём отсюда… мне не по себе, – произнёс Саша. Волнение и страх подкатывали к горлу, этими эмоциями он словно заряжался от толпы, которой они были окружены со всех сторон.
– Хорошо, я выведу вас… Итак, я хотел рассказать про Рыбакова, – размеренно произнёс бронзовый студент, и вместе с его словами митингующая толпа, состоящая из студентов и преподавателей, стала исчезать, подобно облаку дыма.
Студент продолжил свой рассказ:
– С началом Великой Отечественной Анатолий отправился на фронт – сперва рядовым, однако смог отличиться в боях и получил офицерское звание. Судимость, соответственно, была снята.
– А когда он стал печататься? Как Аронов стал вдруг Рыбаковым?
– О, тут всё очень просто: уже после войны он взял фамилию матери, так что первое литературное произведение (повесть «Кортик») он подписал именно фамилией «Рыбаков»… Извините, вы не могли бы подсказать, который час? – студент остановил свой рассказ и занервничал.
Саша попытался посмотреть время на смартфоне… но тот то ли сел, то ли попросту не работал в прошлом веке. Парень развёл руками.
– Тогда нам придётся переместиться в одно необычное место прямо сейчас, в противном случае мы можем опоздать. Саша, вы очень мне понравились, я бы хотел считать вас своим другом, – сказал студент и протянул свою бронзовую ладонь для рукопожатия.
Абитуриент улыбнулся и пожал руку новому другу. Вокруг снова стали меняться очертания архитектурных сооружений. Стирались ластиком, изображались вновь тонкими карандашными штрихами, дополнялись акварельными мазками.

– Посмотрите, Саша! Это она… – прошептал студент.
– Кто? Я никого не вижу… – ответил абитуриент. Кругом стояла темнота. В самой её глубине мерцала одинокая свеча. Затмевали её свет люди – другие студенты, преподаватели, профессора.
– Да как же не видите? Присмотритесь получше… вон она стоит, недалеко от отца. Это моя Ася, – сказал студент.
Саша увидел наконец и её. Шла всенощная. Тонкими пальцами держа горящую свечу и закрыв глаза в молитве, стояла недалеко от священнослужителя Ася. Казалось, что все рядом стоящие украдкой смотрели только на неё, пытаясь разглядеть под её пушистыми ресницами ярко-голубые глаза. Но всякий раз она лишь опускала голову, будто чувствуя на себе взгляды незнакомых людей.
– Я пойду к ней, встану рядом… – сказал студент Саше и чуть заметно приподнял ладонь, как бы попрощавшись.
Студент протиснулся через ряды преподавателей и других людей в храме и встал позади Аси. Девушка оглянулась и, увидев дорогого сердцу юношу, опустила ресницы. На её бледных щеках появился румянец, а на губах улыбка, которую она всеми силами пыталась скрыть.
Жёлтые ореолы свеч неровно сияли в темноте. Саша наблюдал за ними, как заворожённый. Через некоторое время одна за другой стали гаснуть, всё больше погружая его во тьму…

Саша открыл глаза. Под ухом лежало что-то твёрдое и холодное. Парень поднял голову. Он сидел на ледяной скамейке. Повернувшись, увидел знакомый памятник.
«О, нет! Неужели приснилось? И путешествия во времени, и говорящий памятник, и институтка Ася…» – думал Саша, с тревожной тщательностью перебирая воспоминания о том, что произошло с ним.
Верить в то, что это был сон, совсем не хотелось.
«Эх ты… друг», – с грустью вздохнул парень, глядя на молчаливого собеседника. Но тут его внимание привлекла одна деталь: под рукой бронзового студента лежала маленькая записка. Саша взял её в руки. На рваном пожелтевшем листочке каллиграфическим мелким почерком значилось:
«Александр, вы мой друг теперь. Приходите на наше венчание. Вы знаете, где. Спасибо за всё».
Саша вскочил со скамейки и побежал в главный корпус университета, взлетел на второй этаж и остановился, прислушиваясь к непривычной тишине коридоров. Он закрыл глаза, и эхом донеслось до его ушей тихое песнопение. Саша пошёл на звук, который нарастал всё больше с каждым его шагом к храму. Остановившись у входной двери, парень осмотрелся, не решаясь войти. Внутри никого не было, но молитвы звучали. Едва переступив порог церкви, Саша почувствовал, словно кто-то положил руку ему на плечо. От неожиданности парень подпрыгнул, но, оглянувшись, вновь никого не увидел. Он явно был здесь не один.
У икон горело множество свечей, в церкви пахло ладаном.
Саша сделал несколько неуверенных шагов вперёд. Мелькнувшая перед глазами белая тень, будто лёгкая полупрозрачная ткань, повела его за собой. Юноша прошёл в центр и стал рассматривать всё, что теперь его окружало. Он медленно поворачивал голову, стараясь рассмотреть каждую деталь получше.
Взгляд Саши остановился на священнике, который появился словно из ниоткуда; перед ним стояли совсем юные парень и девушка. Голова невесты была покрыта полупрозрачной белой тканью.
Студент и его Ася. Счастливые, они оба держали в руках венчальные свечи, зная, что пройдут эту жизнь вместе, несмотря ни на какие трудности, которые им только предстояло пережить.

На следующий вечер Саша отправился на очередные занятия довузовской подготовки. Сел за парту, бросил рюкзак на пол. На парня тут же уставились с десяток пар удивлённых глаз. Саша не мог понять, почему все на него смотрят.
– Саш, это кто тебя так приложил? – спросила одногруппница.
– Ты о чём? – не понял парень.
– Да-а, нехилый у тебя шишкан на лбу! Откуда? – крикнул с другого конца аудитории одногруппник, тыкая самого себя указательным пальцем в лоб.
Саша в ужасе стал щупать рукой свой лоб. И действительно – синяк превратился в бугор, похожий на космос. И цветом, и размером.
– Да так… о шкафчик ударился, – соврал абитуриент.
«Не стану же я рассказывать, что меня стукнул книгой бронзовый памятник во дворе института. Ещё подумают, что головой ударился!»
Тут же ему вспомнился и мужчина в пальто, который спас его из-под конного экипажа, и одна из известных написанных им пьес (та, что про Ивана Васильевича, который в советском кинематографе менял профессию), закончившаяся практически так же – пробуждением главного героя.
«Только теперь по-современному… Александр Викторович повышает квалификацию!» – подумал Саша и хихикнул вслух от собственной странноватой мысли.
Уже в сентябре его ждал первый курс транспортного университета. Но об этом он пока ещё не знал. Вернее, как полагается всякому абитуриенту, не был уверен. Ровно до того момента, пока не увидел себя в списке поступивших.