Гостиница «Старый жёлудь»
Неизвестно кто дал это название приюту для путников. Вывеска потрескалась от дождей и солнца, маленький жёлудь, нарисованный в самом её углу, сверкал позолотой.
— Он золотой!
— Крашенный.
— Золотой. Я видел, как сорока пыталась его вытащить.
— Ой, той сороке всё блестящее — золотое. Нашли кому верить.
Когда-то здесь было очень оживлённо. Люди съезжались отовсюду и для них было честью остановится именно в этом месте.
Вот только редко что-то бывает постоянным. Всё менялось вокруг. Время летело сквозь пространство и осыпалось мелким песком в песочных часах, стоящих на книжном шкафу.
Дуб отлично помнил тех, кто остался запечатлен на портретах, развешанных на стене.
— Хочешь, я отдам тебе своего медведя? — Крошка Энни привязала к ветке плюшевую игрушку красной ленточкой. Дуб был горд. У него есть свой собственный медведь. За это он вырастит для девочки самый лучший жёлудь.
Скрип ступенек всегда выдавал настроение идущего. Ну, или характер. По крайней мере, только под ногами Энни Лу они звучали легко и не напоминали старческое брюзжание. Девочке казалось, только не смейтесь, что ступени произносят её имя. По слогам: Эн-ни, Эн-ни. А если быстро сбегать, то имя звучит намного веселее, прямо в такт шагам.
Папины шаги звучали строго и торжественно. Словно вот-вот зазвучит вальс. А под ногами мачехи ступени спрашивали: где ты, где ты, где ты?
— Энни, да что же такое, куда ты опять пропала, егоза? — Мачехе поучиться бы терпению: нельзя за короткое время развешать белье и спуститься обратно. Но она не со зла. Лестница держалась на одном добром слове, и немудрено было упасть оттуда. Гостиница буквально рассыпалась на глазах. Нет, она вовсе не старая, не судите по названию. Для дуба двести тридцать лет — пустяки.Но люди говорят, где-то далеко на острове в океане растет дуб, которому три тысячи лет. Но, мало ли, что говорят.
Под шкафом лежали бусы. Ярко-оранжевые бусины, похожие на крошечные апельсинки, словно манили.
Как не взять?
— Я нашла бусы.
— Первый раз вижу. Это точно не наши.
— Может, кто-то из постояльцев потерял?
— На чердаке? Вряд ли. Да и гостей у нас давно не было.
— Можно я их себе возьму?
— Конечно. Пусть они будут твоим сокровищем.
Великая Матерь не дала детей отцу и его новой жене. Хотя малышка и просила об этом в своих молитвах. Не слышала она её. Занята что ли? Или вредничает?
— Пап, а Великая Матерь старая и глухая?
— С чего ты взяла?
– Чего только у нее не просила, да не слышит она ничего.
— Она всё слышит. Всё и каждого, кто просит. Спи, моя девочка.
И сон укутывал и качал в своих больших тёплых руках ребенка.
— Баю-бай, — шептал дуб.
— Тихо всем, — бурчал ветер, закрывая распахнутые форточки.
— Ну, здравствуй, Энни Лу.
— Здравствуйте.
— Мне сорока на хвосте принесла новости о том, что ты бусы нашла.
— Нашла. Очень красивые.
— Подари их мне.
— Хитрая какая. Так неинтересно. Если только поменяться?
— Хм. И что ты хочешь? Куклу? Заколку? Перо Феникса?
— Нет. Сестру. Или брата. Брат, наверное, даже лучше.
— Договорились. Будет у тебя брат.
— Тэтти, а вы мне снитесь?
— Да, Лу, это просто сон.
В моменты, когда край солнца показывался над горизонтом, дуб начинал ворчать. За годы своей жизни он стал домом не только для людей. И, если люди заботились о нём, то насекомые утомляли своей возней и желанием отгрызть немного его плоти.
Особенно сильно страдали корни. В них завёлся некто зубастый и прожорливый.
— Папа, у меня бусы пропали.
— Мы не брали. Может, сорока утащила?
И дождь плакал вместе с девочкой, омывая пыльные окна. И ему было жалко бусы. И вообще он — обычный дождь, ему положено плакать. Особый повод для этого не нужен.
Дуб любил такую погоду. Во времена его молодости дожди шли чаще. А какой запах стоял после осадков. Крупные капли висели на ветках, отражая в себе тысячу солнечных лиц. Солнце старалось, заглядывая в каждую каплю.
— Корни болеют. Ещё немного, и наша гостиница развалится.
- Мы сделали всё, что могли.
И ни один ливень в мире не выразит всей боли, ощущаемой жильцами.
— Тэтти, ты снова пришла. У меня будет брат. Спасибо тебе.
— И тебе спасибо. Ты плакала? Что-то случилось?
— Наш дуб потихоньку погибает. Папа сказал: не станет его — по миру пойдем. По миру — это как? Это плохо?
— А что, если я смогу вылечить ваш дуб?
— Но у меня больше нет бус, чтобы обменяться.
— Да зачем мне бусы? Мне нужна ты. Пойдешь со мной?
Энни Лу протянула ладошку. Ради дуба куда угодно.
Над горизонтом очередной раз поднималось солнце. Дуб просыпался. Отчего-то это утро выдалось спокойным для него. А воздух! Какой вкусный воздух! Вдохнул поглубже и выдохнул, ощущая, как на заскорузлых ветках звонко лопаются почки. Хорошо то как! И тихо. И корни не болят.
— Ты видел? Видел? У дуба появились почки. Он выздоравливает? Всё будет как раньше?
— Энни пропала.
— На чердаке не смотрел?
— Её нигде нет.
Дуб будет ждать эту смешную девчонку. Совсем крохой она спускалась к нему и, прижавшись щекой к коре, пела колыбельную. И он слушал, и вся вселенная слушала. Даже неугомонный ветер ложился в траву и не шумел.
— Спи, пока не погаснут звёзды.
Баю-бай.
Пока вьёт дождевые гроздья
Неба край.
Пока солнце не выйдет на небо,
Просто спи,
А я буду качать колыбельку
На Млечном пути.
Баю-бай , спи, хороший мой,
Сладко спи.
Ветер песню подхватит эту,
и пусть летит.
Баю-бай.
— Тэтти, я умерла?
— Глупости. Откуда ты это взяла? Нет, ты живее всех живых. И однажды вернёшься домой.
— Куда мы пойдём?
— По миру пойдем. Мир такой огромный.
Солнце, подозревая в шалостях всех и каждого, хитро щурило свои глаза. Но ему можно. Даже Великая Матерь не знала сколько лет светилу. Да что говорить: само светило не знало сколько веков прошло с момента его появления. Казалось, оно было всегда.
— Что там в легенде, Лу?
— Каждый ребенок получит свой жёлудь, и из него вырастет новый дуб.
— И новый дом.
— Значит, мой желудь меня дождется.
— Не сомневайся.
Сто путей разбегались в разные стороны. Выбирай любой. И они шли, успевая и поднять птенца в гнездо, и погладить испуганного лисёнка.
Миры менялись. Неизменным оставалось только Солнце.
— Они меня не забудут, тэтти?
— Ну что ты. Они тебя всегда ждут.
— И дождутся.
— Обязательно.
Даже Великой Матери нужна помощница. Столько дел, столько забот и просьб — не успевает она. А мир такой большущий, и не один: тысячи дорог и путей в каждом. И шум. Попробуй, услышать в этом шуме.
А вот дуб такой единственный в своём роде. Солнце любило запрятаться в его кроне и дремать, переваливаясь с боку на бок. Но сколько бы дуб не старался удержать его ветвями, после полудня оно ускользало и пряталось среди подсолнухов.
Дуб вздыхал.
— Баю-бай.
Под звездным небом
Просто спи.
На ветке подрастали три крошечных жёлудя. У них еще много времени.