Заявки - литература

ярким снимком

разгляди меня
в той толпе многоликой.
я запуталась дико,
и об этом расскажет мой взгляд.

нарисуй меня,
проводя смело кистью,
и, пожалуйста, снись мне
хоть неделю, хоть месяц подряд.

набери меня,
всё наполнится смыслом,
перечисли все мысли,
я не стану тебя торопить.

сохрани меня
ярким снимком на плёнке,
в этой жизненной гонке
я не смею о большем просить.

между телефонными трубками

бьются о кафель слова наши хрупкие,
мы оба врём, что смогли отпустить.
между двумя телефонными трубками
так безнадёжно застыло «прости».

Как тяжело с тобой дружить

Как тяжело с тобой дружить,
Когда нельзя сказать и слова,
Что может почвой послужить,
Образовать любви основу.

Как тяжело с тобой дружить:
Не знать твоих событий новых.
Искать всегда особый повод
Чтоб написать иль позвонить.

Как тяжело с тобой дружить,
Когда таких «подруг» с тобою...
Их можно выстроить горою,
Её же ими окружив.

Когда не будет их вокруг,
Нам всё же будет проще жить,
Как тяжело с тобой дружить,
Когда ты далеко не друг.

В тихом городке Сызрань, где старинные дома переплетаются с современными улицами, жила любознательная десятилетняя девочка по имени Майя. Она обожала истории о прошлом своего города, особенно те, что рассказывала ей бабушка: о купцах на Волге, о звоне колоколов разрушенных церквей, о тайнах, спрятанных в узких переулках. Но больше всего Майю манила старинная площадь у белокаменного Кремля на берегу Волги, где всегда кружили стаи голубей.
Однажды весенним вечером, когда солнце клонилось к закату, а в воздухе плыл дурманящий аромат сирени, Майя пришла на площадь, чтобы полюбоваться закатом над Волгой и покормить птиц. Голуби, обычно спокойные, вдруг встревожились. Девочка не заметила, как наступила на сухую ветку — резкий, хрустнувший звук вспугнул стаю. Взмах десятков крыльев слился в ослепительную спираль света. Воздух загудел, земля ушла из-под ног, и Майя почувствовала, как время вокруг нее сжалось, и она куда-то полетела…
Очнулась она на брусчатой мостовой, в клубах пыли от проезжающей конной повозки. Вокруг возвышались деревянные дома с резными ставнями, мужчины в длинных кафтанах грузили бочки на пристани, в воздухе витали запахи смолы и свежеиспеченного хлеба. Над головой, на том же месте, где и всегда, кружили те же серебристые голуби. Майя огляделась. Что произошло? На главной улице снимают кино? На стене одного из домов висела табличка «Улица Большая». Точно, так раньше, много-много лет назад называлась улица Советская – старинная, центральная улица города.
– Эй, ты уснула, что ли? Посторонись, не видишь – лошадям проехать надо! – прикрикнул на нее бородатый извозчик. Майя, вдруг испугавшись, поняла: она в прошлом. Голуби — не просто птицы. Они хранители, те, кто связывает эпохи, защищают город от забвения.
Страх сменился любопытством. Майя бродила по Сызрани XIX века, рассматривала вывески со старославянскими буквами, слушала говор купцов, торгующихся у пристани, улыбалась красиво одетым детям и их гувернанткам, гуляющим по площади у Кремля. Перезвон колоколов Казанского Собора, зовущего к вечерней службе, будто разбудил девочку. Она поняла, что ей пора обратно, в свое время. Но как попасть в 2025 год?
Вдруг Майя увидела девочку, очень похожую на нее. Одета девочка была в серое льняное платье с голубым поясом, на ногах были бархатные туфельки.
В руках она несла небольшой полотняный мешочек. Увидев Майю, она остановилась и удивленно спросила:
– Девочка, Вы откуда? Вы очень похожи на меня, только очень странно одеты.
– Просто я…Долго объяснять. Как тебя зовут?
– Мария. Я иду кормить голубей, пойдемте со мной?
– Но у меня нет с собой хлеба. – Девочка рассмеялась.
– У меня в мешочке много крошек и засохших корочек. Но, если хотите, вот вам монетка, забегите в булочную, к вечеру там остаются копеечные булочки. И девочка протянула медную монетку. На монетке было выбито - 1824 год.

Майя покрепче зажала монетку в кулаке. Вдруг она увидела их — голубей, сидящих стайкой возле Кремля. Один, крупнее других, с аметистовым отливом на шее, устремил на нее пронзительный взгляд. В тот же миг в уме девочки вспыхнули образы: пожары, войны, разрушения, и среди всего этого — голуби, словно ангелы-хранители, незримо сохраняющие дух города.

— Вернись, — прошелестел ветер. Девочка из прошлого раскрыла полотняный мешочек и рассыпала крошки хлеба. Стая взмыла вверх. Свет, гул, падение… Майя очнулась на асфальте у Кремля. Шумели автомобили. Кричали что-то друг другу шоферы автобусов. Из открытых окон колледжа искусств неслись звуки скрипки и фортепиано. Майя разжала кулак – на ладони лежала медная монетка 1824 года.
С тех пор Майя каждый день приходит к голубям, зная их тайну. Она записывает истории бабушки, собирает старые фотографии, а птицы, словно одобряя, воркуют над её блокнотом.
Голуби Сызрани, которых многие не замечают, продолжают кружить над крышами, следя, чтобы прошлое всегда оставалось живым дыханием настоящего. Город меняется, но ни одна его частица не затеряется во времени — пока живы хранители.

ГРУСТНО

У этого мира есть 2 стороны:
К одной из них сильно привыкли все мы.
Вся эта рутина - все наши заботы:
Учеба, семья, выходные, работа.
Как будто по четкой и строгой программе
Мы ходим по кругу, не думая сами.
Как будто теченье само нас несёт
И будет нести, пока мир не умрет.
Но есть и другая его сторона,
Бывает, порою она не видна.
И в ней есть такое, что может тревожить,
Заставить забегать мурашки по коже.
В ней спрятаны сердце, и мысли, и чувства,
Но может казаться, что там совсем пусто.
И вот, ты живёшь на другой стороне
И ищешь там то, чего вовсе там нет.
И даже порою как будто находишь,
Но время проходит и что-то тревожит.
И мир как-то сразу становится пуст,
И снова приходит красавица-грусть.
2021

9 мая

Сегодня, в день святой и очень нужный,
Я замерла у вечного огня.
Я просто не могу быть равнодушной,
Ведь праздник- он для всех. И для меня.

Спускаюсь осторожно в катакомбы,
Как будто пролетая сквозь года.
Со мной не разрывались рядом бомбы
И пусть не разорвутся никогда!

Я с детства день Победы жду с волненьем.
Благодаря всем тем, кто жизнь отдал
Теперь могу я с счастьем, без сомненья,
Жить в мире и идти к своим мечтам.
2024

Я пишу тебе в небо письмо,
Чтоб оно в облака долетело.
Если б ты прочитать его мог...
Как же этого я бы хотела!
Вновь мечтаю увидеть тебя
Тем же юным, весёлым и смелым.
Даже б в космос отправилась я,
Лишь бы ты возвратился на землю.
Я б зажгла миллион фонарей,
Чтоб они до тебя долетали
И душе становилось теплей.
Никогда тебя не забываю!
Я пишу тебе это письмо,
Зная- ты его не прочитаешь.
Ты не будешь смеяться со мной.
Мне остались лишь воспоминания.

Ненависть.

Звездное небо зажгло фонари,
В окнах все ярче ночные огни.
Звонкий стук в закрытые двери:
Прошу, ты открой мне все той же манере,
Я слишком давно живу взаперти,
Ты не меня ли хотел спасти?
-Я жду тебя в восемь на том же сквере!
За воздух цепляюсь в глубокой траншее,
Хотя бы из ненависти в гости пусти!
Остановить брызгов горсти, прошу, помоги;
Прости мне все мои глупости…
Нет…не надо срывать на меня грубости,
Нет, не надо вызывать мне такси,
Не надо кидать меня вопреки,
Просто домой меня впусти -
Задыхаюсь, прошу, спаси…
-Ключей нет, прости.
В небе потухли все фонари.
А в окнах угасли ночные огни.

Обломок рая.

Солнце на снегу,
Я знаю каждую часть твою,
Золотятся волосы на ветру,
А я помню каждую страсть твою,
Сны на двоих в шкатулку сложу,
Трепет волнения прилюдно сожгу:
Хочешь я звезды тебе покажу?
С каждым касанием ты превращаешься
В морскую ракушку на берегу,
Волны ласкают твою красоту,
А ты от меня не скрываешься,
Твой шепот осколками я напишу,
В зелёной бутылке его сберегу -
Кораблик отправится по морю
В слепую, невинную простоту,
Он рассечет борозды океана,
А мы - создатели сказочной драмы;
Смотрю, смеюсь, улыбаешься.
Скалы. Обрыв. Я падаю, ты разбиваешься.
Пауза.
Привет, чем увлекаешься?

Баррикадная

Напиши мне лезвием на теле
О смысле сделанных движений,
Рассказанных изнеможений,
Когда внутри мутнела красота,
Нарциссами изрядно прикрываясь,
Слепая серая земля,
И на лице лишь пустота,
С когтями мягкого кота,
Смягчает горечь откровений,
Боясь потоков бурных рек,
Меняющих земного цвет,
Слов бред оторванных на свет,
Они так не хотели навредить,
Стараясь изо всех сил победить,
Смотря в закат замкну́тых век…
Сверкнули вспышкою модели,
Под силой ветра уцелели;
Последний раз прошу тебя в дуэли
Ты каждую букву
Высеки на моем теле.

"Крым-земля"
Облака запутались в вершине
Предрассветной призрачной горы.
И затушит звезды в балдахине
Сизо-черный омут темноты,

Разговоры стихнут пред закатом,
Монолог зефировый* в дали,
Крым-земля окутана туманом
В предпробудном всколыхе зари.

Зефир* - легкий, теплый ветер.

***
Из воды поднимается солнце,
Согревая прохладу лучами.
Укрывая своими крылами,
Над рекою туманка прольётся.

Старый клён в зелёной рубахе
В такт кивает скрипучей ели.
В чаще леса слышатся трели
Пробудившейся ранней птахи.

Жук ползёт, заглушив свои крылья.
Дуб объят виноградной лозою.
Как приятно умыться росою
Юным утром под звуки лесные!

***
Я потрогаю липкие листья,
Выпью сладкий березовый сок,
В септаккордах щеглиного свиста
Отыщу для души закуток.

Может быть, я останусь под кровлей
Изумрудной шумящей листвы,
Святорусским размахом привольным
Душу греют лесные цветы.

Не нужны городов перспективы,
Лабиринт пыльно-серых дорог.
Станут домом лесные массивы,
А собакой – приру́ченный волк.

Судьба книги

В квартире тихо. Слышно только мерное тиканье старых настенных часов да позвякивание посуды на кухне. Лёша стоял перед книжным шкафом уже не одну минуту и не торопясь читал названия с корешков:
- «Кал-мыц-ки-е сказки», А. Ры-ба-ков «Кортик», «Со-би-ра-ю-щий об…».
- А вот и чай с малиной, - дедушка поставил чашки на блюдцах на невысокий столик, - сейчас еще медку́ принесу и чаёвничать будем, - то ли дедушка так тихо вошёл, то ли мальчик был так увлечён, но шагов Лёша не услышал и слегка вздрогнул от дедовых слов. - Книжку новую нашёл?
- Да нет, она совсем старая. - Леша отворил дверцу шкафа и достал книгу, но открывать её не спешил. - У неё тоже своя история? - мальчик поднял взгляд, но дедушка уже вышел из комнаты.
Ребёнок не отрывал взгляда от книги. Тканевый корешок её размохрился, углы картонного переплета расслоились. На ней был нарисован мальчишка в синей, сливающейся с фоном фуражке.
«Собирающий облака» - наконец дочитал Лёша. Он открыл книгу. На чёрном форзаце рыжим светились нарисованные окна. Но не они привлекли внимание мальчика - поверх была приклеена библиотечная карточка.
- Деда, - Леша поднял взгляд на вновь вошедшего дедушку, - ты что, не вернул её в библиотеку?
Дедушка по-доброму улыбнулся. Дымящийся чай наполнял комнату ароматом трав. Их дедушка с внуком летом сами собирали в лесу.
- Садись, - велел он, ставя глиняный бочонок мёда рядом с малиновым вареньем, - сейчас обо всём тебе расскажу.
По пятницам после уроков я частенько захаживал в нашу сельскую библиотеку. Брал сразу несколько книг и за две недели все прочитывал. Эта история произошла, когда я учился в шестом классе. В тот ноябрьский вечер уже начинало смеркаться, издалека светились окна библиотеки. Там всегда было очень уютно. Библиотекарь, тётя Маруся, содержала книги в порядке. Чистые и подклеенные они были аккуратно расставлены по полкам.
Но в тот вечер в библиотеке всё было иначе. Обычно загруженные стеллажи пустовали, а книги стопками стояли на полу, старшеклассники перевязывали их накрест бечевкой. Тётя Маруся обратилась к ребятам: помогите, мол, отнести книги во двор. Они взяли по две связки, а я так и стоял в дверях от растерянности.
- Ну-ка, товарищ пионер, посторонись. - Я отошел.
Они выносили книги на крыльцо и ставили прямо на липкий снег. Я завопил:
- Марь Васильна, Марь Васильна! Зачем же вы книги из библиотеки выносите?
- Кому на розжиг, кому ещё для каких нужд, - продолжая заполнять какие-то бумажки, ответила мне библиотекарь. - Списанные они, для чтения уже не годятся, а так хоть какая-то польза людям будет. Надо если - пойди и ты возьми.
- Зачем на розжиг? – спрашиваю, - А как же макулатура? У нас в школе собирают…
- Макулатура – дело, конечно, хорошее. Да только кому нужно из-за неё в такую даль ехать?
Я всё никак понять не мог: как любящая литературу Марья Васильевна, прочитавшая всё в библиотеке, может позволить книги на розжиг пустить?
- На следующей неделе из города привезут новые, а для них, вот уж, и место готово.
Досадно было смотреть на пустующие стеллажи. Расстроенный я остановился на крыльце и с сожалением провел рукой по припорошенной снегом связке книг. «Собирающий облака» - прочитал я и быстрее стряхнул остатки снега. Белым пятном на синем фоне выделялось грустное лицо парнишки. Казалось, ему, как и мне, обидно за книги, которые, вероятно, больше никто не прочтёт. Тогда я развязал узелок и спрятал книгу под пальто. Как видишь, Алёша, сберёг. Теперь она и до тебя долежалась. Сохрани её, внучек. А ну-ка, подай мне карандаш с комода.
Лёша выполнил просьбу. Дедушка открыл книгу и написал:
«Внуку Лёше на добрую память от деда. Береги то, что другим не ценно.»

Весна целует скромного мужчину
Он перед ней отчаянно дрожит,
Трясется, топчется, стоит,
И ветер, залетающий в лесопилку,
Неудержно свистит.

Кто он? Зачем стоит пред нею?
Он мрачен, нервно говорит.
И руки теребит когда молчит,
Стоит чуть дальше Мельпомена,
Насмешливо глядит.

И с сестрами кружит вокруг.
Они его потреплют, пустят,
Как стайка надоедливых подруг,
Он станет совершенно грустен,

Грабеж средь бела дня,
"Весна уходит, Персефона,
Не может быть так долго для меня,
Когда ее полнеющая крона,

Наполнится листвой стихов...
Я, знаешь, буду ждать, и только,
Я буду знать что ты одна в альков
Свой летний, Олимпийский, входишь,

И ждёшь минуту ту когда,
Ты, может быть, в холодную страну,
Вернёшь коров бесчисленных стада.
Я пред тобой, как человек, молю!

Года, года, не покидай ты снова!
Мы вместе заодно, хоть ты живому внемлешь!
А я итог, прийду, ты, леди, ты, руова,
Увы, всего что дышит не объемлешь,

И все оно придет ко мне.
Я одинок, в своей работе, правде!
Мой гимн остылый на стене,
Не зазвучит. Назавтра,

Я ждать начну в своем чертоге,
Пока ты средь поэтов, муз,
Не будешь вспоминать о том что строгий,
Муж ждёт тебя, тяжёлый груз."

"Я ухожу, к Олимпу, к людям вновь,
В твоих пещерах я давно уже как дома,
Я полюбила облик твой, и кровь,
Моя, и плоть твоя навеки. И истома,

Всех членов, плещется фонтаном.
Я не лукавлю, летом холод жду,
Чтоб снова над безрадостным Тартаром,
Кружиться в танце. Мой зелёный дух,

Над пропастью развеялся завесой,
Надежды проблеск душам показав.
Ты судишь, власть твоя Зевесом,
Навеки там и здесь подтверждена.

Но к душам, как бы ни был век их тягок,
Я вечно, тянуться буду, вновь и вновь.
Я молвлю честно - ты не мягок,
Муж мой, но твоя любовь,

В алькове ль Греческом, теплясь,
Иль в Стиксе, чёрном, утопая,
Я кротко, упоительно молясь,
С тобою связь не разрывая,

Себя наполнив летним светом,
Несу под землю, в царство тьмы,
Где подстегну;ты строгим греком,
Тобой, мой муж и господин,

Гнетутся души, как под прессом.
А ты, влекомый сим процессом,
Вдруг гимн заводишь вновь и вновь
О мне, моей любви, к тебе. И ночь

Не разделяет нас с тобою,
Наоборот зимой мы вместе.
Ты видел разорённую Трою
Я плакала по грустной мессе.

Лето пришло, вот опять,
Я целую тебя один раз - но надолго,
Тебе сохранить эту лёгкую прядь,
Волос моих, придется, в заколке.

Теперь я покину тебя, мой Аид
Мой муж, господин, но всего лишь,
Сезон, жалкий летний ты подожди,
И услышишь шепот бесчисленных вирш,

Каковые к тебя принесу я в венке,
В своих волосах, среди цвета и льна,
На ложе, как на простом лепестке,
Мы возляжем потом, нас окутает тьма..."

"Прощай же мой друг!"
"Ну, прощай, все, молчу!"
И ветер восточный взметнувшийся вдруг,
Задул одинокую, жира, свечу

Пропала Весна, он остался один,
Средь расцветших цветов, одиноких осин...

Астрамарий Целебор Краш

В ночи огонь горел безбрежный
В душе пылало мести пламя
Как поступь смерти, неизбежный
Вознёс я над собою знамя.

Ты предо мною, на коленях
Стоишь, закованный цепями
Под чёрным троном, на ступенях
Ты, смотришь серыми глазами.

Клинком, стальным рассек оковы,
Словно бумажную преграду,
И предо мной следы багровы
Крови, горячей, мне в награду.

Мне смерть твоя важней победы
Ты породил и страх, и месть
Не буду весть с тобой беседы
Не буду сыпать тебе лесть.

Убил его? Теперь тебе,
Отправится за ним придётся
Победы глас, моей трубе,
И знамя скоро вознесётся!

***

Ты промелькнула предо мной
В сияньи белого тумана,
Я целовал тебя устало,
И ветер нёс мне голос твой,

Пустой рукой вдруг прикоснувшись,
От солнца прикрывая сон,
Я дня свет прогоняя вон,
Тебя увидел. Улыбнувшись,
Ты уходила молча, по песку,

И я припал к нему, почувствовав истому,
Ты уходила молча, по песку,
Я видел двери вдруг покинутого дома.

***
Когда туман тугими пеленами
Продрогнувшую землю нежно душит,
Когда листва прощается с ветвями
И дрожь их оглушает эхом души,
Когда слепой за тощей собачонкой
Поспешно норовит пойти на "красный"
И мальчик тянет к матери ручонки,
Чтоб о себе напомнить, но - напрасно.
Когда всё это - под бубнёж Ютуба,
Живучего, как мрак осенней ночи,
Мы замечаем вдруг, что время грубо
Нас по асфальту за собой волочит,
С ухмылкою любуется сквозь ливень
(царицей из-под шёлковой вуали)
Как паузу мы ищем торопливо,
Жалея, что стоп-кран неактуален,
А между тем её натура лисья
Ревниво хочет скрыть от нас в тумане
Под панцирь льда забравшиеся листья
И две черты на треснувшем экране.

***
Вокзалы, перроны, вагоны…
И вновь – запах теплого хлеба,
И эхо вечернего звона,
И небо,
и небо,
и небо.

И сладкий, как сон, вкус кагора,
Поля, облаченные в ризы.
Мой милый, простуженный город,
Ты стал вдруг до боли мне близок.

Бери же скорей за запястья!
Веди в тихий наш переулок,
Где снежно мурлыкает счастье
Немых и бесцельных прогулок.

И пусть, не пытаясь за маской
Скрыть искреннего интереса,
Нам смотрят вслед с тихою лаской
Дома сквозь прищур занавесок.

И станет все просто, как в детстве.
И мысли, и чувства, и строки,
Что шумно, легко и не к месту
Встречались в сугробах глубоких.

И станет все сразу понятно,
Когда за изгибом дороги,
Над крышей пустой голубятни
Покажется крест одинокий.

И прежде, чем снова проститься,
На паперти, у колокольни,
Дав рубль, попрошу помолиться
О птицах, бездомных и вольных.

Майское утро

Луна раскололась на сотни деталей,
Концом майской ночи задетая вскользь,
И солнцем по чуть подрумяненной дали
Легко предрассветным желтком расплылось.

Пока слишком рано. В столовой сосновой
Лишь стаи скворцов обсуждают меню.
И спор начинается снова и снова,
Но лес еще пуст, и я их не виню.

На кухне лохматая пихта хлопочет.
Я жду свой заказ, и на скатерти мха
Туманом дымится горячее очень
И душу бодрящее кофе стиха.

Я жду. Облака так и просятся в рот, как
Молочные пенки. Над бором горит
Весеннее утро, а, на сковородке
Небес, сосны жарят глазунью зари.

Ёжиком робким тревожно шагаю наощупь.
Шаг, словно вечность, вместимая в крохотный миг.
Души вещей и скульптур человеческих россыпь
Сопровождают меня и мой внутренний крик.

Разум туманен, в бессилии органы зрения,
Путь неизведан, иду, как в бреду, я во мрак.
Это не сказка, в руках нету банки с варением…
Есть лишь растерянность и в голове кавардак.

С краю у пропасти - в метре от задранной цели,
Если все внешние функции выдали «сбой»,
Я запускаю резервных приборов панели -
Внутренний взор запускает режим «будь собой»!

***
Взмах дирижёра - времени строгий ход.
В ритме вселенной осваиваешь полет.
Ветер сбивает, сложно бороться с ним -
Ты для него смешной безобразный мим.

Разум потерян, неясно куда ведёт…
Совесть твою переводчик не разберет:
Кем остаёшься в грязной палитре дней?
Не понимаешь? что же, другим видней.

В сети тебя поймал високосный год…
Горечь утраты рождает живой аккорд.
Струны сжимаешь, накручиваешь колки -
Сил не хватает у робкой твоей руки.

Времени в такт лужи сменяет лед.
Не тормози! иди напролом, вперёд!
Взмах дирижёра… и оборвется звук.
Кукла на нитках - пленник могучих рук.

***
Я маленький домик в глуши захудалой деревни.
Построен нелепо, но, впрочем, уютен вполне.
Какой-нибудь замок огромный, красивый и древний,
Быть может грустит и завидует именно мне.

Все двери мои, непременно, для счастья открыты.
Поющей душе отворятся и свет и приют.
И гости ко мне, приходя, от ненастья укрыты -
За стол собираются, добрые песни поют.

Хоть я небольшой, не утихнет ко мне притяженье,
Поскольку не роскоши ищет живая душа.
А ищет любви и горячего чая с вареньем.
И лист для стихов… и огрызочек карандаша.

в стакане утонуть легко,
попробуй жить в этом стакане,
тогда поймёшь, что всё вино
нужно бросить и оставить.
но будет поздно, ведь тогда
мир не покажется богаче,
сюда ведёт моя судьба:
в гнусные бары сквозь потуги пьянства.
я здесь один, хоть много нас,
убитых жизнью и безликих,
коих пускают в свой парнас,
но забирает всяки жизни.
луна заткнулась над домами,
а её свет лишь гнусный блик,
пожалуйста, когда меня не станет,
оставьте свой натужный мерзкий визг.
пожалуйста, когда мир пошатнётся,
вы не печальтесь и забудьте поскорей
меня, мои густые слёзы,
мои гулянки , этот день.
чтоб не вдаваться в смелость идиота,
бесстрашие ползёт из глубины,
я видел ,как людская рвота
плывёт по полу , будто корабли.
луна заткнулась над домами,
как же не вовремя теперь,
ведь уважать меня не станет
никто из выбранных друзей.
а ты, что ты?Ведь даже без меня
ты дальше пошагаешь , будто
схоронила меня тусклая земля,
а я твой заменяемый попутчик.
но даже так есть что-то , для чего,
я остаюсь ещё на часик,
может быть,годик, месяцок,
но это в общем-то неважно.
искрятся звуки из подъезда,
вся комната в пыли,
меня не станет слышно на рассвете,
хотя я ещё вроде буду жить.
и в заключение хочу добавить,
что уходить нет смысла для меня,
но я держать тебя не стану,
твой милый Ваня,
навсегда.

***

в этом мире кроме твоих глаз
надо мной не властно ничего.
никакие слова от всех вас
не стоят её одного.
её улыбка как цветение весны,
её волосы как снег опавший,
я всегда буду её любить,
во всех жизнях, даже ее не знавши.
я люблю её милый вой,
дурачества и обиды,
я люблю её любой,
ведь запомнил миловидной.
её грусть в душе моей как бури,
её радость для меня покой,
я люблю её милые губы,
я люблю её холод и зной,
я её никогда не забуду,
даже если я стану чужой.
я люблю её милые губы,
её радость для меня покой.

***

«А когда придёт мама?»
Что мне на это ответить?
бедный ребёнок скучает,
но маму он уже не встретит.
сияет в облаках неистовый лучик,
скребётся громовой раскат,
взрослые ведь самые лучшие,
они должны всё знать.
а взрослые не знают сами,
что значит быть собой или куда идти,
но дети этого не понимают
и ждут , что мама прилетит,
придет, примчится , их обнимет и прижмет к груди,
только чуда не случится,
счастье явно позади.
кто скажет ребёнку о маме,
коей не стало в этом году.
«А скоро придет она , правда?»,
«Я не знаю, наверное, друг».
взрослые сами ничего не знают,
взрослые сами теперь в бреду,
не придёт уж моя мама,
я её искал, так же ,как ты свою.

Заря зарделась над ключом,
А я смотрел на твои фото,
Раньше я плавился свечой,
А сейчас не плавлюсь ни на йоту.
Раньше мне был мил твой взор,
А сейчас он пуст , как ты сама,
И тихий призрачный узор
Казался мне величием огня.
Сейчас , когда мне кажется , крещусь,
Хотя неверующий Фома,
И пусть я не держал свечу,
Она давно меня сожгла.
Когда ты плакала, я плакал,
Когда смеялась , я смеялся,
А теперь мне этого не надо,
Разве что для глупого баланса.
Любовь осталась в прошлом, на потом,
Тебя ведь никогда и не любил я,
Сейчас бессмысленным скотом
Бегу я в смерть, хотя по факту застрелился.
Давно печёт меня летнее солнце,
Но не плавят твои глаза,
Так пусто ,словно
Давно отвык я от тебя.
И сейчас мне причитать не надо
О своей вечной какой-то любви,
Всё это боль и клоунада,
Давно погасли все огни.
И зажигать один хоть не намерен,
Пусть будет тусклой вся земля,
Я тебе давно не верен,
Так как и ты мне не верна.
***

а ведь природа так коварна:
всё нацелено на размножение ,
нам доставляет удовольствие что-то ужасное,
но мы все рады этому без исключения.
мы смогли обойти природу,
создав средства контрацепции,
но всё равно ведь в нашем социуме
секс занимает важнейшее место.
ради него люди готовы
буквально на всё,
а все любовные зазоры
построены на инстинктах непонятно чего.
мы такие же животные, просто чуть скромнее,
где-то умнее, где-то милее,
но коренным ведь образом по сути
мало что меняется,
мы вскармливаем грудью,
а после от нее возбуждаемся.
нет лучше в жизни , чем соитие,
нет лучше удовольствия отнюдь,
кто-то точно хотел вытащить,
но в итоге он сказал невольное «женюсь».
***

вся наша жизнь – процесс побега ,
мы убегаем от обид,
от туч, от пасмурного неба.
от людей, от любви, от масс,
мы убегаем и не можем убежать.
всех нас настигнет несомненно,
эпизод за эпизодом,
я же был в этой вселенной,
я буду бегать , словно
мне это что-то бы дало,
кроме расстройств и пьянства,
прячем, убегаем и по новой–
цикл жизненного постоянства.

"Любовь, которой нет конца"
(Фанфик (рассказ-фантазия) на тему "Что было бы, если бы души Марфы Собакиной и Ивана Лыкова встретились после смерти на небе." По мотивам оперы "Царская невеста". Посвящается любимым персонажам оперы)

Глава 1. Последние мгновенья.
"Ивашка сын Сергеев, из рода Лыковых, ты признан виновным в государственной измене и заговоре против царя и великого князя всея Руси - Иоанна Васильевича, а также ты повинен в губительном чародействе против царевны Марфы Васильевны и невесты государя, и по сему ты должен быть казнён!" - громоподобный и холодный голос боярина Григория Грязного заставил вздрогнуть молодого, кудрявого юношу. Все эти ненастные осенние деньки, когда его любимая Марфуша заболела тяжкой болезнью, Иван Лыков проводил в задумчивости и тоске. Глядя на серые дожди за окном темницы, он вспоминал своё беззаботное детство, а затем и весёлое обручение в доме у хлебосольного Василия Собакина. Это было, как во сне... А теперь, этот же боярин Григорий Грязной, который так желал ему, жениху Марфы, добра и счастья, который вызывался быть дружкой на их с Марфой свадьбе, ворвавшись в темницу, точно лютый зверь, злым голосом объявлял ему смертельный приговор, обвиняя в том, что он не совершал.
"Нет! Нет! Я люблю мою голубку, мою Марфушу и я никогда не желал бы ей смерти! Клянусь в этом перед образом Спасителя и да буду я подвержен адским мукам, если я солгу!" - Лыков горячо перекрестился и поцеловал крест на своей груди, в знак правоты. Но Грязной, сверкнув дикими глазами не желал его слушать: "Лжёшь! Лжёшь, Ивашка! Умри! И да будет на тебе правосудие Божье!". Острый взмах ножа в руке опричника быстро и стремительно прервал жизнь молодого боярина. "Мааааааааарфааааааа! Моя любовь.... Моя голубка..." - последний крик Вани, как струна, разорвал тишину темницы и повис в воздухе, как невидимая ниточка.
А тем временем, 13 ноября 1571 года в роскошных царских палатах, бояре доносили царевне новость о казни Ивана Лыкова. "Царевна, твой лиходей, Ивашка Лыков покаялся в намерении отравить тебя и был казнён самолично слугой царёвым - Григорием Грязным по царскому повелению!" - слова Скуратова, словно молнией поразили девушку. В этот миг Марфа медленно встала и, как подкошенная, глотнув воздуха, упала навзничь. "Доченька, Марфа, дитя моё!" - взволнованный Собакин, а с ним и подруга царевны Дуняша и её мать, Домна Сабурова подбежали к Марфе, чтобы привести её в обморок. Боярышни и сенные девушки в страхе перекрестились, моля Бога помиловать царевну. Но, в этот момент Марфа... встала. Встала и пошла к возникшему в палатах Грязному. Улыбнулась и, взяв за руку, заговорила: "Ванюша! Ванечка! Иван Сергеевич! Ах, что снилось мне! Любимый, мне приснилось, что я стала царской невестой, что меня отравили, а тебя обвинили в лиходействе и казнили! Ванечка... Ваня, что сделали эти люди с тобой...". И, закрыв лицо руками, царевна заплакала. Потрясённый Григорий молчал, наблюдая за этим странным поведением той, которую он тайно любил и хотел приворожить, а девушка, словно что-то заметив, звонко рассмеялась. "Иван Сергеевич, посмотри, как же свежо в саду! Как цветут деревья! Хочешь, пойдём вместе в сад подышать этим весенним воздухом и ароматом цветов? - Марфа, взяв за руку боярина, повела его за собой - А теперь, побежим... Как в детстве... Догоняй же, Ванюша! Смелей!". Пробежав несколько шагов, она, задохнувшись от быстрого бега, упала у подножия своего позолоченного трона. Проведя рукой по полу, как будто поглаживая зелёную травку, а затем, срывая рукой цветок, еле слышно прошептала: "Ванюша, милый друг мой, этот колокольчик - для тебя. Помнишь, мы любили в детстве плести венки из таких цветочков, а в купальскую ночь пытались услышать, как звенят эти полевые цветы... А вон там... Там на этом синем бескрайнем небе такое лёгкое облачко. Переливается, видишь ли, как те венцы, которыми мы с тобою будем венчаны... Ванечка, я люблю тебя!". Слушая речь теряющей рассудок Марфы, Дуняша всхлипнула, а Грязной, тяжело дыша, встал на ноги с пола, где он сидел до этого, у ног царевны. "Бояре, слушайте меня! - закричал он не своим голосом - Я поднёс зелье царевне, но потому что я любил её всей душой, всем сердцем и хотел приворожить её к себе! И теперь я люблю её! А Лыков невинен! Я оклеветал его и сейчас я пойду и раскаюсь перед царём Иоанном Васильевичем и сам буду просить его о казни! Но сперва, бояре, дайте мне казнить того, кто подсыпал яд вместо приворотного зелья...."
В эту же самую минуту знакомый женский голос вынудил Григория обернуться: "Сначала ты расправишься со мной!". "Любаша, ты?!" - "Да, я! - бывшая возлюбленная Григория Грязного, как орлица, нападающая на свою добычу, надвигалась на него - И это я подменила приворотное зелье на яд! Ах, как я ненавижу твою Марфу и хотела покарать соперницу, чтобы она зачахла и умерла, чтоб навсегда увяла её краса!". С хищным блеском в глазах, Григорий Грязной бросился на Любашу, заставив её замолчать навсегда. "Прости, страдалица-царевна! Прости, невинный ангел..." - эти слова, точно стон из израненного сердца вырвались у опричника, когда Малюта и стражники уводили его на казнь.
"Ванюша, Иван Сергеевич! Приходи же завтра к нам! Мой батюшка и я тебя ждём и я...." - еле слышно прошептав последние слова, Марфа Собакина, качнулась и упала, испустив свой последний вздох.
И все присутствующие видели рядом с ней какое-то белое сияние...

Глава 2. Белоснежный спутник. Большое путешествие.

На второй день, 14 ноября, Марфа открыла глаза от странного прикосновения. Рядом с её ложем стоял какой-то ослепительно белый незнакомец, от которого исходило яркое сияние. «Кто Вы? – еле слышно спросила Марфа у незнакомца, погладившего её рукой по плечу – И где нахожусь я? Зачем вокруг эти свечи?». Незнакомец подал руку юной царевне и мягко улыбнувшись, объяснил: «Не бойтесь, Марфа Васильевна. Я – Ваш проводник и Ваш добрый друг! Вы перешли границу между земным и небесным и я отведу Вас с прекрасное место, где Вы встретите того, кто был Вам дорог в земной жизни, кто любил Вас! Но сначала, дайте я покажу Вам, что происходит с Вами сейчас!». Белоснежный юноша отвёл девушку чуть в сторону и оторвавшись от пола горницы, они взлетели на воздух. «Ах! Что это со мной?» - Собакина увидела внизу какую-то бледную, похудевшую девушку, лежащую на кровати в белой сорочке и с иконой на груди. Вокруг девушки горели свечи, а в головах у икон теплилась лампада. «Это – Ваша земная оболочка. – с грустью в голосе ответил незнакомец, держа взволнованную царевну за руку. – К сожалению, люди не могут предугадать и знать заранее, когда уйдут из этой жизни. Так может решать только один Бог. Здесь, на земле прекратились Ваши страдания, Марфа Васильевна, а там, куда мы пойдём, будет вечная радость. А сейчас, полетели. Медлить нельзя.». И наши герои стремительно полетели ввысь.
Небо над Москвой было затянуто серыми тучами. Казалось, вся природа, узнав о скоропостижной смерти невесты государя, скорбела от горя. Иногда, среди городского шума, точно стон врывались в обыденную жизнь города скорбные звуки колокола. Показывая удивлённой девушке Московские храмы и монастыри, незнакомец пояснял: «Весь город сегодня и завтра будет отдавать Вам свою последнюю дань памяти, царевна. Во всех храмах, во всех монастырях все люди, от крестьян до бояр будут молиться о Вашей душе. Сегодня Вы можете в последний день навестить своих родных и близких, отца, подругу, посмотреть, чем занят царь Иоанн, с которым Вы только-только обручились. Желаете ли Вы этого?». «О, да. Я желаю этого всей душой! – воскликнула девушка, пролетая над царскими палатами. – Я не смею Вас просить об этом, но… Покажите мне моего родного батюшку. Он, родимый, верно, скорбит обо мне.». И в ту же минуту, ответив Марфе тихим кивком головы, незнакомец понёс её в светлицу, где сидел в задумчивости отец Марфы.

Глава 3. Последняя встреча с родными.

В просторной светлице в полном одиночестве, у стола сидел купец Василий Степанович. Выражение его лица было задумчиво, но, казалось, безучастно к тому, что происходило вокруг. После смерти любимой дочери, его Марфушеньки, для него, словно остановился весь мир. «Доченька моя, страдалица… Отмучилась, бедняжка. – с тяжёлыми думами Собакин посмотрел в окно, на мрачное, серое небо, готовое разразиться проливным дождём. – Как она звала своего любимого Ванюшу Лыкова, как вспоминала своё детство. Но теперь уже всё… Отошла моя Марфа…». Тяжёлые мысли купца прервала вошедшая в светлицу ключница Петровна. Она, служившая много лет верой и правдой дому Собакиных, как никогда понимала мысли и чувства своего господина. Низко поклонившись, Петровна робко поинтересовалась: «Не хотите ли испить кваску, мой батюшка?». «Нет, Петровна! Мне теперь уже ничего не нужно… Ступай.» - жестом руки Василий Степанович отослал Петровну из светлицы.
В это время Марфа и белоснежный спутник подлетели к окну светлицы. «Вот мы и здесь, Марфа Васильевна. – юноша подвёл царевну близко к окну. – Если желаете, можете подлететь поближе к Вашему батюшке, проститься с ним и утешить его своим тихим прикосновением.». Марфа тихо влетела в окно. «Бедный мой батюшка, как же он страдает… Как больно ему знать, что я умерла» - пронеслись мысли в её голове. Немного постояв рядом, девушка попыталась обнять отца, но Собакин не ощутил в этот момент ничего, кроме холодного дуновения ветра. «До чего же холодный денёк!» - подумал Василий Степанович, а затем крикнул: «Эй, Ерошка, закрой сейчас же окно. Здесь очень зябко!». От неожиданности Марфа отлетела чуть поодаль. «Родимый! Батюшка! – хотела окликнуть она своего отца, после того, как проворный слуга закрыл окно, но купец всё также продолжал неподвижно сидеть, глядя в одну сторону и молча вздыхая. Неслышными шагами, Марфа подошла к любимому отцу и с грустью глядя в глаза, положила ему руку на плечо. Старик сразу же вздрогнул, словно почувствовав что-то. «Марфа? Дочка? Ты?» - чуть слышно спросил он, оглядывая светлицу, словно надеясь хоть что-то увидеть. Но ответа так и не последовало.
Марфа же, пролетев сквозь окно, подлетела к своему спутнику. «А теперь, летим к Дуняше и Домне Сабуровой. – неожиданно предложил царской невесте юноша. – В их доме сейчас вспоминали о Вас, Марфа Васильевна.». Вечерело. Небо над Москвой окрасилось в багряный цвет уходящего за горизонт солнца. На небосводе появлялись первые, мерцающие звёздочки. «Мой батюшка не узнал меня… - грустно произнесла Марфа, обращаясь к белокрылому юноше, летевшему вместе с ней. – Но я же была с ним рядом! Я обнимала его, а он меня не увидел… А когда я позвала его, он не ответил ничего! Он забыл меня?». Юноша с теплотой улыбнулся и поспешил успокоить свою новую подругу: «Нет, царевна. Батюшка вовсе не забыл Вас, нет. Просто, когда душа человека отлетает от земной его оболочки, она становится невидимой для людских глаз. Вы теперь не сможете поговорить с отцом, с подругой, с Вашим земным женихом, царём Иоанном, они не смогут увидеть Вас и поговорить с Вами, но они все будут помнить и любить Вас. Вы же, можете видеть их, прилетать к ним тогда, когда захотите сами или, когда Вам будет это позволено.». С этими словами они подлетели к дому Домны Сабуровой. Боярыня и Дуняша молились у икон в красном углу. Невидимая их взорам Марфа, подлетела ближе, чтобы посмотреть на милую её сердцу подругу по девичьим играм, с которой они вместе часто отдыхали в саду, которой Марфа до помолвки с Иваном Лыковым, а затем и до обручения с самим царём доверяла все самые сокровенные девичьи тайны и мечты. Но, теперь, они, словно стояли по разные стороны одной стены. По лицу Дуняши, горячо молившейся о новопреставленной царевне Марфе, текли слёзы и этого не могла не заметить душа юной девушки, летающая рядом с ней и Домной Григорьевной. «Она плачет? Она? Моя Дуняша?» - спросила девушка с болью в голосе у своего спутника, на что тот ответил: «Да. Она и её мать скорбят по Вам, Марфа, ведь они были с Вами близки при жизни,». Услышав такой ответ, Марфа отшатнулась в сторону: «Ах, уйдёмте скорее отсюда! Я…. Я не хочу видеть эти слёзы по мне… Давайте лучше полетим к царю Иоанну Васильевичу. Перед тем, как мы улетим отсюда, я хочу знать и видеть, что делает мой супруг и господин.». «Ну, если таково Ваше желание, царевна, то сейчас мы отправимся в царские палаты!».
Итак, наши герои долетели до палат Иоанна Грозного. В большом, белом зале, на золотом, украшенном алмазами и драгоценными камнями троне сидел сам царь. По обеим сторонам от него сидели бояре и советники и что-то жарко обсуждали. Присутствовал там и лекарь Елисей Бомелий. То и дело упоминали имя царской невесты. Увидев недоумённый взгляд Марфы, её сопровождающий произнёс: «Не пугайтесь, Марфа Васильевна. Ваш супруг, царь Иоанн Васильевич созвал этот совет бояр, чтобы понять, по какой причине Вы умерли и кто виновен в этом. Сейчас царь особенно сердит и скоро в стране будет череда страшных казней и пыток.». В ту же самую секунду, до девушки донеслись слова её царя и господина: «Повелеваю боярина и купца Василия Степановича Собакина постричь в монахи и сослать под стражей его в монастырь, а двоюродных братьев жены моей, Марфы, казнить за чародейство!». «Что? Моих двоюродных братьев казнить? Батюшку сослать в монастырь? – Марфа, с тревогой наблюдавшая за этой картиной, безуспешно пыталась всеми силами этому помешать – Но они же невиновны! Они не сделали ничего плохого! Это – Любаша, любовница Грязного меня отравила, но не они! А бояре? Почему они соглашаются с царём?». Юноша в белоснежных одеждах положил руку на плечо Марфы: «Сейчас Вы не в силах этому помешать! Рано или поздно царь поймёт всё и увидит правду. Но, пора. Пойдёмте, Марфа. Завтра, на третий день Вам предстоит большое путешествие и желанная встреча.».
И душа юной царской невесты покорно последовала за своим новым другом и спутником.

Глава 4. Последний день на земле. Дорога к счастью.

15 ноября утро было пасмурное и дождливое, холодный ветер обдувал лица пришедших в храм проститься с почившей юной невестой государя. Все люди: и простые крестьяне, и важные, бородатые бояре в меховых шубах, и красивые боярыни, и князья, и даже купцы выражали скорбь по Марфе Васильевне. Приехал проститься и сам царь – Иоанн Васильевич. Весь облик государя был мрачен и грозен и по одному взгляду его люди поняли – виновных в гибели царевны ждут новые казни и пытки, расправы, которые были и после гибели первой царицы, Анастасии Романовны, и после гибели Марии Темрюковны, второй супруги царя.
Но что же Марфа? Она, словно белая, встревоженная людьми, птица, растерянно летала в воздухе, поодаль, наблюдая за своим собственным отпеванием, то подлетала ближе, чтобы посмотреть на свою земную оболочку, которая лежала без движения, то, пугаясь своего так изменившегося тела, отлетала прочь. И, наконец, когда саркофаг с телом царевны положили в Вознесенском соборе кремлёвского Вознесенского монастыря, рядом со второй царицей, Марией, белоснежный спутник Марфы тихо позвал её: «Ну, Марфа Васильевна. Теперь Вам пора в путь. С этой минуты Вас ожидает награда за Вашу добрую жизнь здесь, на земле, но и вечная любовь там, на небе.». «Любовь? – переспросила Марфа, с тревогой вглядываясь на юношу, когда они уже отлетали от земли всё выше и выше, а под ними оставались лишь позолоченные купола Московских храмов. – Но, кто же будет ждать меня там?». Спутник пристально посмотрел в глаза девушки и после недолгой паузы ответил: «Ваш друг детства, Ваш жених, так и не успевший стать Вам венчанным супругом перед Богом и людьми – Иван Сергеевич Лыков!». «Ваня! – вскрикнула Собакина, услышав эти слова. – Мой Ванюша не умер? Но как? Мне ведь говорили, что он был казнён рукой Григория Грязного? Как же такое бывает?», на что юноша поспешил пояснить: «Видите ли, дорогая Марфа, в Вашем, земном мире считается, что с уходом человека в наш, другой для людей мир, человек перестаёт жить. Но в нашем мире это не так. У нас души могут также жить, общаться с другими, такими же душами, как мы сейчас общаемся с Вами, наблюдать за земной жизнью и даже прилетать на миг к своим родным и близким, когда они вспоминают и молятся за своих ушедших родных. Но души остаются невидимы для людей, они не могут общаться с теми, кто остался в мире земном и лишь через молитвы души могут общаться с земными родственниками и близкими. Так и Ваш Иван Сергеевич Лыков – жив. И сейчас он с другим своим спутником уже летит к райским садам, чтобы там ожидать встречи с Вами, Марфа Васильевна! Готовы ли Вы сейчас пройти долгий путь, чтобы увидеть любимого?». «О, да! Я всей душою готова пройти всё, чтобы только увидеть моего Ванюшу!» - опустив глаза, с тихой радостью ответила своему новому другу Марфу. И вот уже они вместе, пролетев выше от земли, вступили на путь небесный к желанной встрече, которую так ожидала душа Марфы.

Глава 5. Путь Ивана Лыкова. Этапы испытаний.

Теперь, дорогой мой читатель и друг, проследуем за Иваном Лыковым и его сопровождающим – таким же белоснежным, крылатым спутником, от которого также исходило золотое сияние. В тот роковой день, душа молодого боярина, отлетев от своей земной оболочки также отправилась в долгую дорогу, чтобы воссоединиться навек со своей Марфушей, которую он любил с самого детства и до своей смерти. И сейчас он и его спутник летели через этапы испытаний. Первый этап был самый главный – Испытание Любви. Стражи с огненными мечами в руках и тёмные силы преградили путь Лыкову, но увидев любящее сердце, отчаянно спешившее к любимой своей невесте, Стражи пропустили Ивана, а тёмные силы были вынуждены отступить. Но следующий этап был печален для юноши. Пролетая по длинному, тускло освещённому коридору, он заметил, что по обеим сторонам от него и его друга томились несчастные, страдающие души. Разделённые пропастью, они протягивали друг к другу свои скованные тяжёлыми, железными цепями руки и громко стонали. Среди них были также и Любаша, которую Лыков видел на пиру у Григория Грязного, и сам Грязной.
«Любаша? Григорий Грязной? Что случилось с ними? За что они вынуждены томиться и страдать здесь?» - спросил Лыков у своего друга. Тот, грустно вздохнув, пояснил с болью в голосе: «Видите ли, Иван Сергеевич, здесь томятся и несут своё вечное наказание души, которые при жизни никого не любили и которых никто не любил. Из-за этой нелюбви, они сделали в своей жизни самые страшные преступления. Любаша из ревности возненавидела Вашу невесту, Марфу Васильевну Собакину, и поклялась себе отравить её и извести её красоту. К этому поступку её подтолкнула нелюбовь к ней Григория Грязного. Сам же он, желая приворожить к себе чужую невесту, поднёс ей вино с отравой, а перед этим, оговорив Вас, он отнял у Вас самое бесценное – Вашу жизнь. Сделал он это, чтобы избавиться в Вашем лице от своего соперника и забрать Вашу Марфу. За это наш Судья и Царь Высший назначил им суровое наказание на этапе Горести и Нелюбви. Сюда попадают те, кто не прошёл Испытание Любви, у кого не было любящего сердца, как у Вас!». «Но, что же будет дальше со мной? – спросил задумчиво Иван Сергеевич, глядя с тревогой на томившиеся души, мимо которых он летел к следующему этапу, на что его спутник ответил: «Дальше нам следует пройти этапы Верности, Милосердия и этап Надежды. Только после этого мы достигнем дверей Светлого Сада, где Вы увидите, наконец, свою Марфу! Но перед этим Вам надо отрешиться от всего земного и всей душой пожелать встречи с Марфой! Но готовы ли Вы, друг мой, к этому ответственному шагу?».
После этого вопроса, Лыков, ни на минуту не задумываясь, твёрдо и с уверенностью в своих намерениях ответил: «О, да! Всей душой, всем сердцем я желаю этой встречи! И сейчас я рад отречься от всего земного, от земной суеты, от своих богатств и боярского чина, чтобы только увидеться с моей голубкой! Веди же меня скорее к ней!»
Получив утвердительный ответ белокрылый друг мягко улыбнулся и повёл его к следующему этапу Верности, на котором молодой боярин увидел свою Марфу…

Глава 6. Этап Верности. Неожиданная встреча.

Тем временем наша Марфа со своим сопровождающим приближалась к этапу Верности. Чем ближе она делала шаг к этому этапу, тем сильнее билось её сердце. Всю жизнь она была верна только одному человеку, Ивану Лыкову, своему милому Ванюше, но в то же время в её душе был страх, что она не сможет пройти это испытание одна, без него. Тёмные силы с визгом и страшным хохотом преградили дорогу молодой царевне. Стражи, держащие огненные мечи стояли в стороне и, словно, не спешили помогать ей. От ужаса и страха девушка закрыла лицо руками и была готова расплакаться, как вдруг… Её плеча коснулось сзади что-то знакомое, родное и близкое. «Не бойся, моя голубка! – с любовью и теплотой послышался знакомый голос – Я всю жизнь был верен только тебе и любил только тебя одну и поэтому этот этап Верности я хочу пройти только с тобой, моя любимая, моя Марфа!». От неожиданности Марфа Васильевна обернулась и вскрикнула, не сдержав радости! За спиной стоял тот, кто любил её больше всей жизни. «Ванюша! – радостно закричала она и обняла Лыкова, так тепло улыбавшегося ей – Мой любимый! Я – твоя навеки и всю жизнь была верна только тебе! Умирая, я звала тебя и вот, ты нашёл меня! Знай же, что я хочу быть с тобой и только с тобой и в этой новой Жизни тоже!». В этот момент спутник Марфы взглядом обжёг представителей тёмных сил, отчего те, корчась от боли и сгорая в огне, отступили назад и испарились, а спутник Вани Лыкова прокричал Стражам: «Пропустите их к этапам Милосердия и Надежды! Они верны были друг другу при жизни и сейчас после своего перехода в Жизнь Новую они сохранили свою верность и любовь! Они – достойны!»
И в ту же минуту под звуки радостного пения незримого хора, наши возлюбленные понеслись к этапу Милосердия. Этот этап для наших героев был лёгким. Марфа, воспитанная в патриархальной семье, всегда подавала бедным милостыню, так её воспитал любящий отец. Что касается Лыкова, то он также разделял взгляды своей любимой невесты и поэтому, и здесь Стражи были вынуждены пропустить их дальше.
К этапу Надежды они летели вместе, держась за руки, словно стремясь в новой жизни стать единым целым. Марфа смотрела с нежностью на Лыкова, а юноша с любовью вглядывался в её сияющее от света лицо, такое родное, но вместе с тем и такое новое и наконец, Марфа, заметив этот взгляд любимого спросила: «Ванюша, любимый, почему ты так смотришь на меня и держишь так крепко меня за руку? Мы же теперь всегда будем вместе!». Немного помолчав, молодой человек произнёс тихо, глядя в глаза своей невесте: «Знаешь, моя милая, я так рад, что вновь нашёл тебя здесь, но я боюсь тебя потерять! Вот поэтому я и держу сейчас твою руку!».
С этими словами, наши герои приблизились к самому светлому этапу – Испытанию Надежды… Проследуем же и мы, дорогой читатель и друг, за Марфой и Лыковым и узнаем, что произошло с ними дальше…

Глава 7. Испытание Надежды. Последний этап.

Внезапно перед нашими героями засверкал яркий солнечный свет, как будто сотни лучиков появились перед их глазами в этом полуосвещённом месте. «Не бойтесь, Марфа и Иван! – вдруг произнёс торжественным голосом спутник Марфы – Вы прибыли на самое главное и последнее испытание. Это – испытание Надежды! Здесь Вы должны доказать, на что Вы надеялись при жизни и на что надеетесь сейчас!».
Не успел он это сказать, как дорогу преградил Воин Света с огненным мечом в руках. «Кто Вы, земные люди и какие светлые надежды несёте Вы с собой? К дверям Светлого Сада проходят только те, у кого в душе были светлые надежды!»
Первым заговорил Иван Лыков: «Там, на земле, я больше всего надеялся на Царя Земли и Неба, который подарил мне любовь к моей голубкой, моей Марфушей! И теперь я надеюсь на то, что я разделю с нею целую Вечность!». «И я тоже надеюсь на это!» - скромно опустив глаза, проговорила Марфа. С нежной улыбкой, она подала руку своему любимому.
И в этот же миг, Воин Света отошёл с дороги и, подняв меч вверх, пропустил их.
Марфа и Ванюша Лыков стояли перед распахнутыми золотыми дверями Светлого Сада. Всюду было удивительное благоухание цветов, журчали ручьи, росли красивые, белые берёзки и слышалось стройное пение.
«Вы прошли Испытание Надежды! - в один голос произнесли заветные для двоих любящих друг друга людей белоснежные юноши – спутники Марфы и Лыкова. – Теперь, для Вас открыты двери прекрасного Светлого Сада! Но, теперь, Вам пора! Сейчас Вы оденетесь в светлые одежды и пойдёте к самому Главному Государю и Отцу Любви! Он уже ждёт Вас, чтобы Вас обвенчать навечно!».

Глава 8. Светлый Сад. Повенчаны навсегда.

После слов своих сопровождающих, Марфа и Иван вдруг увидели настоящее чудо: откуда-то из Светлого Сада, навстречу к ним прилетели юноши и девушки, одетые в белоснежные одежды, в руках они держали золотые лиры с серебряными струнами, а один из этих юношей с поклоном преподнёс Марфе и её возлюбленному белоснежные, сияющие ярким светом, одежды, в которые они сразу же облачились, едва коснувшись их. Перед ними простиралась золотая дорога, которая вела через весь сад к белой, мраморной лестнице. Юноши и девушки, стоявшие на протяжении всего пути, играли на лирах, бросали розы им под ноги и торжественно пели: «Достойны! Достойны!
Венчание их ждёт!
Кто чист душой и сердцем –
Тот в Светлый Сад войдёт!»
И, наконец, Марфа Собакина и Иван Лыков поднялись по лестнице к подножию золотого Трона. Там, взирая с любовью, смотрел на них Царь и Отец Любви. В благоговении, Марфа и Иван склонились перед Ним, а Он с любовью произнёс: «Марфа Васильевна Собакина и Иван Сергеевич Лыков, любимые Мои дети! Во время жизни на земле Вы хранили и берегли в сердцах чистую любовь друг к другу, верили, надеялись, любили и даже перед лицом смерти Вы не забыли друг друга! Все Испытания Вам помогла пройти Ваша любовь и за это Я даю Вам свою награду! Отныне Вы будете повенчаны навсегда и Ваша любовь будет воспета на земле во все века Вашими потомками и будущими поколениями! Будьте же счастливы в Вечной Любви навсегда!»
В этот миг на головах у Марфы и Ивана Лыкова появились золотые венцы. «Я так счастлив, так рад, моя голубка, что, наконец, мы с тобою навсегда вместе и никто, никогда не разлучит нас!» - прижав к сердцу руку любимой, заговорил Ваня. Марфа улыбнулась и, с нежностью посмотрев на своего жениха, ответила: «Мой Ванюша, мой ясный сокол! Мы теперь повенчаны здесь навсегда и будем любить друг друга бесконечно, как любили друг друга на земле, в безоблачные и радостные дни нашего детства!».
Так, наши герои, пройдя все страдания на земле и Испытания в Новой Жизни, обрели новую, светлую любовь. Любовь, которой нет конца…

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ КАТОК
Помню однажды зимой, под Рождество, когда я была совсем маленькая, папа вдруг объявил, что пришло время нам с братом научиться кататься на коньках. Мы переглянулись и с восторгом посмотрели на папу, еще не понимая, что нас ждет.
И вот я, мой брат и папа приехали на каток. Папа всегда казался нам добрым волшебником, супергероем. А тут особенно! Мгновение, и мы на льду! Я с восхищением смотрела на катающихся: как же ловко и умело они скользили, оставляя за собой сверкающие следы-узоры. Мы с братом с широко распахнутыми от восхищения глазами и красными от мороза щеками становились частью ледяного чуда – зимнего катка.
— Алиса, смотри как быстро катаются! Они играют в догонялки прямо на льду, — восторженно сказал брат, внимательно наблюдая за людьми.
— Ничего себе! Как они не боятся упасть? – спросила я.
— Они уверенно стоят на коньках. Но каждый, кто только встаёт на лёд, проходит через падения. Не надо этого бояться, главное в этом деле терпение и желание научиться! Верьте в себя, вы справитесь! - ободряюще сказал папа, когда мы неуверенно ступили на лед.
Перед нами расстилалась сверкающая гладь катка. Нас переполняли восторг и восхищение. Казалось, на наших глазах совершается чудо. Страх падения быстро сменился искренней детской радостью. Пусть даже наше первое катание будет неловкое и корявое —это будет незабываемо. К тому же рядом сильный и уверенный папа.
Наши маленькие ножки то и дело разъезжались в разные стороны, мы хватались за бортик катка. То одна нога ехала вперед, то другая закручивалась в узел, и в результате – шмяк! – мы с братом оказывались на льду в позе морской звезды и жалобно смотрела на папу. Он с улыбкой на лице поднимал нас. Мы чувствовали себя первооткрывателями своей новой зимней радости, и каждый скользящий шаг был для нас победой.
— Ноги должны быть полусогнутые. И на коньках нужно скользить, а не ходить, вот так, - объяснял папа, показывая движения.
С каждой новой попыткой после очередного падения получалось всё лучше. Предрождественский снег сверкал в воздухе и на льду, сильный и уверенный папа был рядом. Вместе мы были счастливы.
Время катания пролетело быстро, и папа сказал, что на сегодня довольно тренировки: пора возвращаться домой, где нас ждала мама и вкусный ужин. Нам хотелось поскорее поделиться с ней своей радостью, чудом новогоднего катка.
Ещё не один раз мы приезжали с папой на каток. И эта зимняя забава стала нашей любимой на многие годы.
Мне уже 16 лет, но каждую зиму я вспоминаю тот первый Рождественский каток в своей жизни, радость от подаренного папой «чуда». Наверное, тогда я и стала верить в то, что чудо возможно, надо только очень верить, быть терпеливой и ждать…
Верить в лучшее, в свои силы, встречать любые события в жизни с благодарностью и улыбкой – этому нас с братом всегда учил папа.
Мой отец военный. Казалось, ничто не может сломить его веру в добро и справедливость. Он всегда находил повод для улыбки, умел шутить даже в самых непростых ситуациях и заряжал всех вокруг своим неиссякаемым оптимизмом. Сочетание военного мужества и безграничной доброты делали моего отца особенным человеком. Он знал, что улыбка – лучшее лекарство от всех бед. За его внешним строгим образом скрывалась чувственная душа, а в его сердце было достаточно места для нас всех.
В первые дни объявленной мобилизации он поехал в военкомат.
— Не могу я сидеть сложа руки, когда идет война, – был ответ отца на наш немой вопрос.
Два Новых года и два Рождества прошли без него.
Всей семьёй мы писали папе письма, ждали редких разговоров с ним по телефону. И всегда он был позитивным и жизнерадостным. Не забывал спрашивать про наши успехи на катке.
Началась третья зима, приближался Новый год и Рождество. Надо ли говорить, что самым сильным нашим желанием было, чтобы папа приехал домой?..
В январе 2023 года папа попал в госпиталь. Мама уехала к нему. Мы ждали и верили, что всё будет хорошо. Под Рождество загадали желание. И чудо случилось! Из госпиталя мама привезла папу домой. Казалось, жизнь налаживается.
Мы снова почувствовали себя единой и счастливой семьёй. Радость возвращения папы наполнила наш дом. Жизнь налаживалась. Летом папе дали отпуск, на который мы очень надеялись.
Наши сердца вновь наполнились радостью, и всё, казалось встало на свои места. Настало время встречи с семьёй и друзьями.
Двухнедельный отпуск пролетел, как сон—яркий, но до обидного короткий. Только успел почувствовать вкус домашней еды, увидеть блеск в глазах родных—а уже нужно собирать вещи. Время бежало, унося с собой каждый момент радости и покоя. Слишком быстро, слишком внезапно, но достаточно чтобы пропитать душу. Отпуск оставил после себя лишь теплый отпечаток в сердце и тихую надежду на скорую встречу.
В конце августа 2023 года неожиданно и резко прекратились вечерние созвоны, к которым мы так привыкли за этот год. Вскоре нам сообщили, что папа пропал без вести.
Новость ударила с такой силой, что перед глазами быстро замелькали кадры из нашей счастливой жизни… И тот первый Рождественский каток, и наши шаткие движения по льду… И я не устояла, слабенькие ножки на острых стальных лезвиях конька подкосились и потеряли равновесие… Где папина крепкая рука и уверенная, разгоняющая страх улыбка?.. Как устоять без него на этой предательской скользкой поверхности?.. Я потеряла опору и смысл.
Но голос папы с того незабываемого катания возвращает меня к жизни из мрака падения: «Алиса, всегда верь в лучшее. Ты справишься, ты сильная!» Его отсутствие чувствую, как незаживающую на теле, всегда кровоточащую рану. Вспоминаю каждую зиму тот Рождественский каток, то чудо первого катания, которое подарил папа! Ту внушённую папой уверенность в свои силы, что, упав, нужно снова вставать и идти вперёд, и продолжать верить в лучшее.
И я верю, что и в этот раз чудо случится. Он напишет или позвонит и скажет, что всё в порядке, что мы скоро снова будем вместе…
Я знаю, что необъяснимые чудеса случаются, но только с теми, кто верит, что они бывают.
Я верю - будет снова Рождественский каток, узорные следы на льду, крепкая папина рука и его счастливая ободряющая улыбка!

Марианна, история ее любви
Никто не мог устоять перед очарованием Марианна. Достаточно взглянуть на неё, чтобы тут же потерять голову. Казалось уже, что не молодая графиня перед вами, а воплощённый в земной женщине волшебный корабль сокровенных сбывшихся надежд и исполнившихся желаний причаливает к берегу постылой жизни. Один лишь только взгляд, и самый счастливый человек уверяется в том, что вся его прежняя жизнь, до встречи с Марианной, была пустой и напрасной. Каждый находил свою заветную радость, любуясь Марианной. Не гордился уже ратными подвигами доблестный воин, - взгляд Марианны затмевал сладкий свет луны, озаряющий мёртвые тела врагов. Поэт в отчаянии сжигал свои книги, потому что вирши казались ему теперь такими неуклюжими в сравнении с изящной поступью молодой графини. Но не на радость Марианны её неземная красота. То был не благословенный дар, а тяжкое проклятие. Не прелестное дитя, а самая обыкновенная девочка родилась однажды на свет. Жизнь переменилась навсегда в то утро, когда проснулась от крика. - Пусти меня! – кричала женщина в окровавленных лохмотьях, - Спрячь меня! Спрячь! Гонится за мной жестокий охотник.
Испугалась Марианна. Поняла, что стоит перед ней не простая женщина. Отец никогда бы не стал охотиться на людей. Засветло отправился он на охоту. Должно быть, повстречал какую-то хитрую лису, которая оказалась оборотнем. И теперь, раненая, хочет проникнуть в дом графа, которого конечно, считает заклятым врагом.
- Только мой отец охотится в окрестных лесах, - сказала Марианна, - Ступай же прочь отсюда! Ты хочешь, чтобы я предала отца, пустив тебя в дом.
- Впусти меня! – молила раненая женщина, но была непреклонна послушная дочь.
- Так будь же проклята ты тогда! У меня ещё достанет сил обречь тебя на муки!
И когда вернулся с охоты граф, увидел он у ног дочери мёртвую лису.
- Я думал, что упустил её, - сказал граф, обрадовавшись нежданной добыче.
- Это ведьма! – расплакалась Марианна, - Она прокляла меня!
Прижал к груди граф дочь свою. - Даже если это ведьма, она мертва, - сказал в утешение.
А на следующий день надивиться не мог, как переменилась курносая девчушка, какой красавицей она вдруг обратилась. Смотрел граф и налюбоваться не мог на дочь свою. Когда она успела так похорошеть? Воистину, волшебная ночь! Не ведал ещё граф, что красота эта – тяжкое проклятье, не в добрый час повстречавшейся ему в утреннем лесу. Коварна была умирающая ведьма, и как жестоко было её коварство! Самым страшным для Марианны стал день, когда её впервые разлюбили. Казалось, что она чужое погасшее чувство, как умирающую птицу, как мертвенно холодеющее солнце держит в руках и пытается отогреть прерывающимся от слёз дыханием. Ядовитая тьма злой змеей ползла по венам, мягкая трава стала острее стекла. Какой брошенной, какой потерянной и неприкаянной чувствовала себя Марианны, когда первый раз разлюбили её. Поняла она, сколь сильно прокляла её ведьма, даровав мимолётное очарование. Любой, кто тут же терял голову, впервые встретив Марианну, потом быстро приходил в себя, и видел уже не девушку, к ногам которой можно безропотно положить жизнь свою, а вздорную графиню с злобными, противно бегающими глазками. Отталкивающе безобразной казалась им Марианна. Знать, что тот, кто смотрит на тебя со слепым обожанием, будет наутро мерить тебя презрительным взглядом, так, будто хочет от брезгливости плюнуть прямо в душу твою, - есть ли мука горше этой?!
Стала Марианна сторониться людей, не хотела новых мук, новой боли от расставаний и разочарований. Находила утешение в заботах любящего отца, но со смертью его испытала такое одиночество, что прямо посреди ночи пошла куда глаза глядят, не боясь ни леса тёмного, ни холода лютого. Она бы и умереть была рада в ту ночь, да, наверное, того и хотела, сама смерти искала. Пусть хоть волкам тело моё сгодится, да не побрезгуют они моей красотой, пусть и кости мои обглодают!
А наутро набрела на одинокую хижину. Так замёрзла, что бросилась в объятья хозяина, который споткнулся и чуть не упал при такой встрече. И всё равно было, что скоро разлюбит, что выгонит прочь, лишь бы согреться в тёплых объятьях.
- Не может быть! – воскликнул хозяин хижины, по имени Иван, - Я давно живу тут отшельником. У меня редкая болезнь. Любые запахи вызывают у меня такие аллергические реакции, что тело моё покрывается язвами. А твои волосы пахнут так, что даруют мне все забытые сладостные запахи. Ты возвращаешь мне жизнь, ты даруешь мне мир. Кто ты, чудесная, нежданная гостья моя?
И всё равно уже было Марианне, что скоро разлюбят, что восхищение сменится брезгливостью и отвращением. Ночью рассказала всё Ивану.
- У нас с тобой есть только несколько счастливых часов, - предупредила она.
Но наступило утро, а руки Ивана не стали холоднее.
- Я что, не кажусь тебе безобразной? – спросила с тревожным удивлением.
- Нет, любимая, - сказал Иван.
Тот же вопрос задала ему и через год, и через десять лет.
- Нет, любимая, - каждый раз отвечал он.
Но настал день, когда Иван лежал в постели, не в силах пошевелиться. Бледно было его лицо, тяжёлая испарина выступила на лбу.
- Я скоро умру, - сказалИван.
- Нет! Нет! – вскричала Марианна, - Ты выздоровеешь! Обязательно выздоровеешь! Я верю в чудо! Как мне не верить в него, если мы однажды встретились с тобой!
- Чудо? – печально усмехнулся Иван, - Помнишь, ты рассказывала мне про ведьму? Разве не самое большое чудо – что мы прожили столько счастливых лет, и я не разлюбил тебя, и ты была так мила и добра ко мне?!
- Да! – воскликнула Марианна, - Чудо! Значит, наши чувства победили время, твоя любовь оказалась сильнее заклятия ведьмы.
- Прости, - сказалИван.
- Простить? За что?
- Все эти годы я скрывал от тебя…
- Что? – насторожилась Марианна, она была уверена, что между ней и Иваном нет никаких тайн.
Как тревожны внезапные признания, сделанные на смертном одре.
- Тебе казалась милой моя неуклюжесть, тебя по-доброму умиляло, как я спотыкаюсь, захожу не в те двери, ты просто считала меня рассеянным мечтателем, и не знала, сколько сил, сколько труда мне стоит, чтобы ты не догадалась, что в тот день, когда мы впервые встретились, я уже был абсолютно слеп.
- Слеп?
- Да. Слеп. Я до сих пор не представляю, как ты выглядишь, и потому я не мог увидеть, как меняются твои черты.
- Ты… ты хочешь сказать, что любить меня может только слепой? – в гневе воскликнула Марианна.
- Нет, нет, - виновато пробормотал Иван, - я просто очень боялся потерять тебя.
- Подожди, - воскликнула Марианна, - может, ты сейчас упрекнёшь меня в том, что я была настолько невнимательна к тебе, что все эти годы даже не заметила, что ты слепой? Сейчас вообще заявишь мне, что я никогда не любила тебя?
Год горевала Марианна по умершему мужу.

1. " Водная гладь пруда"
Водная гладь пруда,
То ряска на нем,
То камыш.
Мы вместе с тобой
Навсегда.
Дождинки падают
С крыш.
Надежду, как каплю
Дождя,
Читаю в твоих
Глазах.
Все будет хорошо
У тебя
И у нас двоих.
2. "Чудо лето"
Какая зелень
Чудо лето!
Березы косы
Распустили.
А на траве
Мерцают росы
И утром птичьи
Переливы.
Какая зелень,
Чудо лето!
Пастух коров
Зовет на луг.
России слышатся
Напевы,
В травинке каждой
Ветра звук.
Какая зелень,
Чудо лето!
Земля в туманы
Белые одета,
А вечером звонят
Колокола.
Здесь у меня
Как будто два крыла.
3."Дождь"
Закончится, наверно,
Скоро дождь.
Я в ожиданье солнца
И тепла.
День летний этот на другие
Не похож.
В нем радугу увидеть
Я смогла.
С любовью к Родине, что много мне дала.

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ
УЧРЕЖДЕНИЕ ОБРАЗОВАНИЯ ВИТЕБСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ П.М. МАШЕРОВА
Факультет физической культуры и спорта

Эссе
на тему: «Мой прапрадед: помню и горжусь»

Выполнила студентка :
2 курса, 23ОФК3д группы
дневной формы обучения:
Козлова Дарья Олеговна

Витебск
2025
Мой прапрадед: помню и горжусь
Деньги тратятся и рвутся,
забываются слова,
приминается трава,
только лица остаются
и знакомые глаза…
Плачут ли они, смеются –
не слышны их голоса.
Льются с этих фотографий
океаны биографий,
Жизнь в которых вся, до дна,
с нашей переплетена
Булат Окуджава
У каждого человека своя судьба. У кого-то она размеренная и спокойная, а кого-то она бросается в круговорот испытаний. Человеку, о котором я хочу рассказать, довелось оказаться на острие мировой истории. Он для нашей семьи настоящий Герой– Синькович Демьян Семёнович.
Родился Демьян Семёнович в Орше в 1903 году в большой семье. Он, трое его братьев и шестеро сестёр остались сиротами после первой мировой войны. Так как Демьян был самым старшим, ему приходилось работать больше всех и помогать матери растить младших детей. В тридцать лет он женился на красавице Жене, которую встретил на дороге Витебск-Орша. Демьян Семёнович колесил по этой дороге почти ежедневно, перевозя различные грузы на старенькой машине. Он строил новый дом для своей семьи…Садил плодовые деревья… Родились Валентина и Леонид… В мае 1941 года впервые зацвела вишня в молодом саду, которую он посадил в связи с рождением дочери.
Пришла война, которую не ждали, жестокая и беспощадная. Смерть. Слезы. Страдания. Оршанский железнодорожный узел, имевший важное стратегическое значение, фашисты бомбили по несколько раз в день, вплоть до оккупации. Сгорел новый дом и молодая вишня…
Демьян Семёнович ушел на фронт и седьмого февраля 1945 года на машине «Демси» под обстрелом на полном газу въехал в деревню, благодаря чему расчет быстро развернул орудие и открыл огонь. Подобный подвиг он совершил и при прорыве блокады города Ландсберг под сильным огнем. Наградили его медалью «За отвагу».
Он выжил, он вернулся с войны и вновь колесил по дорогам родной Беларуси, вновь построил дом и вновь стал садить возле дома сад. Его хобби– создавать новые сорта вишни, прививать плодовые деревья, выращивать саженцы и раздавать их знакомым и незнакомым людям. Так до сих пор в Орше, Витебске, Подмосковье, в Поставах и Верхнедвинске, в садах его потомков, соседей и просто знакомых зацветает Демьянова вишня в день Великой Победы. Были у него в жизни испытания, радость, горе, печаль, разочарование и счастье. Все пережил! Дождался не только внуков, но и правнуков.

Семья Демьяна Семёновича
Демьяна Семёновича уже нет с нами, но его рассказы переданы уже пятому поколению нашей семьи. Ежегодно в День Победы мы приезжаем на могилу нашего дедушки в Оршу. Мы живем благодаря ему и его мужеству, а также мужеству его боевых товарищей, о которых он так много и с такой гордостью рассказывал своим внукам, а теперь они рассказывают своим детям и своим внукам, создают родословную нашей большой семьи.
«Будь спокоен за меня, Демьян Семёнович, – говорю тебе я, твоя праправнучка, – благодаря тебе я смогу получить достойное образование, посвятить себя любимому делу, создать семью и вырастить вишневый сад. И я обещаю тебе, что мои дети и все последующие поколения никогда не забудут о твоем подвиге, о Великой Победе. Я надеюсь, что война, оставившая такой тяжелый след в сердцах людей, навсегда останется в прошлом. Я горжусь своей страной, и благодарность за свою счастливую жизнь я выражаю тебе.»

Демьян Семёнович в своем саду Правнук Александр
Твое дело продолжают твои внуки и правнуки. Когда в нашем роду рождается новый человек, в саду появляется новая вишня. Мы, твои внуки и правнуки продолжаем традицию начало которой положил ты в далеком 1934 году.

Задумывались ли вы, как много взглядов существует на свете? Самая простая и самая многочисленная группа это мимолетные, ничего не значащие взгляды. Такими вы окидываете мимо проходящих людей, когда идете по улице; посетителей кофейни, в которую зашли случайно; или людей, стоящих на остановке, в то время, когда вас покорно доставляет домой изъезженный маршрут. Вы смотрите на них через грязное окно автобуса, и вам совершенно не интересно, как они выглядят, что у них в голове, хорошие ли они люди, есть ли у них семья. Ничего такого не имеет для вас значения, они просто фон, развлекающий ваше зрение. Они – фон, вы – фон, каждый из нас для миллиона людей является мимолетной картинкой, порой вызывающей толику эмоций, которая забывается, как только вы исчезаете из поля зрения. Пожалуй, это одно из самых лучших чувств. Мы все в нем нуждаемся хоть изредка. Порой хочется быть никем, спрятаться от всего человечества, но прятать, как известно, нужно на самом видном месте. Я упиваюсь этим чувством, находясь среди людей и понимая, что никто тебя не знает, никому до тебя нет дела, никто не делает о тебе никаких выводов, никто не смеет беспокоить тебя своим вниманием.
В противовес есть ищущие взгляды. Которые безмолвно кричат, взывают к вам, но достаточно быстро вы устаете от ответственности, которую они на вас налагают. Увы, дама в беде совсем не романтичный, а скорее изнуряющий образ. Но не все ведь жаждут нашей помощи. Верно. Некоторые стремятся заполучить долю хоть какого-нибудь внимания., но зачастую это настолько низко и омерзительно, что не заслуживает внимания, равного более чем одному предложению.
О, невероятные осуждающие взгляды! Все вы их знаете! Вы наверняка сталкивались с ними. Только вспомните, как вы однажды входите в офис и понимаете, что более напряженной ситуации в вашей жизни не было. Воздух так наэлектризован, как будто невидимые путы затянулись вокруг шеи и пропускают несколько десятков вольт через каждую клеточку вашего тела. О, не сомневайтесь, каждый раз, когда вы допускаете крошечную ошибочку, эти люди бьются в оргазмических конвульсиях, ведь им предоставилась возможность почувствовать свое превосходство над вами. От этого никуда не деться, не получиться убежать. Подобное будет преследовать вас в любой точке планеты, на любой работе, ибо сущность человеческая такова, и это не зависит ни от пола, ни от национальности, ни от воспитания. А самое увлекательное то, что лекарства от этого нет. Кто-то учится получать от этого удовольствие, убеждая себя, что он чего-то стоит, раз о нем говорят. Сомнительная позиция, ибо таким людишкам все равно, о ком болтать, лишь бы заглушить свою неуверенность, ущербность и еще Бог весть что, съедающее их изнутри. Кто-то переводит стрелки на другого. Грязная игра, но работает отменно, главное найти подходящую жертву, чья ошибка затмит вашу. А кто-то не обращает на происходящее внимания. Субъективно, это лучшее, чему вы можете себя научить. Умение посылать все к чертям – наиценнейшее качество человека 21 века.
Существует гневный взгляд. Я называю его «За секунду до...». И с ним вы знакомы прекрасно. Вот только за секунду до чего? Да, троеточие говорит о том, что порой, даже зная хорошо человека, вы не можете закончить предложение. Как бы другой человек к этому не относился, этот взгляд, метающий молнии, распознать несложно. Когда, встречаясь с ним, у вас в голове проносится «Три…два…один…», и вы застываете в ожидании, пытаясь слиться с окружающей средой. Если вы это чувствуете, не сомневайтесь, это именно он. Ошибочно привыкли считать, что этот вид самый пугающий. Величайшее заблуждение. Самый болезненный это уставший взгляд. Когда другой человек не испытывает по отношению к вам совершенно ничего. Когда ему опостылело ваше общество на столько, что его даже не тошнит от вашего присутствия. Если вам довелось его испытать, искренне сочувствую, ибо есть надежда, пока есть хоть какие-то эмоции. Безразличие – самый жестокий садист, который режет вас без ножа, который заставляет выкручиваться ваши органы, который разрывает ваше сердце снова и снова, пока жизнь не подарит лекарство, в виде свойства вашей памяти забывать со временем о том, как больно вам было или перекрывать плохое чем-то хорошим.
Но взгляды несут за собой не только негатив. Есть взгляды, от которых дух захватывает, когда вы оба замираете на месте, вы не можете пошевелиться и перевести взгляд на что-то другое, и тут вы оба понимаете, что между вами что-то происходит. Пол под ногами как будто становится менее устойчивым или это ваша координация на секунду другую дает сбой. О, эти восхищенные, заинтересованные, провожающие взгляды! Они нас окрыляют, заставляют совершать безумные поступки, а мы и рады. Мы все к этому стремимся, хоть и многие в этом не готовы признаваться. Мы стремимся к этому в той или иной степени, а потом нам хочется, чтобы этот взгляд сменился совсем другим, уже не таким сладким и целомудренным. Потом мы жаждем дикого необузданного взгляда, в котором, кажется, страсть всего мира, который порой пробуждает в нас такие стороны, о которых мы и сами не подозревали, зажигает это неукротимое пламя, в котором каждый готов сгореть дотла, лишь бы не останавливаться, не разрушать это непостижимое нечто, которое только между двумя.
Есть еще взгляды, в которых читается «Ты дома», «Я рядом», «Мы со всем справимся». Думаю, это самые важные взгляды в жизни каждого человека. Они присущи людям, с которыми вы чувствуете себя, где угодно, как дома. Вы знаете, что вас примут любым, вас любят и не предадут. Вы можете приползти раздавленным от поражения, плакать, кричать, никто вас не осудит, никто не попрекнет вас вашими слабостями, потому что вы – целый мир. Но не потому, что вы какой-то особенный, а потому что вы это просто вы. Со всеми недостатками, страхами и грузом поражений. Это в вас здесь любят больше всего. Никому не нужны идеальные. Любят настоящих, несовершенных. Здесь ценят ваши таланты и успехи, но дороже всего ваши нелепые привычки, глупые неудачные шутки, все презабавные проколы.
О, есть наслаждающийся взгляд! Вы можете наблюдать его, идя по городу. Загляните в окно какой-нибудь кофейни, и вы непременно увидите где-нибудь девушку, сидящую в одиночестве. Но чего вы там не сможете наблюдать, так это грусти или того самого ищущего взгляда. Она будет смотреть на вас и одновременно в никуда. Остановит взгляд и, поверьте, не увидит вас. Она будет просто наблюдать за течением жизни, наслаждаясь каждой ее секундой. Только не смейте ее тревожить. Знали бы вы, как сложно бывает выкроить для этого время, в таких случаях каждая секунда дорога. А она выстроила вокруг себя этот хрупкий мирок, который может в любую минуту разбиться на тысячи осколков. И лучше бы вам не стать причиной этой разрушительной деятельности.
Но взгляды — это не всегда контакт между несколькими людьми. Иногда мы уходим в себя, и под прицелом находятся наше прошлое, настоящее и предполагаемое будущее. Мы нещадно корим себя за содеянное в прошлом, истязаем себя за то, что мы недостаточно хороши в настоящем, и пугаем себя отсутствием будущего, если ничего не изменим в настоящем. Беда только в том, что никто не знает, какими нам нужно быть, чтобы стать счастливыми, к чему именно приведут конкретные наши действия и как поступить лучше. Не лучше ли ценить то, что у нас уже есть? Счастье лежит у нас под ногами, но мы жестоко попираем его, не желая увидеть и оценить. Наши несчастья только у нас в голове.
Но что же из всего этого самое прекрасное? Отсутствие взглядов. Это те моменты, когда вы носитесь по дому, громко поете и глупо пританцовываете; когда вы расслабляетесь в горячей ванной, вдыхая запах парфюмов, когда вы вываливаете всю одежду из шкафа и устраиваете примерку, представляя себя на подиуме. Да мало ли еще таких моментов, когда вы знаете, что на вас никто не смотрит, и вы позволяете себе какие-нибудь шалости?
Наша жизнь – это набор всех этих взглядов, который невозможно понять, объяснить или контролировать. Нам приходится приспосабливаться, делать вид, что мы понимаем, что происходит, но это лишено всякого смысла, ибо это в конечном счете не реально. Остается только расслабиться и наслаждаться жизнью вопреки всему.

1. Малая Земля*

Текла война, как будто вечность,
Рекой багровой рокоча,
И изрывала землю сечей,
Сошедшей с вражьего плеча.

Февраль срывался в бездну мрака
И поднимал холодный вой,
Как исхудалая собака,
В канаве мрущая зимой.

Десант высаживался тихо
В ночного моря круговерть,
Бросаясь в беспощадный вихорь,
Похоронив и страх, и смерть.

Так начинался бой жестокий,
В безумстве берег задрожал.
Путь до победы в край далёкий
Лежал сквозь яростный пожар.

Под волн тревожные накаты
Вскипала Малая Земля,
Но шли отчаянно солдаты,
Превозмогая всё и вся.

Дни разрывались на осколки,
Окопом Куников был взят.
Нещадно Родины обломки
Бойцов переполняли взгляд.

В свирепом пекле вязли ночи,
Все испещрённые огнём.
Небес замаранные клочья
Рыдали пепельным дождём.

Не приходилось ждать подмоги
В капкане моря и врага,
Необратимые дороги
Вели, казалось, в никуда.

Героем быть - лететь в могилу,
Ошмётки жизни наблюдать,
И не теряя честь и силу
Упрямо продолжать дышать.

С ума так месяцы сходили,
В дыму блуждая по войне.
А отвоёванные мили
Являлись воинам во сне.

Отбыли срок весна и лето,
Их рок был адски раскалён,
И наступил сентябрь просветом -
Новороссийск освобождён.

Стальной десант, идя сквозь беды,
Отважно бился вновь и вновь,
И натянула стяг победный
К Отчизне верная любовь.

Спустя года земля святая,
Прожив все ужасы войны,
Геройских душ не забывая,
Растит чудесные цветы.

И проступает маком алым
Вся пролитая кровь солдат,
О битве легендарной память
Цветы заботливо хранят.

2. Виноград

Бывает вижу гроздья миражей,
Наполненных и запахом, и вкусом,
Я вспоминаю лабиринты гаражей
И винограда золотые бусы,
Которые, свисая с чёрных крыш,
Как скифские сокровища манили,
И нарушали обжигающую тишь
Стрекоз жизнелюбивые кадрили.
Я виноград нисколько не любил,
Лишь тот был упоительным нектаром,
Впитав в себя богатый южный пыл,
В листве таились кисти спелых ягод.
И сколько винограда не найди,
Вовек мне сладок будет только тот,
Который откликается в груди,
Который в детстве солнечном растёт.

3. Ноктюрн

И снова дождь округу мочит,
И облик рощи поредел.
И в кавалькаде многоточий
Пытаюсь отыскать предел.

И мельтешат рябые лужи,
И грузный небосвод рычит.
И, может, будет только хуже
Узреть все смыслы без личин.

И дни банальностью избиты,
И вся любовь - мечта и сюр,
И в голове тоской залитой
Звучит Шопеновский ноктюрн.

* Малая Земля - плацдарм в районе Новороссийска, образовавшийся в результате десантной операции во время Великой Отечественной войны.

"Деревня"

В деревню бы вернуться,
На речку бы сходить,
В покой бы окунуться,
Воды с ключа попить.

Сирень цветёт душисто,
Дурманит аромат.
Гулять бы в поле чистом,
Смотреть бы на закат.

Помочь бы деду в деле
И бабушке в саду,
Отведать соль на хлебе,
Поплавать бы в пруду.

Погладить бы котёнка
И подразнить щенка,
Побыть бы вновь ребёнком,
Считать бы облака.

Вернулась я в деревню,
На сердце так легко.
Бабуля предложила
Парное молоко.

Поют птенцы на крыше,
Сияет солнца луч,
Скребутся где-то мыши,
И нет на небе туч.

В самом разгаре лето,
Прекрасно всё кругом.
Немало песен спето
О месте неземном.

Люблю тебя, родная.
Ты — чудо из чудес.
Ты вечная, живая,
Как хвойный свежий лес.

* * *

Проснулся. Утро. Тишина.
Чай. Бутерброд. Один. Тоска.
Ключи. Перчатки. Шарф. Зима.
Автобус. Больно у виска.

Работа. Кофе и дедлайны.
Компьютер. Крики до обеда.
Коллеги. Шепот. Сплетни. Тайны.
Зарплата. Банки и запреты.

Автобус. Вечер и усталость.
Дорога. Темнота. Прохожий.
Магнит. Продукты. Только малость.
Злой пес. На чертика похожий.

Ключи. Квартира. Кот мурлычет.
Душ. Кофе. Ужин. Телефон.
Сосед. Всё на ошибки тычет.
Звонок. Гудок и баритон.

Кредит. Коллектор. Вздох глубокий.
Гудок и снова тишина.
Компьютер. Фильм. И мерзнут ноги.
Таблетки. Снова голова.

Соцсети. Сайт и переписка.
Улыбка. Взгляд. Искра. Тепло.
Друг новый. Пополненье списка.
Привязанность. Душа. Светло.

Бессонница. Вопросы. Трепет.
Эмоции. Интрига. Чувства.
Желанье встречи. Сердца лепет.
И снова тянет на искусство.

День икс. Билеты и вагоны.
Попутчик. Станция. Волненье.
Дверь. Собеседник на перроне.
И ни единого сомнения.

Неловкость. Первое касанье.
Улыбка. Первые моменты.
Глаза. Смешки и привыканье.
И ожиданье хэппи энда.

Любовь. Объятия. Поцелуи.
Два дня. И снова на перроне.
Двоим не важно расстояние.
Сердца не разделить в вагоне.

* * *

"Люди любят"

Люди любят до пульса потери,
Дарят нежность любимому сердцу,
Завтрак тёплый приносят к постели,
Открывают душевные дверцы.

Под дождём они кружатся в вальсе,
Прижимают к себе, когда страшно.
Пусть живёт их любовь хоть на Марсе –
Настоящему чувству не важно.

Люди любят и вечером зимним
На двоих тёплый чай наливают.
Когда летом под грозами с ливнем
Своим зонтиком вас закрывают.

Когда через метро и дороги
Прибегают с цветами в квартиру,
Когда мчатся, не видя пороги,
И кричат о любви всему миру.

Даже если потеряна вера
В чувство, что называют любовью,
Не пытайтесь построить барьеры,
Чтоб никто не коснулся рукою.

Люди любят, влюблённость бывает,
Настоящая верность же - редко.
Только если Амур пролетает,
То стрела его целится метко.

За Родину все вместе.

Тихая моя Родина,
Сердцу любимый мой край.
Что же с тобой происходит тут,
Кто же забрёл невзначай.
Кто будоражит окраины,
Кто обижает детей.
Кто без слёз и раскаяния
Бьёт, не жалея плетей.
Враг ли волю почуял тут,
Смелости он поднабрал.
И огорчает простой он люд,
Покой и свободу забрал.
Только не долог вражины путь,
Он на чужой стороне.
Хочет по-своему всё ввернуть,
Но пострадает вдвойне.
Не на того он накинулся,
Нет здесь свободы чужим.
Край мой просторно раскинулся,
Он для народа един.
И за родную сторону
Каждый идёт лишь вперёд.
Ведь бережёт всегда смолоду
Землю дружно народ.

Моя малая родина.

Нет Родины малой прекрасней на свете,
Она как уютный родительский дом.
Мой город любимый останется в сердце,
И в памяти он, пока мы живём.
Леса окружают мой город красивый,
Природа такая – услада для глаз.
Люблю поля наши, реки - так сильно.
Здесь всё по-простому, без лишних прикрас.
Когда вдруг взгрустнётся, я за город еду.
Идёшь не спеша по пролеску берёз.
И с шорохом листьев веду я беседу,
И звуки лесные приятны до слёз.
Вот здесь я грибы с родными искала,
А там, на полянке, клубника была.
И вот, набродившись по лесу устало,
Речушку в глуби́не лесной я нашла.
Присяду тихонько, послушаю звуки...
Листва шелестит, словно шепчет любя.
Но дятел нарушит идиллию стуком,
Он трудится снова, себя не щадя.
Здесь маленький мир средь огромного мира,
И время совсем по-другому идёт.
И кроны листвою луч солнца закрыли,
И речка неспешно куда-то течёт.
И ёж прошуршал, меня испугавшись,
А я вдруг очнувшись от дрёмы своей.
Сил новых у мира лесного набравшись,
Обратно пойду в суету будних дней.

Родина в сердце.

Сколько строк уже написано на свете
О любви к родным душе краям.
И слова разносит в дали ветер,
По лесам он мчит их, по степям.
Я бы тоже с ветром полетела,
Поглядеть на мир, что Богом дан.
Растворившись в вихрях карусели,
Сердце я своё любя отдам
Этим тихим улочкам надежды,
Паркам, что мерцают огоньком.
И полям, рассеянным небрежно.
Родине, ведь в ней мой отчий дом.
Родина – она навечно в мыслях,
Где бы ни был ты, она всегда с тобой.
Небом голубым, прозрачно чистым,
Ночью тёмной или светлым днём.
Облаком пушистым на рассвете,
Цветником у бабушки в саду.
Дождиком, сверкнувшим в тёплом лете,
Отпечатком зимнем на снегу.
В людях, что везде нас окружают,
В самых всех обыденных вещах.
Родина объятья раскрывает
Даже в самых тёмных страшных снах.
Оберегом служит и наградой,
В сердце закрепившись навсегда.
Родина одна и она рядом,
С нами путь проходит сквозь года.

Не важно!

С ресничным трепетом,
С содроганием совести
Руки сжимают не важно что.
Мчится троллейбус
На полной скорости,
Может, и он содрогнётся потом,

Но это не важно!
Ключицы уставшие,
Вздымаясь мурашками побеждены...
Скрипнет троллейбус
Рогами восставшими,
Водитель запачкает маслом штаны,

Но это не важно!
Веснушки затёрлись,
Ведь солнца и радости меньше вдвойне.
Рыдание тормоза
Звуками поезда,
Я не хотела сражаться в войне,

Но это не важно!
Твоя остановка,
И нам по привычке пора выходить.
А осенью мокнут
Троллейбусы снова,
Ведь люди в троллейбусах любят дожди,

Но это не важно!
Я снежные комья
С трудом проглотила от страха давно.
Мне б только не выдать
И только б не вспомнить,
Смотря на твою остановку в окно,

Но это не важно!
Ведь всё так как нужно
- Давай выходить, я тебя провожу!
Он смотрит с улыбкой,
Я тоже, но суше
- А знаешь, я больше не здесь выхожу...

- А может?..- Не стоит,
Сама добираюсь.
Кондуктор ухмылкой потупит глаза.
Счастливый билетик,
И я постараюсь
На две остановке не выйти назад,

А это ведь важно!..
Я выросла может,
Ведь все вырастают осенним дождём.
- Я, к грусти, один.
- И я, к радости, тоже,
Моя остановка меня очень ждёт...

Скоро

В нашем городе часто дождь, ведь солнце садится в морок.
Я в автобусе бездумно читаю книгу на странице сорок.
Лица многих людей вокруг гиблым инеем скованы,
На вокзале поезда доносят фразы:"Дорогая, до скорого".
Выхожу на остановке, собака обедает творогом -
Много тех, кто сейчас сбивается в стаи и своры.
Машины расступаются перед зияющим воплем скорой -
Смерть работает без выходных, отправляясь в дозоры.
Тру́сы вертятся пытаясь избегать новостного говора,
Но напрасно - ужи все равно расплавятся в масле сковород.
Священник проходит мимо меня, зарываясь в кудрявую бороду,
Коварный туман давно колдует проклятья усталому городу.
Кажется надежды нет, и никогда не наступит вокзальное "скоро"
Ведь и силен, и опасен становится страшный ворог...

Но солнце обязательно покажется из облаков одежды,
И, проверьте, вы никогда его не видели таким нежным...
Прекратится однажды слышный ранее пулей скрежет,
И уснут наконец-то Афина, Марс и бог-громовержец.
Новости станут о погоде и достижениях людей, как прежде,
Ведь наконец-то будет жестокий враг позорно повержен.
Затхлость улиц пропала, а воздух морозный, но свежий,
И я знаю, цветы весной прорастут сквозь мертвый валежник.
И то "скоро", что обронили на вокзале довольно небрежно
Станет символом победы и чувством надежды.

Ни слова о любви

Ты далеко. До тебя мои радио-волны едва доставали,
И гудки напряженными струнами рва‌лись неистово.
Мои сны, мои мысли и время как-будто украли.
Я терпел. Я желал. Я писал тебе нежные письма.

Расскажи, как я ехал к тебе, зацепив по пути пол-России.
Расскажи, как лишился рассудка и памяти, чести и совести.
Расскажи, как я сдался, молился, и как я в конец обессилел,
Когда ты мне сказала, что я тебя выдумал попросту.

Я придумал тебя вопреки разделяющим нас расстояниям,
Я создал себе образ, что стал утешеньем отчаянных будней,
Я поверил в тебя, как язычник, что предан сказаниям,
И сейчас понимаю, что вел себя так безрассудно...

Но а если я сам все придумал, то как на такое решился -
Сам себя захотел твоим миром святым уничтожить?
Образ твой в голове моей всяко бы лучше сложился.
Отчего ж ты меня для себя не придумала тоже?!

Так, сжимая в кармане кольцо, я уехал обратно в свой город,
И мой путь для родных стал объектом для новых дискуссий.
Для себя я решил, не смотря на итоги их споров -
Это был лишь роман мировой паутины и лживых иллюзий.

1 ВЫБОР

Не смотри на меня с печалью, не смотри мне в глаза с болью,
И не спрашивай меня взглядом как я, и что со мною.
Ты сам знаешь ответ на вопросы, и ты знаешь, как больно мне,
Но я вновь повторяю: нормально, а все мысли мои о тебе.

Ты уловишь фальшивые нотки и посмотришь опять со страданьем.
Но не скажешь мне больше ни слова, и уйдёшь лишь обняв на прощание.
Я пойду прочь от этого места, чтобы снова забыть про тебя,
Хоть на время унять эти боли, спрятать глубже, внутрь себя.

Спрятать все мои мысли, сладкие воспоминания,
Что вызывали улыбку, слезы, радость, страдания.
Сколько бы мы не старались, нам ни за что не забыть,
Как мило и долго с тобой мы общались, теперь надо просто понять и простить.

Но не забыть...

Как вечерами гуляли, и вместе искали ликорис,
Как до упаду смеялись, по всем пустякам, записывая видеосторис,
Жевали попкорн, и слушали фонк, смотрели концерт и салют,
Обмазав лицо в молока порошок,
Мы чувствовали только уют.

И не забыть...

Как придумал ты кучу мне прозвищ, и с лаской их произносил.
Качаясь на детских качелях, о личном болтали, со мной ты все печали разделил.

Как руль держа в одной руке, сгущенкой я тебя кормила,
И как с охотой, так легко, я в душу дверь тебе открыла.
Я знаю, вижу, что сейчас, винишь в разрухе ты себя,
И потому с тоской и грустью, теперь ты смотришь на меня.

Ты думаешь, что ты не тот, кто нужен мне, а я не для тебя,
И просто так, легко и быстро ты просишь разойтись.
Я соглашаюсь, хоть не сразу, и только пустота, дыра,
Осталась рана, в сердце рана, и ей не суждено срастись..

Ты обещаешь не забыть, ты тоже сделал выбор,
И я ни разу, ни за что, тебя не обвинила.

2 Пиши, твори, показывай

Когда-нибудь я покажу своё творение миру,
Когда-нибудь я вслух прочту свои стихи,
Когда-нибудь я стану тысячам кумиром,
И поместят все сборники мои в архив.

Нельзя писать, творить, специально,
А можно только от души,
Нельзя всё прятать, это нелегально,
Если умеешь, просто покажи.

Не каждому даны дары такие,
Не каждому сулит известным стать,
Пора понять, таланты очень дорогие,
Поэтому нельзя нам руки опускать.

3 СЛЁЗЫ

99 % - вода, всё остальное- соли,
Вместе- это слёзы, да, а ещё радость и боли...

Когда больно, ты либо кричишь, срываясь в эмоциональном потоке,
Либо с чувством пустоты молчишь,
Оцепенев и находясь в немом шоке.

Когда же радость нас переполняет,
От счастья кажется всё лёгким и воздушным,
И на лице улыбку проявляет,
И никого не оставляет равнодушным.

Как будто слезы есть отдельный вид искусства,
В глазах мгновенно появляясь,
И вызывая нужные нам чувства,
Стекая по щеке, так быстро высыхают.

И как же жаль, что в мире этом, всё чаще слезы от беды,
А не от радости и счастья, надежды или красоты.
А как назло от горя, злости, лишних слов и от молчаний,
И от предательства, потерь, измены, войн и расставаний.

Но ты же знаешь, как всегда, наш мир спасет любовь,
Ты загляни в глаза полные боли,
И я спрошу, что ты увидишь в них там вновь,
А видишь ты, тот же состав, той же воды и соли...

Солдату войны.

Куда летишь, шальная пуля?
На вылет, чью пробьёшь ты грудь?
Вы вспять фашистов повернули
И мир земле смогли вернуть...

Куда летишь, свинца кусочек?
Солдат безусый упадёт...
И в паре похоронных строчек
Семья его беду найдёт.

Разбили вы фашистов нечисть
И не вернуться им назад.
А на параде в честь Победы
Солдат с портрета, молчаливый взгляд.

Свинца кусочек на брусчатку
Из сердца выпал и лежит.
Остался вечным отпечатком...
Среди имён гранитных плит...

Мы победим!

В окнах холод кровью стынет,
Несёт метель по полю боя снег.
Комбат на карте что-то отмечает,
Устал комбат... Он тоже человек...
Четвёртый день, две линии окопов,
Четвёртый день и мы, и фрицы тут.
До вечера стрельба и страшный грохот,
Ещё чуть-чуть и Гитлеру капут...
Смолк бой... Затишье в снежной буре...
Из мисок кашу ложками скребём,
Наш командир над картой брови хмурит,
Подход подмоги вскоре с тыла ждём.
Садится снег на грязные шинели,
Холодный, чистый, невесомый пух...
Я верю, мы почти уже у цели,
Фашизм падёт, и яркий солнца круг
Взойдёт над миром... До весны успеем
Я думаю, мы фрицев одолеть...
Домой вернёмся, жён теплом согреем,
Мы не имеем право умереть!

Феникс

Пламя в сердцах не погаснет,
Пеплом не станут стихи…
Времени дух неподвластен,
Строки чисты и легки…
Прочь убегают сомненья,
Путь в бесконечность зовёт…
Новые стихотворенья
Ветер из уст наших рвёт.
Феникс как ангел взлетает,
В рай превращается ад,
Истинный свет ослепляет,
Тьма отступает назад.
В адских кострах возродившись,
Мы никогда не умрём…
Лиры нектара напившись
Песню о лете поём.
Травы и небо смеются,
Солнце нам дарит тепло…
Реки поэзии льются,
С мира смывая всё зло…

Viborg

Мой милый северный прибой!
Янтарь заката чистый
Весь горизонт залил собой -
Забылись речи, числа.

Шершавый камень бьёт волна -
То шепчет, то воркует.
Душа усталости полна -
Волна её врачует.

Из года в год сбегаю вновь
Сюда, на берег финский.
Моя отравленная кровь
Живеет. Всё искрится…

Родимый дом, любимый край,
Мой славный старый Выборг,
Покину вновь тебя… потом
Вернусь восполнить силы!

——————————————————

***

Фантазия, подруга, скрась-ка
Мой грустный вечер хоть на миг!
Гляди: палитра, кисти, краски.
Яви сознанию свой лик!

Фантазия, лихая дура,
Пьёт залпом краски, щурит глаз,
Плюёт! Весь мир карикатурой
Кривится… Сбрендила! Атас!

Плывут обои, плачут стулья
Над помертвевшим потолком.
Рычит подушка, негодуя,
Ей ухо давит каблуком
Весьма завистливая туфля…

Ругаю туфлю! Туфлелюбы
Берут под руки - и в багаж!
Я ж не багаж! Ну как же глупы!
Багаж продашь… багаж продаж…

Белым-бело в моей квартире,
Здесь пол - что потолок! Дела…
Перины стен без ориентиров…
Зато Фантазия жива!

——————————————————

Восхождение

Я взбираюсь в Кьеркегоры
По истоптанным путям.
Мудрецы, оставив споры,
Разбрелись по лагерям.

Млеет вечер безучастно,
Солнце тонет в облаках…
Здесь, в горах, всегда опасно -
Много ноши на плечах.

Я иду неторопливо,
Выверяя каждый шаг.
Вижу, пробегает мимо
Юный ветреный смельчак.

Необхоженные дали
Манят помыслы. Азарт,
Пред которым мы роптали,
Мчит его - за ярдом ярд.

Мало сильных ног для дела:
Увидав большой простор,
Ринулся… Под ним кипела
Бездна, сердце этих гор…

Он исчез, мы записали:
«Здесь - обрыв, а там - беда».
Наши вечные скрижали -
Звон без смысла, тень следа.

Мы сидим и судим грозно
«Ветреников-дураков».
Не пора ли нам, серьёзным,
Избавляться от оков?

Сбросим цепи, взмоем в горы -
Надоело пыль мести!
Я взбираюсь в Кьеркегоры,
Проторяет мысль пути!

«Остывший кофе»

Ты поутру остывший кофе,
Меня уже не обжигает,
Прошли невзгоды, катастрофы,
Душа отходит, заживает.

Ты мной придуманный портрет,
Что в голове моей рисуется.
Свой знаешь будущий сюжет?
В моём – тебя не повествуется.

Ты шëпот еле уловимый,
Застрявший у меня в груди,
Твой голос был родным, хранимым,
Давно испачканы холсты

Ты увядающий листок,
Сорвавшийся с дерев кривых,
И сердца моего кусок,
Гниёт безжалостно в руках твоих

Ты поутру остывший кофе
Я собираю горсти мыслей о тебе,
Прошли невзгоды, катастрофы,
Мы затерялись в тысячной толпе.

«Игра в человека»

Ты одинок наедине с собой,
Несчастлив в обществе людей,
Ты среди каждого другой,
Театр множества ролей.

Ты будешь улыбаться им,
Когда на сердце кровоточат раны,
Ты будешь лицемерно одержим,
И променяешь совесть на обманы.

Ты будешь так играть искусно,
Затмив всю боль и спрятав чувства,
Жесток и к тем, кто в твои игры не играли,
Но ты забыл все принципы морали.

Одна эмоция затмит другую,
Под маской счастья слёзы текут,
А сегодня выберешь какую?
Где ложь жестока как хороший кнут.

Вся злоба на лице лишь понарошку,
Вся радость – удачная иллюзия,
Так много лжи набросят на обложку
Ведь лучше ложь, чем правда грустная.

Все твои маски – фишки для игры,
Никто не знает, что у тебя внутри.
За призмой счастья – не победа,
Но ты не слышишь своё кредо.

Ты усложняет себе жизнь,
Хоть думаешь, что так живётся легче,
Так хочется кричать: «остановись»,
Но маски прирастают крепче.

«Субпродукт»
Жизнь и смерть поменялись местами
Когда ты взял меня за живое
Всё, что билось, уже не бьëтся,
Ведь ты нанёс туда наживое

А сердце всего лишь субпродукт
Оно не чувствует и не бьётся,
Не поможет никакой травмпункт
Зная, что больше не всколыхнëтся

Животное ты, но убита я
Охота состоялась, но сыграла не в меня
Время выстрела запиши на память
Ведь этот субпродукт уже не оттает

Закинь подальше в морозильную камеру
Забудь о нём и никогда не вспоминай
Оно уже мертво, так пусть заледенеет намертво,
И никому этот трофей не отдавай

Или сделай ещё аморальней
Оставь на бланширование
Я же верю, ты не специально
Выдавил мякоть, просто желание

Ему уже не хочется согреться
Так что кушай моё умаянное сердце
Запивая солёной кровью,
Упиваясь моей же болью.
.

В лесной тайге как узник одинокий
Ручей бежит скрываясь от меня
Где холод дрожью пробивает в полночь
И солнца свет проходит сквозь меня

И нет сомнения тут это напечатать
Чернилами заполнив белый лист
Так хочется заполнить и оставить
Тот памятный прошедший светлый миг

И мое сердце кровью обливаясь
Роман читая боль огороды
И в голову так сильно пробиваясь
Тяжелые невежественные слова

Как хорошо б промчаться тихо по лужайке
И в воду окунуться до утра
И тихо шепотом обняться вместе с вами
Представил снова нашу встречу я

И мне не важно где, и кто с тобою
И с кем проводишь ночи напролет
Но ты запомни, мое сердце помнит
Тот светлый ангельский волшебный фитилек

Облака, что над нами парят высоко
Как орлы, что глядят на просторы давно
Там в дали где мечтания окутают сон
Обнажаю я мысли и все что кругом

В той рутине где гаснут огней очаги
Невозможно представить далекой весны
Между звездами лет нам с тобой не счесть
В музыкальном этюде играется песнь

Милым личиком дома глядишь на меня
А внутри Мон сердце стучит без конца
Вот румянец, улыбка и руки твои
Как в божественной сцене Фемиды они

И нам Мойры предскажут судьбу на года
Расцветут на заре все поля и луга
Солнца свет, что светить будет в сторону нам
А истории цикл вдруг предстанет к ногам

В том цугцванге, когда на распутье дорог
Тот тяжелый, ужасный водоворот
Мысли были лишь, как нам быть на плаву
И не сбиться в глубоком и грязном пруду

Невозможно и счесть поворотов судьбы
Звездный путь что чертили нам боги войны
Есть пословица, где золотые слова
От судьбы не беги, не беги от себя!

В тиши глубоких дум в сюжете
Где манит свод ночной тоски
Без всяких лишних изречений
Вновь потухают те огни
Пылая светом ярких мыслей
Что сквозь лета метаясь вспять
Непринужденные советы
Перегорают здесь опять….
И между прочим смехом звонким
Что душу женскую пронзя
Уж в голове пожалуй впрочем
Осталась милая мысля:
Как за горами ветер вея
копытом степи проходя
И эхом гулким на рассвете
Доносятся все те слова…
А на рассвете мысли трезво
И чувства сердца накренить
Забыв тревоги и качели
И с чувством долга отпустить()

***
На полпути, с высокого моста,
Из уст в уста
Передавая фразы
(А мысль — не сразу.
Видно, неспроста
Пробиться боем через перифразы,
В которых только гул и пустота,
Дано не каждому), стоять,
Упорно не давая крен
И зная твердо, что все — тлен,
и пух, и прах, и соль земли, —
И на мели удар держать.

Большие корабли не дремлют:
Им внемлют
Голоса стихий,
Покорны волны, струны стройны,
И мировых перипетий едва касается их пена.
И верно!
Душу бередить тревогой ложной — верь, пустое.

Не оставайся же в простое!
Но принимай простое, как дары:
Попутный ветер, отблески зари,
То, что внутри…
Но разве корабли без золота б монет сиять смогли?
Увы! Нет жизни им без шелеста купюр
Чтоб дам на палубе одеть в цветный гипюр
Омары, пендельтюр — торжественный фуршет,
О нет!
И океанский лайнер, и баркас
Врасплох застанет шторм еще не раз,
Но там, где распластался горизонт,
Один и тот же, верно,
Ждет их
Порт.

Ну а пока — бескрайний мир воды,
И страх беды пронесся где-то мимо.
А спину взгляд сверлит, и неспроста
С высокого моста.
На полпути.

***
Невзначай, будто солнечный блик,
Промелькнут и года, и декады.
Даже самый блистательный миг
Перекроется пылью и смрадом.

Непреклонен суровый закон:
Честолюбцу — хула и награда.
Серой массе — прощальный поклон,
Хмурый камень, гнилая ограда.

Когда молодость кровь кипятит,
Сердце бури так жадно глотает,
Мысль о смерти волнует, претит,
О забвении мысль — убивает.

Сколько тех, кто клал жизнь на алтарь,
Отрицая спасительность суши?
Теперь только угрюмый звонарь
Слышит в гуле их смутные души.

Чем же плохи, кто стройным звеном
Беспрестанно снуют всё и носятся,
Чтоб на лике планеты скупом
Стать невидимой переносицей?

Чуждый мир эксцентричных богем
Наблюдает, на эго вскарабкавшись:
Шестеренки шумят среди схем,
Исподволь принимая: мол, это — жизнь.

И, мелькнув только в титрах едва,
Как домой — в земляную утробу.
Потолок — это тоже черта,
Пресный лимб — тоже вечность за гробом.

***
Опал (акростих)

Обнимут тиски из золота
Безропотной глади патоку.
Не наковальней, не молотом —
Вылит он самой радугой.

Притронется луч, да ласковый,
И — словно витраж таинственный,
Опять рассыплется красками,
Мерцая на зависть приискам,

А вне обязательства блеска
Останется сокровенным.
Спокойным, твердым и резким,
Себе одному только верным.

Лишь истинный свет — свят
Огранке не нужен софит
И слышащий должен познать,
Что камень порой говорит…

Этот день так и остался бы очередным скомканным календарным листком в урне, едва различимой отметиной на горизонтальной оси бытия, постепенно все более сливающейся с остальными, с каждым мгновением непримиримо отдаляясь от настоящего момента, если бы мы вполне резонно не обратили никакого внимания на несколько вызывающе ярких перьев на мертвенно-серых ступеньках лестницы, соединяющей третий и четвертый этажи унылой хрущёвки. Выглядели они как оксюморон во плоти: неуместно экзотические, нагло рдеющие, перья вальяжно разлеглись на бетоне, раздражая неискушенный взгляд почтенных жильцов угрюмой пятиэтажки. Удивительно: какая, в сущности, мелочь может пошатнуть целую систему!
«Ты очень похожа на одну актрису, как её… С Челентано играла ещё», – эту фразу она слышала практически всю свою осознанную жизнь, и уже давно казалось, что годами повторяемый ответ («Орнелла Мути, спасибо большое») стал такой же неотъемлемой частью ее сущности, как привычка около любого зеркала поправлять прическу, манера говорить с придыханием и склонность к ипохондрии. Синхронно с пресловутой фразой в разум проникла твердая уверенность в том, что нужно непременно стать актрисой. Не последнюю роль в филигранном внедрении этой идеи фикс сыграла мать. Она собрала пестрый букет из личной нереализованности, несостоявшейся детской мечты покорять сердца миллионов прямо с голубых экранов и желания в преклонные годы помимо стакана воды получать солидные суммы от благодарного чада и попрекнуть столь удачным стечением обстоятельств сбежавшего горе-папашу, а затем без капли сомнения преподнесла его дочери. Иронично, что эта роль удалась ей лучше всех актерских потуг в молодости. Впрочем, вполне возможно, что помогло отнюдь не мастерство, а банальная внушаемость ребенка и чистая случайность: неспроста ведь она, минуя все генетические законы, удивительно похожа на звезду кино мирового масштаба! Это обязано что-то значить.
Прозвище «Орнелла» намертво приклеилось к ней в 11лет с легкой подачи наставника-режиссера на первом же занятии по актерскому мастерству в «серьёзном месте», как выразилась мама. К тому моменту девочка не мыслила себя без идеи стать актрисой – как минимум потому, что вся её жизнь проходила в стерильном, тщательно продезинфицированном, очищенном от любого ростка инакомыслия пространстве. Однако то, что неотвратимо вплелось в ткань быта, нельзя воспринимать как возвышенную мечту или даже высокую цель: профессия уже тогда утратила весь флёр нуарной загадочности, несколько даже порочной недосягаемости, которым многие будущие артистки заражаются только в подростковые годы. Это был её крест, почти что клеймо – именно так всё ощущалось одиннадцатилетней девочкой, затасканной по всевозможным прослушиваниям и кружкам, хотя ни сформулировать, ни высказать подобное она ещё не могла.
Всем известен конечный пункт вымощенной благими намерениями дороги. Но Орнелла все равно не смогла бы хоть в чем-то обвинить любимого наставника. Он в буквальном смысле стал ее крестным отцом в мире актерского мастерства, показал, что за бесконечной суетой, шуршанием костюмов и мазками грима скрывается искусство, катарсис, сама жизнь – и даже больше, лучше, чем любая из существующих жизней, квинтэссенция бытия. Именно этот редкий трепет, не омраченный ни сладострастием, ни коммерческими планами, стал решающим. Сложно сказать, насколько искренним был наставник в своих похвалах и возвышенных целях, но формирующееся сознание юного дарования восприняло многое из разумного, доброго и вечного превратно, разрастив эго и непоколебимую уверенность в собственной исключительности. Орнелла взрослела рука об руку с этими чувствами и ощущениями, лелеемая сказками покоренного покровителя. К осознанию абсолютной неизбежности жизненного сценария прибавилась твердая вера в возможность пошатнуть мировые устои силой собственного гения, которая с возрастом обросла наивным нарциссизмом и трогательным апломбом. Наставник, как мы уже догадались, потворствовал всему происходящему, из раза в раз выделяя фаворитку, предлагая ей лучшие роли и неприлично захваливая, критикуя изредка, лишь для мнимого порядка. Она и сама не заметила, как постепенно впитала новые установки и с фанатизмом сектанта уверовала во Второе пришествие театра, которое обязана возглавить в ближайшем будущем.
А вот молодой человек, неожиданно возникший в выпускном классе, как-то не очень соответствовал практически безупречной картинке. Орнелла, как ни крути, на тот момент уже стала довольно известной в узких кругах псевдомеценатов местного разлива, выгодно отличалась от большинства сверстниц внешними данными и никогда от нехватки внимания не страдала, и потому неказистый по всем параметрам парень, который походил скорее на декорацию, безликую массовку в жизни таких, как она, впервые стал объектом сплетен родного провинциального городишки. И ладно бы история этих отношений началась с настоящего рыцарства, страданий, мольбы, сотен букетов! Ничего подобного не было и в помине, и всем оставалось только гадать, чем он так очаровал Орнеллу. А он, собственно, ничем не очаровывал и никогда особо не претендовал на ее сердце, просто всю жизнь волею случая оказывался рядом: в соседнем доме, в одной группе детского сада, в том же классе. Она сама однажды прислала ему валентинку на День всех влюблённых и загодя решила, что подобное снисхождение будет неоценимым даром с её стороны. Побежденный строптивый сначала не признавал своего везения, а затем попросту привык к новому статусу, так и не ощутив полагающийся экстаз от завоевания первой красавицы, пусть и пассивного. Иногда Орнелле казалось, что все их отношения суть лишь продукт бунта и желание хоть какое-то решение принять самостоятельно – чем нецелесообразнее, тем лучше. Мама эти настроения уловила и картинно выразила все пять стадий отрицания и принятия неизбежного. Возможно, из неё могла бы действительно получиться актриса. «Впрочем, пусть так. Всё равно в сентябре уедет в столицу и забудет обо всём», – эта мысль обладала для мамы удивительным седативным свойством.
Увлечения Орнеллы театром избранник не разделял, но исправно посещал отчетные спектакли, вгоняя в краску даму сердца потертыми джинсами, неуместными окриками и несвоевременными смешками в уникальном сочетании с полным отсутствием подлинного интереса к происходящему на сцене. А однажды (не без профилактической беседы, разумеется) притащил букет, достойный отдельного внимания. Скажите, пожалуйста, вот кто дарит актрисам маки?! Где он их вообще достал-то зимой… Транспортировку домой и перепады температуры (а еще, вполне вероятно, неблагоприятную ауру собственной нежелательности) цветы не перенесли. На следующее же утро они безжизненно согнули тонкие щупальца стеблей, понуро склонив головки-бутоны и проронив на прикроватную тумбу и пол несколько лепестков-слез. Проза жизни. Цветы в их квартире всегда увядали быстро, а уж жалеть о такой нелепости и резона не было.
Сразу после одиннадцатого класса Орнелла не поехала покорять столицу: наставник очень порекомендовал еще год усиленно позаниматься, не отвлекаясь на школу, и обзавестись некоторыми знакомствами. Орнелле было не очень понятно, зачем все эти условности такому гению чистой красоты, но мама нашла предложение более чем рациональным, и дочь привычно пренебрегла собственным правом голоса. И вот, на один из ничем не примечательных понедельников было назначено прослушивание со старым знакомым наставника, влиятельным человеком с необходимыми связями, приехавшим погостить в родной город.
Впервые за долгое время она ощутила настоящий мандраж перед выходом на сцену. Две едва различимые фигуры виднелись по ту сторону кулис: первая, знакомая и даже родная, и вторая, вальяжная и будто насмехающаяся.
– Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на го…
– Стоп! – презрительно взвизгнул тот самый влиятельный мужчина, недвусмысленно закусывая губу и щуря левый глаз, – Этот нафталин я уже сам наизусть знаю. Давай-ка что-нибудь другое. Катя!
На зов тут же подбежала его ассистентка, выслушала пожелание и молниеносно поднесла стушевавшейся на сцене Орнелле вульгарную перьевую горжетку.
– Т-а-ак, хор-р-рошо, а теперь распусти волосы и сымпровизируй что-нибудь в новом образе! – скомандовал, отвратительно растягивая звуки, таинственный «знакомый со связями». Издевательский тон и потирание седой бородки заставили Орнеллу вмиг остолбенеть. Она не собирается ему ничего доказывать!
Спустя минуту наставник стал полушепотом убеждать приятеля, что сегодня его звездочка просто встала не с той ноги, не посмотрела в зеркало перед выходом, встретила по пути всех черных котов, да и вообще, магнитные бури, черт возьми! Кто ж в таких обстоятельствах не растеряется, а уж перед серьезным человеком – и подавно! Собеседник криво ухмыльнулся, выражая тем самым согласие, и всё закончилось бы абсолютно полюбовно, если бы не одно слово, которое донеслось до нежного слуха Орнеллы уже за кулисами и заставило её бежать, роняя слезы и остатки самоуважения, не прощаясь ни с кем и даже не переодеваясь.
– Актрисулька! Он назвал меня актрисулькой! Как он мог! Даже раскрыться мне не дал! И наставник не возразил, это уму непостижимо! – кричала она, театрально расставляя акценты и кутаясь в цветастые перья.
Парень, сидевший напротив, отрешенно почёсывал затылок. Она ворвалась в его квартиру разъяренная, без звонка, готовая рвать и метать, и уже в течение часа выдавала тысячу вариаций этой вопиющей истории.
– Не могу утверждать насчёт театра, но на нервах ты играешь отменно, – он растянул улыбку в ожидании очередного словесного потока.
– Ты издеваешься надо мной? – взвыла Орнелла.
– Никак нет. Извини, но ты, по-моему, не актриса вовсе. Ты всегда играешь, и из-за этого по-настоящему, то есть поддельно, не играешь никогда. Веришь словам мамы и наставника, а у самой масштаб-то неподходящий, ежу понятно.
Некоторые слова бывают сказаны настолько не вовремя, что удивительным образом, как бы по касательной, попадают точно в цель. Вся недолгая жизнь почему-то пронеслась перед глазами, как зацикленная кинолента. Орнелла вспомнила, как еще в раннем детстве мечтала – или должна количеств была мечтать? – о головокружительной карьере, как потом наставник разглядел – или выдумал? – её невероятный талант и божественную одаренность, и как всё это мгновенно рассыпалось за сегодня. Дважды. Небеса разверзлись, и вселенная предстала перед ней в своей отвратительной, но манящей наготе. Нужно всё перечеркнуть, захотеть чего-то по-настоящему, в самом глобальном смысле из всех существующих, начать заново, без набивших оскомину Мельпомены и Талии, без ложной лести, без навязанного сценария, без глупого бунта…
– Знаешь, а я ведь никогда не соглашусь выйти за тебя замуж, – с напускной легкомысленностью процедила Орнелла.
– Спасибо за одолжение, – он нервно сглотнул и даже запнулся от неуместности собственной реплики. Тишина загустевала и костенела, все больше напоминая контузию, пока не разбилась вдребезги стуком каблуков.
– А это не имеет значения, – донеслось уже из коридора, на границе другого измерения, портал в которое приоткрылся лишь на миг. Она упорхнула непонятой десятой музой, жар-птицей, оставив в память о себе лишь осиротелые пёрышки, вызвавшие у обывателей праведный гнев и на следующий же день утонувшие в зловонном мраке мусорного бака.
Орнелла потом остыла и всё-таки сходила на повторное прослушивание, кокетливо улыбалась и растягивала звуки (откуда только проснулось это в ней!). А то пугающее откровение любезно позволила стереть волнам времени: что уж поделать, если помутнения и просветления рассудка имеют столь схожую симптоматику!
И в столичный институт она обязательно поступит в следующем году. Говорят, одно небезызвестное лицо обещало протекцию.

1. Серое сердце
Мне все равно. И мне так страшно.
Пока вокруг все любят и скорбят
Мне скучно и мне кажется неважным
Все то, что с жаром сердца говорят.

И с детства надо мной шутили,
Что лёд холодный я в груди таю.
Да, им легко сказать - они любили.
А мне только казалось, что люблю.

И, кажется, мне кто угодно ближе,
Чем куча дорогих родных, друзей,
Что для меня готовы сдвинуть крышу,
Чтоб звездный свет мерцал ещё сильней.

А я не чувствую и шуткам глупым верю.
И я не знаю, что во мне можно любить.
Может, тот пестрый образ, что я клею
Из разноцветных книг, да, я жалею,
Что не могу для них собою быть,
Что мне приходится придумывать обличье,
Чтоб хоть кому-то в этом мире нужной стать,
Чтоб все вокруг в моём безмолвном безразличьи
Смогли что-то живое отыскать.

Что-то живое, как у всех, как в добрых сказках,
Что-то живое, как в моих волшебных снах,
Но отрекаюсь от любви, объятий, ласки
И сердце серое сжимаю в злых руках.

2. Мнение
Всё, что сейчас произошло
Не требует размышлений и анализа.
Что плохо и что хорошо
Ты рассказал, мир описав простыми фразами.

Я все абстракции поставила на место,
Жизнь сея сквозь людские голоса.
Это несложно, ведь кидаются так резво
Они в открытые для нового глаза,
Бегут, встают на полки подсознания,
Там разбивают для стоянки лагеря,
Кричат, как на судебном заседании,
Ведь право голоса им выдано не зря.

Я ничего не знаю, покажи,
Что за стекло в твоём дешёвом объктиве.
Дай посмотреть, какие типажи
Сейчас выигрывают в мудрости и силе.
Проверь мои некрепкие устои,
Промчись по мне мелькающей стрелой.
И смерь моста устройство непростое
С простой, как всë, смешной, как всë, землёй.

Я не приду теперь к тебе искать совета.
Оставь себе печальный лист прямых полос.
Я просто не люблю земных ответов
На мой не требующий истины вопрос.

3. Тень
Тень из-за угла.
Ну что ты там стоишь?
Идём сюда или проваливай в свой мрак.
Я поняла,
Ты вовсе не молчишь,
Я будто слышу крики зверских драк.

Шаг.
Где глаза твои испуганно слепые?
Ты не посмеешь обмануться тишиной.
Твоим ушам
Так просто слышать злые
Слова и мысли, отраженные стеной.

Ещё полшага.
Глупо или смело
Вот так стоять, глаза вверяя тьме?
Цвет мака
Сменит чёрный, сменит белый.
Затихла. Больше не ответишь мне?

Стою.
Шаги, один - уверенный, один - несмелый.
Что может этот блеклый силуэт?
Смотрю,
Как тень моя пятнает стену,
Как ест её заката жёлтый свет.

Я волосы бы искупала в этой краске,
Подставив тело под несбыточный покой.
Но еле слышу я свой голос из-под маски,
И тень сливается с вечерней темнотой.

Ссылка на видео: https://disk.yandex.ru/d/1yP_xH7h5XUo4w

Я сижу сзади, на своём любимом месте у окна. За рулём – мужчина, на пассажирском – женщина. Меня как бы нет в этой машине. Клонит в сон, огни города перемежаются с солнцем, идущим на закат. Жёлто-оранжевое небо погружается в черноту. Почти темно. Он что-то говорит ей, и Она отвечает:
– А я хочу дом, камин там. Понимаете?
– Хорошо, хорошо, – Он кивает, не отводя глаз от дороги.
– Машину вам новую надо… Как вы ездите с одной фарой?! Дома порядок навести нужно…
– А чего машина-то? Да, иногда приходится с ней повозиться, но это ведь немец! На таких веками ездят.
Мы останавливаемся, и Она выходит в магазин.
Он говорит (как бы в никуда):
– Вот надо же что-нибудь хотеть! Женщины. Но и мужчине надо тоже о ком-то заботиться… Надо кого-то любить.
Я бы ему что-нибудь ответил, но меня как бы и нет. Она вернулась.
Мы едем дальше, уже совсем темно, и в окне разгорается жёлтое зарево. Никогда я не понимал, что это такое, что появляется в небе только зимой и осенью. Не понимал, пока друг не объяснил мне: это от парников. Раньше я часто фотографировал это явление. Я умертвлял (а как говорил, кажется, Барт, при фотографии объект фото – spectrum – умирает) это пятно грязно-желтого цвета, преклоняясь перед ним, будто я видел какое-то доказательство мировой катастрофы. А это парники просто.
Я смотрел на желтое пятно как на нечто, а это оказалось тепло, идущее от парников.
Но я-то понимаю, что приметы – это блажь. Это не лучше карт Таро или еще какой чепухи. Но если у греков были боги, то у меня приметы, и приметы мои – не простые суеверия. Они как мойры, плетут мой день. Судьбу, если угодно. Если бы всего этого у меня не было, как бы я жил?
Простите, я задумался, я отвлекся. Так всегда, когда смотришь на бегущую дорогу из окошка. Мы приехали куда-то загород. Машина остановилась или посреди деревни, или чего побольше. Словом, в темноте (на всю улицу горел один фонарь), как по струнке, вытянулась полоса разнородных одноэтажных домов. Он открыл дверь и задал ей вопрос:
– Свет очей моих, что мне взять у себя?
– А? Да ничего...
– Я быстро.
Она повернулась как бы ко мне, но так как меня не было, сказала просто вслух:
– Ну? Я разве люблю его? Он хороший человек, конечно, с ним лучше. Но я хочу дом, камин, чтобы было чисто везде. А у него макулатурой дом завален. И так уже серебро в волосах, а он эти страницы гоняет. Ну хоть руками может что сделать… Если в руки взять его, указывать. А в другой раз думаю, может послать это всё?
Тем временем Он открыл ограду, обошёл груду деревяшек, лежавших на крыльце. После он зашел в дом, прошел мимо ровненько уложенной кладки для камина, подвинул рукой инструмент, и добрался до кухни. На деревянном столе лежала недавно принесенная другом, еще не разобранная стопка «макулатуры». На обложке самой верхней книги лукаво щурился старик Шопенгауэр.
Он сложил немного вина и продуктов в пакет и оглядел кухню, что также была и гостиной. Всюду лежали книги, книги, книги. Разных годов, изданий, издательств.
Он вернулся в машину, и мы поехали.
Вдруг впереди под машиной что-то дернулось, и нас резко кинуло влево.
У нас отлетело колесо. Я заметил это уже находясь снаружи, лежа в траве. Впереди передо мной что-то пыхтело, дымилось, я не мог ничего разобрать из-за света фар, точнее одной фары. Но тут я напряг зрение, и различил две фигуры. Она обнимала его серебристую голову. Сам Он был в крови. Она что-то шептала ему так, как шепчут матери поранившимся детям. Он застонал, но потом сказал чётко, хоть и медленно:
– Камин не достроил пока…
– О-о, достроишь, не отвертишься.
Он улыбнулся и спросил:
– А что это жёлтое разлилось там, вдали?
– Не знаю…
– Это парники, их тепло! – я выкрикнул, но меня там не было, и никто меня не услышал.

Витебск

Я полюбила Витебск в январе,
Когда он, запертый в морозные оковы,
Вдруг вырастает снегом во дворе,
Баюкает метелями альковы.
Я полюбила Витебск в январе.
Я Витебску открылась в феврале,
Он выслушал меня белёсой ночью.
Он выжег холодом узоры на стекле
И склеил душу, порванную в клочья.
Я Витебску открылась в феврале.
За Витебск начала молиться в март,
Когда сошли ручьями тучи снега,
Когда запел под фонарями старый бард,
И разлилась по небу птичья нега.
За Витебск начала молиться в март.
Апрель по Витебску прошёлся под капель,
Когда сорвались с крыш остатки льдинок.
Скользнул по ветру пухлый громкий шмель,
Открыл охоту дятел на личинок.
Апрель по Витебску прошёлся под капель.
На Витебск наступил ногою май
И грянул ночью гром, первейший за год,
По улицам проехался трамвай,
Слепя людей, согнувшихся от тягот.
На Витебск наступил ногою май.
Над Витебском июнь загомонил,
Мне сообщая что-то через чаек.
Он городу по ветру позвонил,
Приподнимая полы лёгких маек.
Над Витебском июнь загомонил.
Июль прокрался в Витебск в поездах,
В вагонах, пахнущих дешёвым чёрным чаем,
В других местах, других цветах, церквах,
Собрался и пришёл горячим раем.
Июль прокрался в Витебск в поездах.
Раскрасил август Витебский проспект
Горячей алой краской из заката,
Разбился в куполе зеркалящий эффект
От Млечного пути до постулата.
Раскрасил август Витебский проспект.
Я полюбила Витебск, в сентябре,
Когда цветки ещё не опадали.
И растекаясь по листам в амбре
Зелёный тёплой охрой убивали.
Я полюбила Витебск в сентябре.
Я плакала с дождями в октябре,
Мне слёзы капельки воды смывали.
И в сердолике, в тёмном янтаре
Деревья убранные в Витебске стояли.
Я плакала с дождями в октябре.
Я праздновала жизнь в ноябре.
Мне Витебск лучший преподнёс подарок,
Он стал мне тёплым вкусом в имбире,
Он стал мне горьким кофе лучших марок.
Я праздновала жизнь в ноябре.
На крыши снег свалился в декабре.
Морозы колыбельные запели.
И год остался лишь в календаре,
А Витебск здесь. Над Витебском метели.
На крыши снег свалился в декабре.
Я полюбила, Витебск стал моим -
Моим же и останется навеки.
Пройдусь под ливень по местам глухим,
И с наслаждением прикрою веки.
Я полюбила. Витебск стал моим.

Там, где
Там, где бродит по крышам заверть,
Где взрываются города,
Бьётся с градом, в окне, насмерть
Суетливая нищета.
Там, где светится сквозь лещину
Полудымная Архенар.
Где, во тьме у болот, крушину,
Перекрашивает пожар.
Там, где Солнце с Луной смежится,
Где поблёскивает слюда,
Полупьяная живность нежится,
Приподнявшаяся со дна.
Там белеют в грязи лютики,
И потёртая голота.
Там в зацветшем, зелёном прудике
Головастиков суета.
Там за лесом, на голом капище
Перезревшая черемша.
На заросшем из камня требище
Провинившаяся душа.
Там мелькают в тени пежины -
Мотыльковые телеса.
Там зарницы в кувшин сцежены,
Распалившие небеса.
Там гуляет по полю вольному
Грязноногая босота.
Там растёт по бору смольному
Сухопарая кислота.
Там живёт в глубине времени
Непритворная теплота.
Там - у дома - где нет бремени
Формируется чистота.

***
Снег кружился, летал, опадая,
В синеватый сбиваясь ком,
И курилась лампадка седая,
На окошке под красным углом.
Приближался Сочельник. Иконы
Улыбались блаженной тиши.
Во церквушке гремели трезвоны,
Спотыкаясь о струны души.
Хлопья снега летели, кружились,
Залетали за вороты шуб.
Утром женщины Богу молились
И скрипел под окошками дуб.
Небо падало, звёзды сверкали,
Свет рассеянно лился в избу.
На печи две девицы гадали,
Предрекая на жизнь судьбу.
Снег кружился, летал, опадая,
В синеватый сливаясь дым.
И курилась лампадка седая
Путь глася через тьму молодым.

1)

Люблю, как ты, присев на краешек кровати,
Мне начинаешь вдруг играть.
А я с полузакрытыми глазами улыбаюсь, засыпая,
Мечтаю, только б время удержать!

И с первой встречи таю
В твоих объятиях больших.
Казалось бы, я оживаю!
Но, к сожалению, не изменить Судьбы.

И я смиряюсь, принимая;
Пытаюсь чувства усыпить.
Но в глубине отчаянно сопротивляясь,
Мелькает надежда все возродить.

Прошли недели, как ты меня покинул…
Я начинаю снова жить.
Порой бывает больно, но терпимо.
Хотя ночами так паршиво…

Но нашу связь не исцелить.

2)

Моя жизнь хороша до дрожи;
Широко улыбаюсь и прыгаю вверх.
Я так счастлива, Боже,
Что увидела этот свет!

Моя жизнь хороша до дрожи;
Все границы у нас лишь внутри.
Кем захочешь – быть сможешь,
Просто руку к мечте протяни.

Моя жизнь хороша до дрожи;
Но порой тяжело в голове.
До конца не избавишься от прошлого опыта;
Может страшно, а может и нет…

Моя жизнь хороша до дрожи;
Сколько мыслей и сколько дел…
Как успеть, не забыв поблагодарить
Боже,
Что дарован мне этот свет!

Моя жизнь хороша до дрожи;
Спотыкаюсь и падаю вниз.
Поглощают нити сомнения…
Замыкаюсь в себе до весны.

Моя жизнь хороша до дрожи;
С новым утром встает и душа.
Нет следа темных дум о сегодняшнем;
Ярко-желтым горят глаза.

Моя жизнь хороша до дрожи;
Я танцую и громко пою.
Как хочу поделиться, Боже!
Но, увы, меня не поймут.

Моя жизнь хороша до дрожи;
Набираю ванну, сажусь.
Обжигает все больше кожу
Не вода, а пройденный путь.

Моя жизнь хороша до дрожи;
Ты не дал мне начать сначала.
Значит, миссия моя не ложная,
Не отложена звезда моя ясная.

3)

«Последнее»

Может быть когда-нибудь смогу тебе признаться;
Взяв за локоть, посмотреть в глаза.
Как ночами ты ко мне во снах являлся;
Уходил, так и не дослушав до конца.
Как с невзгодами мне помогал справляться
Облик твой и милый добрый взгляд;
Как хотелось в твоем сердце мне на век остаться,
Только этому не быть никак.

***
не смех — ожог, не горечь — разнотравье
сколь незаметно майский жук раздавлен
закатной медью луговой реки
и в стрекоте кузнечиков не слышно
попытку объясниться в безразличии —
лишь пишутся неспелые стихи

уснёт в медовых локонах колосьев
меж зёрен налитых густое солнце
уступит место мраморной луне
я тоже уступлю — никак иначе
взаправду ищущий всегда обрящет
покуда ночь становится длинней

когда зажжётся рдяный мак рассвета
и, догорев, растает сигарета,
всё будет решено на берегу
как отцветёт раскидистая вишня
и ты хотя бы раз меня услышишь,
я выроню созревшую строку

***
над винным погребом святая простота
звенящей тишины и выжженных соцветий
живых селений, где играют чьи-то дети
сливаясь с шелестом осеннего листка

омега-гамма-альфа есть обратный путь
по стеблю вверх ползущей белой струйки сока
и с каждым годом всё отчётливее горько-
солоноватый привкус нагоняет муть

мерещится, что всё осталось где-то там
за горизонтом между тонких паутинок
но мёртвый жук по-прежнему висит на нитке
как «межстекольный экспонат» и прочий хлам

ответ в вопросе, стылость в зеркалах озёр
янтарь ещё течёт смолой по старой хвое
и кто-то вдалеке зовёт к себе с любовью
и уголёк надежды падает в костёр

***
на этих боковушках без пяти
двенадцатого выпить по горсти́ —
или по го́рсти —
всяческих таблеток
кому-то чтобы просто не простыть
кому от изнурившей тошноты
кому дожить до следующего лета

наутро мы как в море корабли
и с корабля на бал
и не болит
на время отступает муть от горла
прозрения обгладываю кость
и дохожу до сути
но вопрос
минутой раньше вышел из вагона

1) Никто не забыт. Ничто не забыто

Запел петух и утро начинает
С восходом солнца силу набирать.
Что день готовит — мир не представляет.
Но знает белорус, с чего начать.

Умыв росой лицо, расправил плечи
И в поле. Ближе к матушке-земле.
На ней, работая упорно, встретит вечер,
Вернётся чуть уставшим он к семье.

Споёт мотив старинной колыбельной,
Качая сына ночью на руках.
И гордо растянувшись на постели,
С грустинкой вспомнит о своих годах.

Ночную тишь тревожит вновь ребёнок.
Он беспокоится. А всё ли хорошо?
Возьмёт его отец. Немного робок.
"Спи, мальчик мой, всё страшное прошло..."

Прошло... Забыто ли? Нет. И не будет.
Но мальчику пока что рано знать.
Пусть беспокойство мальчика не будит.
Пусть мальчик ночью будет сладко спать.

2) Мой край

И в жару, и в мороз непосильный,
Душу радует место одно.
Там, где рады тебе и бессильным,
И зовётся домом оно.

Там, где шёпот весенних деревьев.
Мил душе моей шелест листвы,
Где ветвей раскидистых тени.
Отнимают боль у души.

Где удары волны о прибрежье,
Будоражут сердце моё.
Воздух дома пропитан надеждой —
Родилась я и правда в раю.

Где костры языческих празднеств.
Полыхают светом в ночи.
И куда я уже не отправлюсь.
Не найти мне такой красоты.

И здесь дышится мне по-другому.
И здесь воздух как будто другой.
Я вновь прикасаюсь к родному.
Я вернулась за счастьем домой.

3) Назовите меня белорусом

Окутана сказкой Полесских легенд,
Рассказанной древними былями.
Великим поэтом дано имя ей —
"Земля под белыми крыльями".

Объятая гущей лесов вековых,
Пронизана всюду речушками.
Разбитая болью боёв полевых,
Но вновь возродились избушки тут.

И песни, и сказки, что помнит народ,
Коляды, Купала, воздви́женье.
Тому, кто "прайшоў праз тысячу няўзгод",
Не страшны Перуна провиденья.

Как мощны Беловежские зубры,
Так и воля народа крепка.
Скорина, Евфросиния, Будны —
Столь великих носила земля.

Как они, будем мы добиваться
Доли лучшей для нашей земли.
Называйте нас "Белорусы",
Мы душою и сердцем сильны.

Называйте нас "Белорусы".
Беларусь — наша родина-мать.
Нас роднят славянские узы,
Мы за Родину будем стоять.

Сколько нам с тобой будет лет?

Я стоял с тобой на балконе
И я просто смотрел вперед
Просто чувствовал в каждом вздохе
Что ты тут, в двух шагах, и вот
Я стоял с тобой на балконе
На тебя падал солнца свет
Я не знаю, что будет после
Сколько нам с тобой будет лет
Ветер бьет по бетонным плитам
Я не знаю, что мне сказать
Ставишь пугало очень быстро
Чтоб излишне не замерзать
А я где-то там, где-то в прошлом
Где мы были с тобой вдвоем
Где меня ты так сильно просишь
Не уйти сквозь дверной проем
Я боюсь, вдруг найдешь кого-то
Хоть я сам и ушел тогда
И к чему тут моя забота?
И причем тут твое "ага"?
Я пришел чтоб забрать кассеты
Ты в ремонте пришла помочь
И к чему тут холодный ветер?
И причем тут идущий дождь?
И к чему тут твой взгляд неловко
На меня, с телефона в миг
И зачем мой вопрос о новом?
Твой рассказ про учебный пик?
Я ведь помню, ты говорила
"Жизнь и так слишком коротка
Так давай же любить друг друга
Просто будем любить всегда"
Я стоял с тобой на балконе
И я просто смотрел вперед
Просто чувствовал в каждом вздохе
Что ты тут, в двух шагах, и вот
Я стоял с тобой на балконе
На тебя падал солнца свет
Я не знаю, что будет после
Сколько нам с тобой будет лет.

Станция "Цветной бульвар".

Я к тебе опять обращаюсь
Ты не слушай и отвернись
Приходить я не собираюсь
И не буду кричать "вернись"

Но ходить рядом с домом буду
По бульвару, и вспоминать
Как ходил с тобой вместе, тут вот
Снова будет, как щас, всплывать

Как мы пьяные шли куда-то
По цветному, да в три утра
Ты рассказывала про даты
И какие-то имена

Как залезли вдвоём на крышу
Промеж маленького двора
Как твой голос впервые слышал
И пытался открыть вина

Как учил тебя в парке танцам
И поставив в наушник вальс
Наступив на кроссовок вэнсом
Ты со мной в нежный пляс неслась

И как летом застал нас ливень
Ты промокла, и я полез
Под балконы, раскинув кофту
Мы сидели под стук небес

Как спросила ты очень робко
Спустя только 20 минут
"Можно я?" голова неловко
На плечо опустилась вдруг

И как черти мы с тобой пили
И ты знала, где все искать
Пели песни в твоей квартире
Начиная уже орать

Как ты плакала, говорила
Как смотрели в твоё окно
Находили друг в друге мира
Раздуваясь нашим огнём

Как на утро мы просыпались
И я трогать тебя не смел
На полу сочиняя, смеялись
Перевод одеяльных стрел

Как ты вышла только из душа
За компом, с мокрой головой
Полухутенко ставила слушать
Танцевал как я перед тобой

На меня ты тогда смотрела
Будто я целый мир открыл
Я хотел, а и ты хотела
Сохранить этот чудный мир

Я иду, надо мною звезды
И стоит слева твой подъезд
Я вручаю тебе все слезы
Если кожа моя не съест

Я вручаю тебе все рифмы
Что тебе тут насочинял
Я даю тебе эти титры
Отдаю тебе наш причал

Отдаю тебе ключ от сердца
Ухожу через арку, в дверь
"Закрывай, не забудь одеться
Больше мне никогда не верь".

2:57

На мой балкон потихоньку взбирается утро
Я хотел бы чего-то сказать, но мало чего тут мудро
Я хотел бы чего-то тебе сказать, но как будто бы слишком поздно
Будто что бы не делал, чего бы не ждал, получится слишком постно

По комнате белый шум-тишина разрывает стены
Я очень хочу закричать, но это немые сцены
Я будто хочу тебе закричать, но кто тут ты, и откуда?
Я лежа кричу, забыв как кричать, и я ожидаю чуда?

Забытая злость алкоголем, раздается, летит по чатам
Я хочу быть уверен в завтра, но пишу в переписку матом
Я хочу быть счастливым просто, но я ночь отдаю площадкам
Заливая все мышцы потом, запивая все мысли залпом

Я пою в переходах песни, я надеюсь ты их услышишь
Я поэтому так кричу их, потому все кружочки видишь
Я надеюсь, что эта песня, прокричав, тебя так заденет
Но пока только сорван голос, и пока меня только стелет

И я снова поддался чувству, и я снова взбуробил мысли
На подушку закинув шею, и в заметках оставив смыслы
Комнату освещает солнце, новый день, пора спать ложиться
Завтра пусть будет так как будет, доброй ночи, кому не спится.

«Чаи с вареньем из кислой вишни»
Прилип мотивчик банным лепестком
И портил жизнь мне при любом замахе…
Вчера вот, в полвосьмого вечерком,
Я наконец послала его на...

Куда еще? В осенний Катманду!
В нем первый слог – да, безусловно, лишний!
Из вечеров сострою череду,
Чаи с вареньем пить из кислой вишни.

Послала. Всё! И сизым голубком
Летит «прощай». Финальное. Без облома.
И не жалею я, что с этим чудаком
По милости судьбы была знакома.

«В начале было
Слово» – летящая пуля.
Если не ты, то в тебя.
Боже, какое оружие
Выдумала Земля.

Слово пронзает время.
Слову бессильна броня,
Если стреляют в небо,
Можешь считать, спасена.

Ветер, туман, барханы,
Бури, дожди и снега,
Люди не выживут, знаешь,
Выживут только слова.

«Шедевры с нервом обнажённым»
Бетховен, Моцарт, Бах, Шопен...
Их след в душе горит нетленно.
Талант в веках благословен
Звучать о самом сокровенном.

«Полёт кондора» Мориа,
«Плач ветра» Морриконе,
«Снег падает» у Адамо –
Шедевры с нервом обнажённым,

Что поднимают дух с колен
Своим звучанием священным.
Приносит ветер перемен
Души призванья вдохновенным.

И растворяется печаль
В ответ на звуков дерзновенье.
Уносят с легким сердцем вдаль,
Оставив след прикосновенья.

Закат

Застывший туман, покрывший леса
Серебряным синим навесом :
Грустными кажутся здесь небеса,
Еле качаясь над лесом.

Янтарное солнце в тёплых лучах
Те облака освещает,
Что весело мчатся, смеясь,
Последнее солнце встречая!

Призрачный лес стоит грозовой,
Сквозь дымку лишь видно верхушки.
Зарево. Луч пробил золотой—
В окнах сияет опушка!

Сливовый блеск, уже не шутя,
Бледнеет при виде заката.
Дым расползается ,небо пронзя,
Грома не слышно раската!

Солнце садится. Луч ускользнул,
Из окон вернувшийся к лесу.
Алый закат небеса полоснул—
Розовой стала завеса!

Сгущаются сумерки синей каймой:
Тучи, всё чаще сливаясь,
Режут и режут нож световой,
В небе быстрее встречаясь!

И только в одной голубой пустоте,
Где тучи земли не касались:
Одинокие пятна в сгущающей тьме
В этом куске пробивались!

Свет блекнет и тает,
Прощаясь с землёй,
Далёкое эхо встречая,
С птичьей весёлой семьёй
В раскрытое небо взлетает!

Прощаются тучи, забывшись на век,
В вечернюю даль уползая.
Всё плачут в прозрачное зеркало рек,
Вечерний побег совершая!

Из леса за ними взлетает туман,
Вихрь в лесу создавая!

Ночь наступила, взмыл самолёт,
Сияющей яркой звездой!
Небо увидело этот полёт,
И звёздный посыпался рой!

Зажёгся на улице первый фонарь,
Проулок ночной освещая.
Ждём , предвкушая, завтрашний рай!
Ранний рассвет ожидаем!

Тишина

Лишь в тишине  услышьте глас небес
И в тишине откройте сам ларец.

Тёмная материя:
Смертью дышит.
О звезде рождения
— Тишина услышит !
______________________________________

Среди созвездий и комет ,
Среди галактик и планет
Лишь тишина вам даст ответ
И приоткроет тот секрет.

Там где река и океан 
Хранят обет  о тишине,
Там где леса и где туман
Молчат о жизни на земле.

Там где трава растёт всё выше,
Там где листва и где деревья,
Раскинув ветви, шепчут с крыши
Про смерть и про рождение.

Там, где небесные светила
Янтарным блеском обожгли,
Огонь вселенной возложили,
Любовь вселенной разожгли.

Но кто невидимой рукой
Склоняет лик над мирозданием?
Владеет зримой красотой?
Тот, кто оставил след касанья,
Вновь затаил своё дыхание...

Тот, кто живёт во тьме и в свете ,
Кто вездесущ и нет ни где.
Чьë имя называет ветер,
Чей след таится на звезде.

Он зрим, но мы его не видим.
Он шепчет тайну , мы молчим.
Лишь в тишине его услышим,
У солнца в небе разглядим...

Бес

Неужто ты встретил того человека,
Что странно смеётся внутри?
Неужто заметил того человека,
Чьё сердце не бьётся в груди?

И если ты встретил того человека,
Что в душу с размаху плевал,
И если заметил того человека,
Что золото в прах превращал:

Беги без оглядки в дворы, переулки,
Считая проспекты квартал за квартал.
Но всё же не спрячешься ты в закоулке:
Всегда тебя сыщет сей злобный оскал!

Дорога твоя есть огонь, вода, трубы.
Что скрывать? Для тебя он её создал.
Тропа его— кровь и живые трупы!
Сколько душ он себе забрал?!

И если заметишь сгущающий мрак,
Услышишь ты смех за спиной.
Ты вздумал бежать? Несчастный дурак!
Из тьмы он пришёл за тобой.

я пишу на обрывке бумаги,
но пишу о большой любви.
пишу тем, что попало под руки.
даже если приходится писать на крови.

пишу, чтобы рассказать свету о том,
что переживают с любовью внутри.
чтобы наполнить обрывок свой смыслом,
показывая вам душу свою изнутри.

раскрывать этому миру душу свою
бывает довольно сложно порой.
но хочется наполнить сердца мира любовью,
отдавая им смысл весь свой.
***
я прокладываю к тебе мосты.
я строю их из своей пустоты.
я возвожу их ради твоей красоты.
я брожу по ним каждый день, но где ты?

мне страшно не найти тебя на пути.
могу ли я, тебя не заметив, пройти?
могу ли я тебя совсем не найти?
стоит ли мне по мостам и завтра брести?
***
мы часто виним влюбленных в глупости.
и часто не понимаем их язык.
не можем мы прочувствовать всей хрупкости,
которую таит в себе их слеповатый лик.

нам кажутся смешными их признания.
их клятвы, слезы и другая чепуха.
но только до того, пока не проживем мы сами их терзания.
пока не станет и наша влюблена душа.

ведь влюбленные глаза видят лишь прекрасное.
и чужды им мира бездушные черты.
но вы не поймете слов моих, пока не переживете тоже самое.
а пока поверьте на слово, любовь - и есть источник красоты.
***

Неозарённые мечты
Был день, когда твой лик сиял сквозь сумрак тёплый,
Как жаль.. Иным я чувством был тогда пленён…
Быть может, тайно, сердцем и к тебе стремился..
Но я не мог твоим быть светом озарен!

Судьба сложилась так, что взор отныне
С другим ты делишь, словно луч зари.
Я ж, наконец, свободен по причине,
Что мост любви моей предательски сожгли…

Пускай твой путь с другим звучит блаженно,
Как сладкий гимн расцветшей тишины..
Не мне ты улыбнешься откровенно,
Не мне подаришь дни своей весны…

Мне горько знать: что сердцем не одна;
Люби и будь любимою сполна!
 

Шмель-земной
С Правди́нских дале́ко растущих дубрав, пролетая,
Обильную земь Ленео́нскую, близ которой
Полночношумящий поток реки Дзи́вной струиться,
В персях томимый летит Шмель-земной.

Кто ж от бессмертыных сподвиг теплый улий покинуть,
Тысячам бедствий покой подвергая?
Любовь необорная, чувств земных и небесных владычица,
Другу летучему тайные речи вещала:

"Лети позденей ночью к горе величаво высокой,
К горе Юрио́нской, от ней к Загоро́дной долине,
На ней вертоград велепенный покоится,
Там у цветов и растений чертог обоюдный,

Внутрь введу да из стражи никто не проснется.
Такой над тобой распростру я облак златой:
Сквозь него не проглянет ни самое солнце,
Коего острое око всё проницает и видит.

С младою Лире́нью взаимной любви насладишься,
Желания сладкого полный, в объятиях слейтесь.
Быстро под вами земля возрастит и цветущие травы,
Лотос росистый, шафран и цветы гиацинты густые,

Гибкие, кои чудес от земли высоко подымали.
Там опучуете вы, в почивающем облаке
пышном, златом из которого капает светлая влага."

Рек. Не ослушавшись замыслов творчих, летит
Земной житель. И месяц на арфе Эола играет,
И звезды красавицы, какими венчается небо,
Путь неистомный свещают...
 

Не сомневайтесь
__________
“Я подложу дров, в печку вашей уверенности?”
__________

Под звуки скромного оркестра,
Его любовь к ней запоёт.
Ведь он - поэт, она - невеста,
И с нею в мыслях он живёт.

И ждёт, пока на небосклоне,
Благословенные лучи,
Предостветлят у милой в доме,
Багряной краской алтари..

Даст Бог.. Священники при храме,
Союз правами осветят.
Неозарёнными мечтами,
Сердца́ влюблённых загорят!

И он не будет чувствовать вину,
Свой ставя след, на девственном снегу...

***
Цените женщину красиво,
Умейте правильно любить.
Не лезьте к женщине лестиво,
Ведь можно так её убить.
Любите женщину, храните,
Дарите ласку, теплоту.
На недостатки не смотрите,
Учитесь видеть красоту,
Что в мелочах простых храниться,
Учитесь женщину ценить.
Не верьте сказке, что вам снится,
Учитесь, то что есть хранить.
Учитесь правильно прощать,
Это сильнее всех скандалов,
Не нужно много обещать,
Не нужно им дарить кристаллов.
Не нужно молвить: « Женщин нет!
Кругом остались только твари!»
Себе вы не гасите свет!
Самим вам лучше с этой гари?
Учитесь женщину читать,
И находить её в затворах.
А не в бездействии мечтать,
Сидя в своих подземных норах.
Хотите женщину увидеть?
То прежде чем её искать,
Вам нужно, не хочу обидеть,
В себе мужчину увидать...

***
Последний наш вальс под весенним дождём,
Запах свежей сирени, капель, мы вдвоём.
Мы с тобою, подруга, в парк тихий пойдём,
И станцуем наш вальс, и с природой споём.

Это наше прощанье, последний дуэт.
Будто ангел святой твой в дожде силуэт,
Я стою перед тобой — опьянённый поэт,
Весь сегодня счасливейший, завтра же нет.

Завтра будет тоска, без тебя, без любви,
А пока всё бурлит, всё вскипает в крови.
Я прошу этот миг :«Ты подольше живи!
Ещё раз нас с любимой прошу, удиви!»

Не забыть мне наш вальс под весенним дождём,
Не забыть как по лужам мы в танце плывём...
И танцую один теперь пасмурным днём,
Танец вечной любви под природным огнём.

Над городом

Давай отправимся с тобой в полёт бескрайний!
Полёт любви, мечтаний и страстей.
В потоке пропадём небесных маний,
И не оставим никому о нас вестей.

Взлетим над городом, что на холстах Шагала
Изображённый им с душевной стороны.
До этого возможно ты не знала,
Как могут воплотится в реальность сны.

Мы улетим в мерцанье чувств безумных,
Пьянея счастливо от воздуха Двины,
Не замечая гул и крики с улиц шумных,
Не чувствуя за свой полет вины.

Пускай нас Витебск над собою поднимает
Всё выше, выше магией любви.
Мы на виду у всех, но то никто не знает.
И от небес теперь попробуй оторви!

Неси же ветер над Двиной нас смело,
Неси вперёд, неси, пока жива любовь!
Она в полёте нас так нежно грела,
Что повторить взлёт хочется тот вновь...

Те дни прошли, и город изменился,
И крылья постарели, не взлететь...
А с чувствами ещё я не простился,
Но остается на картину лишь глядеть...

Зов с болота Ельни
Под ногами скрипели доски настила, а вокруг витали звуки природы, сопровождаемые
редкими щелчками затвора камеры. Сегодня Олегу не повезло, вероятно, из-за туристов,
приехавших на выходных, и он с нетерпением ждал понедельника, чтобы снова остаться
наедине с природой.
Он приехал сюда не случайно. Его ждал проект, который мог стать важной вехой в его
карьере.
Ельня — древнее болото, раскинувшееся в сердце Беларуси, с бесчисленными
озерцами, плавающими островами и вековыми легендами. Место, где сливаются леса и вода,
создавая лабиринт, из которого, сойди ты с проложенной тропинки, не выбраться.
Многочисленные озера, чередующиеся с небольшими лесистыми минеральными островами,
создают уникальный мозаичный ландшафт, кадров которого у парня уже было много, а вот
самого главного он так ещё и не заснял.
Когда молодой фотограф узнал, что в Ельне можно снять уникальные кадры тумана,
разлитого по воде, который под утренним светом наполняет воздух мистической
атмосферой, и редких птиц, он не задумываясь отправился сюда. Он не мог упустить шанс.
Его цель — создать материал для выставки, которая покажет важность сохранения болот.
Но сегодня единственным ценным кадром был снимок черного аиста. Олег и сам не
верил, как ему посчастливилось запечатлеть редкую птицу, которая упорхнула спустя пару
мгновений после съемки. Сейчас он думал лишь о том, что нужно скорее скинуть
фотографии на флеш-карту, чтобы их не потерять.
Сойдя наконец с настила, парень отправился в свой небольшой, снятый на пару дней
гостевой домик. Если он хотел успеть немного поработать над фотографиями, это надо было
сделать до того, как с болот вернутся люди и начнут собираться вечером у кострищ.
Олег все же не зря выбрал не самое популярное место. Он остановился с
противоположной от главной экотропы стороны заказника, где в обычные дни и вовсе
никого не было, а в выходные собиралось не много людей. Здесь и с домиком ему повезло,
арендованным у милой пожилой пары.
Тишину вечера начали прорезать первые разговоры и смех. Олег знал, что скоро на
улице станет слишком шумно, чтобы продолжать работу. Да и его пригласили
присоединиться к небольшой компании пообщаться.
На улице стоял конец сентября, который выдался довольно холодным. Но это время
фотограф выбрал не просто так. Осенью Ельня становилась точкой для преодоления
миграции серого журавля. Тысячи особей за сезон останавливаются на болоте и набирают
силы для дальнейшего перелета в места зимовок. Одна из серий фотографий должна была
быть посвящена этим красивым птицам.
Небольшой костерок потрескивал, сопровождаемый тихими разговорами. К туристам
присоединились местные, рассказывающие разные истории, многие из которых были похожи
на сказки.
— Здесь легко заблудиться даже тем, кто вырос в этих местах, — рассказывал мужчина
из ближайшей деревни. — Болото красивое, но злое. В нем пропадают те, кто приходит с
плохими намерениями. Они заходят в непроходимые топи, откуда уже не возвращаются.
Олег лишь усмехнулся.
Он не верил в сказки. Он верил в силу снимков, которые могут рассказать больше, чем
слова. Он знал, как ловить свет, как воссоздавать атмосферу. Ельня привлекала его не
мистическими историями, а тем, что в её туманах, в плотно переплетённых тростниках
скрывается уникальная флора и фауна, которых не встретишь больше нигде в мире. Ему
было важно лишь одно — найти кадры, которые покажут зрителям красоту природы, её
хрупкость и значение для экологии.
В его объективе уже были сняты десятки кадров: мозаика болота, плавающие островки,
редкие растения из красной книги. И в ближайшие дни он собирался дополнить их
фотографиями птиц.
Время в компании текло не заметно, и Олег понял, что стоит уже уходить. За последние
несколько дней он привык вставать рано ради утренних снимков и не хотел изменять
традиции.
Дорожка, ведущая к его домику, была безлюдной. Чем дальше он удалялся от костра,
тем тише вокруг становилось. На лагерь давно опустилась ночь, сопровождаемая шелестом
растений и криками птиц, доносящимися с болот. Внезапно Олег расслышал странный звук,
что-то похожее на тихий плеск воды, но когда он попытался рассмотреть источник звука, то
не понял, откуда тот доносился. Возможно, кто-то из безбашенных туристов решил
искупаться в озере недалеко от гостевых домиков. Или ветер принес с болота. Олег так и не
решил, что это было, но, когда пошел дальше, в тишине ночи он услышал нечто ещё. Шёпот.
Это был лёгкий, почти неуловимый звук, как если бы кто-то говорил с ним, но,
кажется, вовсе не издалека. Это были даже не слова, а какой-то шелест, как будто голоса
плавали в воздухе, скользили по поверхности воды, проникая в его разум. Он не мог понять,
откуда они исходят, рядом не было ни души.
Олег проигнорировал всё это, списав на усталость. Ночью ему ничего не мешало спать.
Следующий день был полон сюрпризов. Люди разъехались и болото снова погрузилось
в тишину, что, вероятно, повлияло на природу. Отойдя немного от главной тропы, Олег стал
все чаще замечать разноперых птиц. Они перелетали между кустами, не обращая внимания
на его присутствие. Его коллекция уже пополнилась фотографиями нескольких видов, и
даже удалось запечатлеть парящего в небе белохвостого орлана. Олег знал, что не сможет
запечатлеть всех, ведь на территории заказника было обнаружено более сотни видов птиц, но
все же с азартом лез в кусты, чтобы заснять запримеченную там чернозобую гагару. Он знал,
что такие кадры — редкость, и они будут не только красивыми, но и важными для выставки.
Пару раз ему не везло. Фотограф замечал странные следы и, ведомый творческим
порывом и интересом, сходил с настила, но далеко уйти не мог. То жёсткий вереск хлестал
по ногам, то пружинистая подушка мха внезапно сменялась топью. Идти здесь приходилось
осторожно: один неверный шаг, и вот уже ты стоишь по колено в воде!
Олегу казалось, что некоторые животные с ним играют. Только кто-то померещится,
как в следующую секунду исчезает. Один раз он даже заприметил человеческие следы, но
так никого и не встретил. Олег попытался не обращать внимания, но до конца дня внутри
появилось странное ощущение, будто он не один.
Вечером у гостевого домика его ждал очередной сюрприз. Хозяйка дома, приятная
пожилая женщина, пришла угостить его кусочком пирога. Парень хоть и пытался, но не смог
отказаться, поэтому и этот вечер прошел в компании. Не мог же он в ответ не пригласить ее
на чай! Заодно он показал ей уже имеющиеся снимки и рассказал о своем проекте. Было
видно, что женщине его стремление пришлось по душе. В одном только она не поддержала
его. Когда он рассказал о планах на следующий день.
— Хочу зайти подальше в болото. Думаю, там можно будет заснять что-то более
редкое.
Ей эта идея не понравилась. Да и многие местные, как заметил Олег, не стремились
идти в болото. Часто отнекивались сами и отговаривали других.
Вот и женщина попыталась отговорить его.
— Не надо тебе туда идти, — нахмурилась она. — Тропинок у нас много. Ходи да
снимай.
— Тропинок та много, да вот снимать тут больше нечего. А я ненадолго приехал. Вот
если дальше зайду, куда люди не ходят, найду, может, кого-нибудь интересного.
— Не ходи в Ельню, — как-то странно проговорила женщина. — Болото "знает" тех,
кто по нему ходит. Кто заходит далеко — не возвращается. А если возвращается, то не таким
как прежде.
Олег только хмыкнул.
— Сказки эти и другие местные рассказывают. Не верю я в это.
— Не сказки это, сынок. Наткнешься на Затонувший остров — несдобровать тебе.
Болотник заманит — и никто тебя не найдёт.
Фотограф рассмеялся. В мифы и глупости он точно не верил.
— Болото — это природа, а природа не бывает злой.
Вот и все, что он ответил, твердо уверенный в своем решении исследовать отдаленные
уголки топей.
Утром настроение было не очень хорошим. Всю ночь Олег ворочался, плохо спал. Ему
снова слышались странные звуки, и он винил во всем сказки, которых наслушался на ночь.
Но в своем стремлении был непоколебим. Он стремился за более уникальными кадрами,
поэтому отправился по деревянным настилам вглубь болота.
Туман, едва тронутый первыми лучами солнца, лежал тяжелыми слоями, и каждое
движение казалось замедленным. Лёгкий ветерок колебал траву, и время словно
замедлялось. Его камера уже была полна великолепных снимков: туманные рассветы, редкие
виды птиц, торжественная тишина леса, которую нарушали лишь шелест трав и
перешёптывания воды. Однако что-то всё равно беспокоило его. Как бы он ни пытался
сосредоточиться на съёмках, в голове всплывали странные мысли. Призрачные следы, шёпот
в ночи, сказки местных — эти воспоминания не давали ему покоя. Но природа была местом
для открытий, а не для страха.
И вот, пройдя по нескольким километрам узкой тропы, он оказался в самом центре
болота, там, где начиналась настоящая пустота. Здесь не было привычных видов, не было
ярких птиц, только плотно переплетённые корни деревьев и обширные озёра, окружённые
жуткой тишиной.
Но здесь появлялась надежда найти то, что ещё не увидела его камера.
Олег сделал несколько снимков. Такая страшная красота тоже являлась частью этого
места, такой же важной, как и освоенные топи. Здесь витал дух болота.
В какой-то момент среди густого тумана под одним из ракурсов парень заметил
старую, поросшую мхом тропу, уходящую в сторону от настилов. Она выглядела странно:
будто проложена кем-то давно, но она не заросла, как должна была, и вела куда-то вглубь
болота. Странное ощущение охватило его: она была слишком... живой для такого старого
места.
Олег вспомнил вечерний разговор с женщиной, которая говорила ему о “Затонувшем
острове”. Примерно такие же тропы, по её словам, вели к месту, которое являлось
"пределом". Олег не понимал, что это значит, но не мог не почувствовать, как его
любопытство растёт. Тропинка манила его, словно нечто невидимое тянуло его за собою. Он
не мог отказаться от этого пути.
Олег все ещё не был уверен в своем решении, ведь сходить с обозначенных троп было
опасно, но внезапно он услышал где-то в зарослях громкий птичий крик, и сомнения
исчезли.
Продвигаясь по тропе, Олег всё глубже погружался в туман. Свет, казавшийся ярким
утром, теперь растягивался полотном, словно замедленный. Каждое его движение отдавалось
эхом в этой пустоте, и даже ветер казался слишком лёгким, чтобы пробить эту вязкую
тишину. Олег нервничал, но стремился вперёд. Он думал о редких снимках, которые ему
предстоит сделать.
Все чаще стали слышны крики птиц, но парень до сих пор не сделал ни одного кадра. С
каждым шагом ему становилось всё труднее различать, что вокруг. Ему померещилось, что
он не один, за ним кто-то шагает. Оглянулся, но никого не увидел. Однако птичьи крики
становились все настойчивее. Их было много, и они были далеки от привычного для болота
спокойного воркования.
Но странность заключалась не только в птицах. Иногда ему казалось, что что-то
мелькало в тумане, будто силуэты людей, но едва ли он мог различить их очертания. Да и
быть здесь никого не должно было. Неужто кто-то из туристов заблудился и теперь
скитается здесь аж с выходных? Волнение усилилось.
Олег внезапно зацепился за что-то и увидел, что дорожка здесь начала зарастать
жёстким вереском, который стало трудно обходить. Но его внимание привлекло что-то
необычное, кое-что, что сейчас сильно выделялось на сером фоне. Цветы багульника.
Он увидел его — огромный куст, который цвёл, хотя сейчас был совершенно не сезон.
Цветы источали сладковатый пьянящий запах. Олег, не зная почему, потянулся к этим
растениям, но в этот момент что-то остановило его.
В глубине болота раздался чей-то голос. Женский, тихий, но отчётливо доносящийся до
его ушей. Он звал его по имени.
Олег остановился, ошарашенный, не понимая, откуда это могло доноситься. Его сердце
забилось сильнее.
“Это из-за недосыпа?” — подумал он, но внутри что-то подсказывало, что это
реальность.
Шёпот повторился, и Олег, не в силах противостоять, пошёл вперёд, следуя за голосом.
Он надеялся, что сможет объяснить всё себе позднее, а пока... что-то в его душе уже
требовало, чтобы он пошёл дальше.
С каждым шагом туман становился все гуще. На расстоянии нескольких метров уже
нельзя было что-либо разглядеть, только кое-где более яркими пятнами выделялись белые
цветки багульника. Олег сделал ещё шаг и вдруг заметил впереди чей-то силуэт.
И вот, среди тумана, появилась фигура. Женщина, чей образ расплывался и, казалось,
сливался с воздухом, но тем не менее она стояла прямо перед ним. Она выглядела как
молодая красивая дева: бледно-белая кожа, блестящая на редких лучах, проникающих сюда,
тёмные распущенные волосы, убранные осокой, и зелёные глаза. Она не двигалась, но её
взгляд был направлен прямо в душу.
— Ты ищешь кое-что очень ценное, — её голос был мягким, как шелест травы, но
одновременно могучим, будто резонировал с самой сутью болота.
Олег почувствовал, как холодок пробежал по его коже. Она говорила не обычным
способом. Он слышал её прямо в голове.
— Я покажу тебе истинное лицо болота, — добавила она, словно зная его мысли, и
пошла вперёд, влекущая его за собой.
Олег, забыв о своих сомнениях, решил следовать за женщиной. Он был уверен, что это
откроет ему нечто невероятное. Он мог стать первым, кто увидит то, о чём не знал никто.
Её образ был странно искажен в тумане, как если бы сама туманная дымка принимала
форму её тела. Она двигалась плавно, не издавая ни звука. Волосы ее не колыхались на
ветру, а сама она, казалось, совсем не мёрзла в своем лёгком белом платье. Болото словно
расступалось перед ней, и Олег понял, что под ногами давно уже нет тропинки, а вокруг
только непроходимые заросли да губительные топи. Он начал терять чувство времени и
пространства, и последней осознанной мыслью стала та, что кроме него людей здесь быть не
может. И девушка перед ним — не человек.
Они углублялись в лес, и сгустившийся сумрак начал играть с его воображением. Или
это вовсе не воображение? С каждым шагом реальность вокруг становилась всё менее
осязаемой. Олег стал замечать между деревьями неясные фигуры, огромные когтистые руки,
которые мелькали за зарослями, и жуткие силуэты, блуждавшие в тумане. Где-то вдалеке
мелькали неясные огоньки, но быстро исчезали. Они дрожали на воздухе, словно пламя от
свечей, но горели странным холодным светом.
Один раз Олег обернулся и споткнулся от увиденного. Там, где он прошел, на тропинке
между деревьями стояло высоченное существо с длинными руками и лошадиной мордой
вместо головы. Олег моргнул и видение исчезло. Он чувствовал, как его шаги становятся
тяжёлыми, и не мог понять, что происходило. Кажется, он потерял всё — и время, и
пространство.
Внезапно женщина исчезла, а заросли впереди расступились, и Олег увидел странное
место.
Вокруг небольшого озера, серого и темного, высились чёрные деревья, чьи ветви, как
руки, обвивали воздух, а в центре воды стояло нечто, мерцающее изнутри — невероятно
таинственная и тревожная вещь.
Олег сделал шаг вперёд, и под его ногами что-то заскрипело. Он опустил взгляд и
понял, что стоит на тонком льду, который почему-то не треснул под ногами, но и быть его в
сентябре не должно было. И внезапно он увидел нечто по-настоящему жуткое: в зеркальной
глади воды возникло отражение, в котором ясно проглядывали лица — испуганные,
просящие о помощи. И когда Олег снова взглянул в центр озера, увидел уже другую
женщину. Ее образ превратился в сотканный из тумана и воды. Ее глаза светились мягким
зелёным светом, который манил, завораживал. И вот тогда Олег понял, что перед ним дух
болота.
Сквозь страх и волнение неожиданно пробились воспоминания о разговорах местных
жителей. Он вспомнил рассказы о болотнике — духе, который заманивает людей, обещая
исполнение их желаний, но взамен забирает душу. Вспомнил, как хозяйка его гостевого
дома говорила о "Затонувшем острове", откуда дороги назад нет. Подумал, каким он был
глупцом, не верящим в легенды и решившем в одиночку отправиться сюда.
Олег понял, что может не вернуться, остаться здесь навсегда частью этого
мистического мира, ещё одним лицом за водной гладью.
С трудом собрав всю волю и преодолевая страх, он отступил от озера как можно
дальше и с отчаянием в голосе выкрикнул:
— Нет! Я не пойду за тобой!
Женщина, то растворяющаяся в воздухе, то снова появляющаяся, прошептала:
— Ты уже здесь, и назад пути нет.
И мир вокруг него начал расплываться, растворяться, как неясный сон.
Олег отчаянно пытался собраться с мыслями.
— Я не ищу власти, не ищу богатства! — воскликнул он. — Я фотограф. Я просто
хотел показать красоту этих мест, чтобы люди понимали, насколько они важны!
Он снял с шеи камеру и показал ей. Экран загорелся, освещая снимки: окутанные
туманом тропы, рябь воды в лунном свете, исполинские деревья, корни которых уходили
вглубь болот, редкие птицы.
Девушка смотрела на фотографии.
— Это для выставки, — дрожащим голосом пояснил парень. — Чтобы болото признали
охраняемым объектом.
В светящихся глазах вспыхнул интерес.
— Ты не как другие... — произнесла она. — Но ты увидел больше, чем должен был.
Теперь решай: останешься здесь навсегда или поклянешься защищать это место?
Олег чувствовал, как силы покидают его. Он только и смог пообещать, тяжело дыша,
что работа его будет служить на благо природы.
Девушка смотрела на него ещё несколько секунд. Затем кивнула. Вокруг стало светлее,
туман начал рассеиваться.
За спиной внезапно раздался треск, и кто-то резко дёрнул Олега назад. Он ошарашенно
уставился на старика, уводящего его от озера. Тот махнул посохом в сторону болотницы,
будто погрозив, и пробормотал что-то непонятное. Женщина исчезла, словно растворившись
в воздухе.
Но её голос напоследок прозвучал в голове:
— Запомни, человек, болото принимает только тех, кто его слышит. И не забывай: оно
живое.
Старик схватил его за руку и потянул прочь с озера.
На обратном пути туман не казался уже настолько густым, заросли не были настолько
непроходимыми, а за деревьями не мелькали фигуры. Олег рассматривал впереди идущего
старика. Тот был худым, небольшого роста, с длинной рыжей бородой. Парень удивился,
вспомнив, с какой силой оттащил его старик. Да и по кочкам он скакал очень проворно.
— А как... — замялся Олег, не зная даже, что спросить.
— Блуд, поганец, постарался, — вот и все, что он услышал в ответ.
Когда они вышли на знакомые деревянные настилы, Олег обернулся. Тропы, по
которой он сюда пришёл, больше не было. Все следы его пути исчезли, как если бы его
никогда и не было.
— Ты второй, кого я вывел оттуда, — сказал тихо старик. — Первого не успел. Помни:
болото всегда помнит тех, кто однажды его видел. Уезжай и не возвращайся. Ты и так уже
не будешь прежним.
Олег ничего не ответил. Как он вернулся в гостевой дом, он не помнил. Заметил только,
что уходил рано утром, а сейчас начинало темнеть. Фотограф пересмотрел отснятые
фотографии и решил, что их для выставки достаточно. Перед сном он только позвонил
хозяйке дома и сообщил, что уезжает завтра. А на утро собрал свои вещи и покинул
заказник.
Выставка заняла два зала вместо одного. В одном зале были представлены снимки
природы — мягкие, живые, показывающие болото во всей красе. Олег рассказывал гостям о
красоте и хрупкости болот, о пейзажах, которые заставал каждое утро, о туманных полотнах
и лунных бликах на озерах. На отдельной стене были снимки редких птиц, запечатлённых на
камеру.
Другой зал был отведен под другие снимки. Там висели кадры таинственных бликов на
воде, играющих солнечных лучей, переплетённых корней и ветвей. Здесь находились
совместные работы Олега с местным художником, который отредактировал некоторые
кадры. На фотографиях виднелись странные тени, за деревьями прятались силуэты и
мелькали таинственные вспышки света. Кое-где в отражении воды, если иметь большую
фантазию, можно было разглядеть лица, среди которых Олег четко замечал только одно.
Выставка привлекла внимание. Благодаря ей болото получило статус особо охраняемой
территории. Люди наконец начали понимать, насколько оно важно.
Конечно, как только вернулся домой, Олег сразу же полез в интернет изучать легенды.
Там он узнал и про болотницу, и про остальных. Он догадался, что крики птиц, которые он
слышал, скорее всего издавал багник, чтобы завести его вглубь болот. Да и внезапное
цветение багульника тоже походило на его рук дело. Существом, которое он увидел на
тропинке за собой, был кронак, персонажа из легенд Ельни. За деревьями мелькали
блуждающие огоньки, а старик, который его вывел, скорее всего тоже был не человеком.
Олегу помог выбраться с болота не кто иной как Жевжик.
Спустя год фотограф снова вернулся в Ельню. Место манило его, он раз за разом
вспоминал о нем как во сне, так и наяву. Он снял тот же домик, что и в прошлый раз.
Хозяйка была рада его увидеть, узнала. Олег хотел снова прогуляться по знакомым
маршрутам болота, посмотреть, как за год оно изменилось.
Он и сам не понял, как сошел на смутно знакомую тропинку, но вдруг осознал, что этот
путь — его путь. Только тропинка изменилась. Ее не застилал густой туман, заросли не
мешали идти, а сквозь деревья проникали солнечные лучи. Олег шёл по тем же тропам — на
этот раз забрел случайно. Или ему так только казалось?
Когда он снова оказался у того самого озера, то понял, что и оно изменилось. Льда на
нем не было, а деревья не нависали угрожающей стеной над водной гладью, закрывая небо.
Но в центре он все же смог разглядеть лёгкое мерцание в воде. Будто кто-то
приветствовал его.
Олег улыбнулся.
Он сдержал своё обещание — болото остаётся в безопасности.

Новелла 1
В тот вечер собрались массивные тучи, угрожающе плывущие над городом, погружённым в сумерки. Дул порывистый ветер, поднимая и срывая зелёные листья. По беззвучной улице цокали спешащие каблуки.
Они старались перешагнуть огромные лужи от прошедшего дождя, который шёл с самого утра, но это не помогало: все равно находился мокрый участок, который в спешке можно не заметить и наступить на него, промочив обувь.
Где-то вдалеке слышались гулкие раскаты грома, предупреждавшие о надвигающиеся беде: дождь собирался вновь пролиться на город. Их, конечно, никто не слушал, а они продолжали своё дело. Хозяйка каблуков свернула во двор и пошла вдоль дома. Упали первые капли, затем вторые, а с третьих — началось. Девушка не успела открыть зонт вовремя, поэтому немного промокла.
Она достала озябшей усталой рукой ключи и приложила к домофону. Тот запищал, открывая массивную дверь, прозвучал раскат грома.
Сложив зонтик, девушка вошла в лифт. Скрипучий «старик» стал поднимать её на нужный этаж. Тем временем пассажирка осматривала своё лицо в зеркало, висевшее в лифте: ей было смешно, что она переживала из-за этой грозы и боялась её, а теперь чувства в прошлом. Как же смешно прыгать по лужам, когда ты знаешь, что скоро будешь это делать с маленьким человечком, который пока ещё живёт внутри тебя.
С такими мыслями она вышла из лифта. Вставив ключ в квартирный замок и повернув, она вошла в тёмную прихожую. Не зажигая света и покидав верхнюю одежду, пошла в комнату.
На пороге в изумлении она остановилась. Едкий сладкий запах дал в нос, а за ним и второй. Они словно переплетались воедино, но всё равно были различимы по-отдельности: Лаванда и Цитрус.
Цитрус был знаком, даже очень знаком, но вот Лаванда… совсем непонятно. Цитрус и Роза — вот привычное сочетание для этой комнаты, но Лаванда?!
«Может он купил новые духи», — промелькнула мысль. — «Но я же не люблю Лаванду!». Она стала приглядываться и увидела, что по обоим краям кровати что-то лежит. Девушка достала свой телефон, тусклым фонариком посветила…
…и она увидела греховное деяние, которое придумал сам сатана: он спал, и другая она спала вместе с ним. Милая, но другая, незнакомая, спала на месте хозяйки спальни!
Гневно зажегся свет, двое в кровати подпрыгнули от неожиданности: он таращил глаза, пытаясь их продрать, она же хлопала ими, прикрывая одеялом нагую грудь. Тишина потрясения повисла в комнате.
— Я думал: ты задержишься на работе, — выдавил из себя он. Он ещё мог говорить, а вот обе женщины молчали: хозяйка от потрясения, а её конкурентка ждала продолжения сцены, слегка улыбаясь. Она сканировала глазами жену с ног до головы, останавливая взгляд на чуть округленном животике.
Жена повернулась и хотела выйти, но он подскочил к ней и схватил за руку. Их лица были повернуты друг к другу, поэтому расстояние было ничтожно мало.
— Прости меня, — чуть смеясь, сказал он, дотрагиваясь своим носом её носика. В обычные время это была их романтическая фишка, но сейчас она утратила былую романтику и превратила её в уголь. Каким ничтожным предстал он перед нею в эту минуту! Она же жила с ним целые три года! а об этом даже и не догадывалась. — Простишь?
Мир поплыл. Стены стали принимать горизонтальное положение, а пол приближался — потолок отдалялся. Она услышала лишь обрывки фраз: «…звони в скорую, она…», «О, Господи!».

Рывок — она проснулась вся в поту. Тяжело дыша, девушка резко села в кровати. В комнате было темно, но вскоре предметы, находившееся в ней, стали приобретать очертание и форму.
Глаза начали привыкать к темноте, тем временем рука потянулась за бутылкой воды, чтобы промочить пересохшее горло… Тумбочки на месте не оказалось: рука шарила в чёрной пустоте. Только сейчас страшная мысль стала колоть полушария мозга: она не в спальне, она не у себя дома — тогда где?
Паника вновь охватила её сердце. Она встала с кровати, но почему-то подозрительно легко у неё это получилось. Девушка подошла к окну — другой вид! Она оглянула комнату — это не комната, а палата! Не удобная домашняя постель, а больничная стандартная койка! Девушка рефлекторно прикрыла обеими руками свой живот, защищая своё будущее чадо.
Ужас!! Живот спал. Его нет! После этого открытия началась истерика: бедная девушка тихо сползла на пол под подоконник, прижала колени к груди. Тысячи женских криков разных по громкости вырвались из одного горла. Потекли слёзы.
Страх, истерика, паника захлестнули её.
Она не услышала за дверью торопливое шарканье ног, не заметила, как вошли двое в белом, как подняли её под мышки и повели к постели. Она не сопротивлялась, потому что бессмысленно биться с двумя медсестрами, к тому же жизнь утратила смысл. Ребёнка нет! Больше нет…
За мельканием мыслей она не заметила, как на пороге появилась третья фигура. Этот человек принёс шприц. Двое медсестёр уложили девушку на живот, а человек, быстро подойдя к ней вколол содержимое шприца. Это небольно, а может быть и больно… но теперь это уже неважно, всё равно захлестнувшая душевная боль была сильнее любой другой физической…. Может быть инъекция хотя бы на время уберёт её. Хоть какая-то радость…
Она падала в забытье, на пути к которому развернулась череда жизненных образов: сцена предательства, больница, потеря ребёнка, психиатрическое отделение. Последнее предстало перед ней словно в тумане, это не её мир, это не реально…
Все смешалось окончательно…

Новелла 2
Анна проснулась в темноте от ночного кошмара. Она долго не могла прийти в себя, оглядела комнату. На часах было примерно три ночи, солнце ещё не встало. За окном правила летняя ночь, через открытое окно ветер развевал тюль, словно парус.
Анна отдёрнула одеяло и вышла из комнаты в приоткрытую дверь. Во всей квартире было черно и тихо. Женщина, стараясь сохранить ночное состояние шумов, осторожно, но торопясь, пошла по коридору. Она заглянула в соседнюю комнату, в которой в углу стояла детская кроватка.
Мать побоялась перешагнуть через порог, да в этом и не было особой необходимости. Её глаза быстро привыкли к темноте и могли различить спящего малыша, который сладко посапывал.
Насладившись ночным чудом, Анна продолжила свой путь по темноте квартиры. Теперь она решила добраться до кухни, там стоял графин с водой, который в такие моменты манил своим освежающем воздействием на ссохшиеся горло после неприятного сновидения.
Напившись вдоволь воды, хозяйка отправилась обратно в постель и тут же заснула…

Водоём находился в десяти минутах от дома, если ехать на машине. Это было место сбора всех мам в округе. Все жители твёрдо знали: когда у вас появится ребёнок, то до восемнадцати лет (а то и дольше), вы будете приезжать на этот пруд и болтать с другими такими же семьями. Время рождения этой крайне странной традиции никто не знал, но имелись предположения о причинах её появления: городок был настолько мал, что кроме пруда и парка не было мест для развлечения. Пруд имел больше плюсов, чем парк, поэтому все шли или ехали именно туда.
Анна припарковала свой автомобиль на привычном месте. Она увидела, что к машине идёт её давняя приятельница.
«И как ей удаётся так скоро меня вычислять», — подумала Анна.
Она вышла из машины и стала вынимать Колю, который восседал на детском автомобильном троне на заднем сидении. Мама всячески подшучивала над ним по этому поводу. Сейчас она приговаривала:
— Ну что, Ваше благородие, вылезайте!
Тем временем подошла и Наталья:
— Вы сегодня поздно. Привет!
— Да, кое-кто не хотел кушать, — ответила весело Анна.
Коля уже в коляске сидел и улыбался.
Две мамы пошли вместе и завели разговор про свои семьи, про новостные сплетни и так далее, а маленький Николай ехал в своей колеснице и удивлялся красоте и разнообразию мира. Он знал: что-то спрашивать у мамы при тёте Наташе — бесполезная трата сил.
Подъехали к берегу, Анна высадила своего бутуза на песочек, а он пошёл. Пришлось следовать за ним, держа за ручку, которая цеплялась за материнскую руку лишь за палец.
— Нашла кого-то? — спросила Наталья.
— Нет, а что толку-то? — пожала плечами Анна, — У меня вон центр вселенной, идёт и улыбается.
Подруга часто неожиданно задавала этот вопрос, даже предлагала с кем-то познакомить. Сначала Анна пугалась таких вопросов, предложений, но потом просто привыкла и научилась мягко отказываться от них. Наталья же теперь задавала их машинально. Никто из них уже и не знал, хотела ли Наталья действительно помочь или спрашивала больше для порядка. Вопрос приобрёл статус контрольного, если его не задать — беседа не состоялась.
Коля играл в песок, а разговоры взрослых продолжались и продолжались.
— Где твой сейчас? — спросила Анна.
— С отцом ушёл, они решили куда-то поехать, не сказали куда.
— Может подарок тебе решили выбрать?
— Может быть… они всегда приезжают из своих тайных поездок все грязные, чумазые, но довольные.
— Не говорили куда ездили?
— Олег потом признался, что на рыбалку вместе с сыном… Но попросил это не обсуждать в присутствии Вовки, говорит: это их «мужская тайна».
— Вон чего! — протянула Анна и тяжело вздохнула.
Она, действительно, хотела найти своему Коле папу, но пока не попался тот мужчина, которому она бы подарила это счастья. Ей попадаются лишь мужланы. Она не может разглядеть в них то, что ищет. Да и когда ей искать, вот пойдет шкет в детский сад, тогда появится немного времени, а пока махнуть на это рукой — не так обидно станет.
— Давай сгоняем за мороженным, — предложила Наталья.
— Сейчас, Колю возьму…
— Да пусть сидит, вон же тележка, — откликнулась подруга, махнув рукой в сторону продавца.
Анна пожала плечами и вместе с подружкой быстрым шагом направилась к тележке. Радушный продавец, сидевший под зонтом, при приближении потенциальных покупателей вскочил, как ошпаренный. Видимо, эта парочка была первой, которую он обслуживал за сегодняшний день.
Наталья, как всегда, не знала, что выбрать и сеяла сомнения насчёт покупки Анны. Последняя привыкла к такому поведению и не обращала внимания.
— Да, да, ещё возьмём лимонад, — наконец-то согласилась Наталья.
— Сегодня мало народа, — заметила Анна на обратном пути. — Почему интересно?
Наталья пожала плечами:
— А точнее: нет никого, кроме нас… Удивительно! — поддержала она подругу.
Женщины поднялись на пригорок и ужаснулись… Маленького Коли не было возле кучки песка, которую он сумел сгрести. Подбежав ближе, Анна увидела еле заметный след от четверенек, который вёл к маленькому пирсу, входившему в воду. На пороге досок явный след заканчивался, а на самих досках было множество песчинок, которые образовывали его своеобразное продолжение.
Рядом с ухом матери прошептала подруга:
— Там же глубина для него начинается!..

Выброс.
Анна проснулась в темноте от ночного кошмара. Она долго не могла прийти в себя, оглядела комнату. На часах было примерно три ночи, солнце ещё не встало. За окном правила летняя ночь, через открытое окно ветер развевал тюль, словно парус.
Не теряя ни минуты, женщина выбежала из комнаты в коридор. Она даже не заметила, что из кровати донесся недовольный сонный возглас. Анна поняла, что всё случившиеся с Колей был сон, но материнское сердце требовало проверки.
Она подбежала к комнате сына, ворвалась в неё и остолбенела. Детская, которая предстала перед хозяйкой, стала иной… Анна с отчаянием ударила по выключателю, чтобы зажечь свет. Это была обычная взрослая комната, скорее кабинет, в котором стояли компьютер, стол, стул и книжные шкафы. Ни кроватки, ни пеленального столика — всё исчезло, даже стены поменяли обои.
Анна закрыла рот руками, чтобы не разрыдаться. Тут хриплый мужской голос проговорил у неё за спиной:
— Ань, всё Ок?
Женщина мигом повернулась: перед ней в дверном проеме стоял широкоплечий мужчина со смолистой щетиной. Он сонно смотрел на неё в упор, ожидая ответа.
— Вы кто? — только и смогла произнести напуганная женщина.
— Я твой муж, Николай, — спокойно ответил мужчина.
Анна присела на пол от удивления и страха. Как такое может быть? Она твёрдо знала, что уже как год, после рождения сына Коли, она развелась с мужем, имя которого она не хотела помнить, а после этого не нашла другого. Вдруг доминирующее чувство сменилось другим, какое дало женщине разряд.
Она вскочила и пошла на врага, истерически вопя:
— Где мой сын?!
Николай перехватил её руки, которые пытались его ударить, и обездвижил их. Их лица оказались друг против друга.
— У нас ещё нет детей, — тихо произнёс он, затем уточнил: — Насколько я знаю, ни у тебя, ни у меня нет детей.
От потрясения Анна ослабла, и Николай отпустил её.
— Как это? — изумлённо спросила она.
Николай стал тихо отступать к полке, висевшей на стене:
— Послушай, ты хочешь знать, где твой сын Коля, которому скоро исполнится год? — Анна с надеждой кивнула, Николай же, взяв трубку телефона, начал набирать номер, продолжая: — Ты всё равно не поверишь в мои объяснения, но спокойно выслушай: тебе иногда снится сон про то, что Коля тонет в пруду, что является следствием рецидива твоей болезни.
Николай пытался говорить витиевато, чтобы у него было достаточно времени дойти до двери и набрать нужный номер. Как он и предполагал, его речь не успокоила Анну, а наоборот, вызвала у неё агрессию. Она попыталась снова напасть на него, но мужчина ускользнул в дверь, которую запер.
— Я пытался помочь… убрать ночной кошмар… но ты не послушала меня, — кричал он прерывисто в дверь с отчаянием, — Ты перестала пить таблетки.
В этот момент телефон дозвонился, Николай крикнул в трубку:
— Ольховы, рецидив, — и отключил телефон, сполз спиной по двери на пол и стал ждать, сидя, прислонившись спиной к двери, за которой бушевала женщина с психическим расстройством и его жена в одном теле.

Новелла 3
Курсор всё мигал и мигал на белом фоне электронной страницы, а мысль не шла. Нужно было разработать проект для предстоящей конференции, но он не хотел сочиняться, может, потому что стрелка часов на противоположной стене уже приближалась к 21:00, тем самым говоря, что срок работы давно истёк.
Максим откинулся на спинку стула, делая вид, что натужно старается придумать хотя бы строчку. Интересно, для кого он старался? Начальника сегодня не было в офисе к тому же в это время он точно не приехал бы. Макс тем самым просто облегчал угрызения совести.
Он кинул ещё раз взгляд на часы потом на календарь. На последнем мужчина обнаружил жирный красный круг, до которого было ещё четыре дня — Максим вздохнул с облегчением. Он работал над проектом уже неделю, но оставался на одном и том же этапе «старт». Четыре дня могли спасти его: посередине же выходные были. Поэтому ленивый сотрудник фирмы встал из-за стола, схватил пиджак и быстро направился к выходу.
На улице давно вечерело. Зажглись фонари, лёгкий ветерок обдувал лицо. Макс сел в свой внедорожник, закурил, открыв дверь. Было тепло, поэтому можно сидеть с открытой дверью и курить сигарету, которая, горя, медленно испарялась.
Закончив добровольно травить организм, Макс стал настраивать навигатор. Дорога предстояла долгая, но зато домой. Правда, дома уставшего мужчину никто не ждал.
Машина заревела и помчалась по трассе. По небу ходили облака-тучи, было точно не ясно, будет ли сегодня дождь. Метеостанция говорила, что будет, потом сменила своё мнение, а затем Максим перестал её слушать. Где-то вдали громыхнуло, начало накрапывать. Водитель включил дворники.
Мотор рычал, колёса брызгались водой, руки крепко держали непослушный руль. Пора сворачивать.
Передние колеса бухнулись на размытую грунтовую дорогу. Страшный зверь-внедорожник прокряхтел, но поехал — колёса нашли сцепление с поверхностью. На трассе было освещение, здесь же его не было совсем. Мужчина включил дальний свет. Дождь прекращал лить, дворники автоматически меньше стали скрести стекло. Напряжение спало. Макс поддал газку.
Мимо проносились деревья. На мини-часах, которые были вмонтированы в панель управления автомобилем, было уже десять тридцать вечера. Оставалось примерно десять-двадцать минут до домашнего уюта. При мысли о доме Максима пробила зевота. Одной рукой он держал руль, другой пытался закрыть свой рот.
Удар… Удар в лобовое стекло. От неожиданности Макс рванул руль влево — внедорожник влетел в придорожный столб. Водитель отключился.

В то же мгновение Максим весь в поту резко сел в постели. Мужчина стал дико озираться по сторонам. Сбоку трещал будильник, в комнату поступали первые лучи солнца. До Макса только теперь стало доходить осознание, что это был сон. От и до — всё сон. Он выругался.
Мужчина спустил ноги с постели, хотел встать, но его пошатнуло, и он сел обратно: «Вчера же не пил, а сейчас точно как с похмелья!», — удивился он.
Шатко дойдя до кухни, он поставил чайник, который вскипел достаточно быстро, заварил кофе. Голова трещала от боли. Найдя пульт на кухонном столе, Максим включил телевизор. Показывали новости региона.
Ведущий баритоном говорил прелюдию к новостному сюжету:
— Житель посёлка N, Олег Степанов, заявил в местный отдел полиции о пропаже жены и шестимесячного сына вчера вечером, в отделе полиции попросили подождать день. Но отец решил пойти на поиски, о том, что он нашёл расскажет наш корреспондент Мария Васильева.
Максим пил кофе и с интересом смотрел на ведущего. Его иногда цепляли такие прелюдии, потому что он любил детективные истории.
На экране появилось лицо корреспондента Марии:
— Именно на этом участке дороги, соединяющей два посёлка были обнаружены Олегом Степановым два трупа: его жены и ребёнка. Елена возвращалась от подруги с коляской, но попала в грозу, переждала, а потом была сбита синей иномаркой, которая на данный момент стоит у придорожного столба. Водитель внедорожника скрылся с места преступления… — Мария ещё что-то говорила, но Максим больше не слушал. Он побежал к окну, которое выходило на парковку.
Машины не было… Под навесом было пусто…. Максим шокировано повернулся на месте и услышал слова из телевизора:
— По словам представителя местного отдела полиции, преступник был вычислен по номерам автомобиля. Это некий Максим Крючков. Он объявлен в розыск!

2 сентября
Второе сентября 1945-ого.
Можно выдыхать,скажете вы?
Конец этого фашизма проклятого?
Но выдох только для вас это,увы.

Сражались все наши деды и прадеды,
"И жизнь отдам" - кричали все они.
Пока всю эту силу не утратят,
Горят непобедимые огни.

Родиной своей дышали все солдаты,
Мечтой их было родину спасти.
Но ведь они ни в чем не виноваты…
Так почему на смерть должны идти?

И мы ведь не узнаем даже,
Как бы сложилась их судьба,
Какие б они видели пейзажи,
Но вот последнее,что видели-стрельба.

А вы что? Критики диванные,
Умеете только и пальцем тыкать,
Смотреть какие-то программы иностранные,
И если,что не нравится,то хныкать?

По обзывать политиков,сказать как будет лучше.
Будь вы на этом месте,сделали бы так!
Вы даже хуже, чем то племя, что заблудше,
И вы бы в том году не выжили никак.

Без прошлого нет будущего.
Запомните вы раз и навсегда!
Не бывает ничего упущенного,
Бывает недопонятое иногда.

А вот в чем смысл строк моих сейчас:
Любите нашу Беларусь, как те солдаты.
Иначе зачем я рассказала этот атас?
Чтоб глаза края нашего были синеваты!

Потерянная ценность
Тринадцать нелюбимое число,
А август нелюбимый месяц.
Всё это было будто бы назло,
Мне было ведь тогда даже не десять…

При жизни не ценила я тебя,
А после смерти плачу каждый день.
И нервы все свои, губя,
Я не могу перешагнуть эту ступень.

Стихов пятнадцать посвятила я тебе,
Но лучше бы это при жизни было.
Мне кажется после того дня я не в себе!
И моё сердце тебя никогда бы не забыло!

И жить я не могу тут без тебя.
Ты заменял мне всех и всё на свете.
Закрылась я в той девочке,крича.
Цените дедушек и бабушек вы, дети!

Маме
Как убийственно на этом свете жить!
И было бы всё так,если бы не ты.
Я могу часами напролёт тебя боготворить,
Я правда не видала столь яркой красоты!

Мир не достоин твоих слёз
И, в целом, тебя мир не достоин!
Ты хочешь знать? я всё это всерьёз!
Если б все видели тебя,то не было бы воин.

Ты хочешь знать, за что эти слова?
Да ты всё это заслужила!
Ты посмотри на всю себя сперва,
Ты всё лучшее в себе всегда хранила!

И вот последнее,что я сейчас скажу:
Ты, как луч жизни среди этих мраков.
Тебя я на холсте когда-нибудь изображу,
И не опишет тебя ни один Булгаков!

1. Пополам

Если горе с другим разделить пополам,
То получится каждому лишь по полгоря.

Если радость, с улыбкой, кому-то отдам,
Станет радости больше,как минимум, вдвое.

Разделённая боль станет меньше болеть,
Если каждый возьмёт на себя понемногу

Что угодно возможно нам преодолеть,
Как известно, идущий осилит дорогу.

Плачь , когда слишком больно, но помни всегда,
Что любая печаль лишь на время даётся.

Скорбь утихнет, а слезы - святая вода.
Тот, кто плакал, однажды, опять улыбнется.

Будет снова весна, будет искренний смех,
Лишь бы не забывать эту заповедь Божию:

Если радость и горе разделим на всех,
То возможным окажется все невозможное.

2. На распев

Сохранились в России церквушки-
Золотые с крестами макушки
Меж домов и деревьев блестят.

Я смотрю из окошка вагона:
Будто в долгой, безвылазной  коме
Деревушки - старушки стоят.

По дворам и по крышам спокойная,
Как молитовка заупокойная,
Льётся грустная тихая песнь.

Я смотрю на закатное солнышко.
Ты и счастье мое , Ты и горюшко,
Мне и грустно, и радостно здесь.

Здесь любовью душа наполняется,
Красотою твоей восхищается.
Кружит голову здесь благодать.

Пусть не гладко все - что-то не ладится,
С Божьей помощью это управится,
А Россию мою не сломать.

3. Тишина

Боже, научи слушать тишину...
Где она живёт? Как её найти?

С суетой своей я веду войну,
К тишине в Тебе все мои пути.

Самый трудный бой я веду с собой
Без пощады тех, кто во мне живёт.

Боже, помоги, я ещё живой!
Я ещё могу двигаться вперёд.

Как же тяжело в суете сует
Отыскать в себе остров тишины.

В мире, где почти мира то и нет ,
Лишь Твои глаза тишиной полны.

Бросок

Поезд змеится в подземном туннеле,

Звякают молотом рельсы во тьме,

Так, извиваясь, шипит неделя,

Глаз отражается в каждом дне.

Тот, кто забыл, как смотреть на звёзды,

Тот, кто в змеином взгляде уснул,

Звоном вопроса "Ещё не поздно?"

Пустит стрелу в вездесущий гул.

Пустит – и голову к небу вскинет,

Острой кометой просьбу взметнёт –

Город утонет в бурлящем дыме,

Лавой прольётся небесный лёд.

Волны вокруг затанцуют разгульно,

Море подбросит просящего ввысь,

Словно Тритон, Каналоа и Ульмо

Вместе на просьбу отозвались.

В офисах будут резвиться дельфины,

В окна влетая на лунных лучах,

И горожане закружатся с ними,

В кипах бумаг хороня свой страх.

Прямо в вагоне взмахнёт руками

Смелый просящий, рванувшись вперёд –

Тысячегранный искрящийся камень

Бездной в ладони ему упадёт.

Вяло слоняясь по магазинам,

Будет просящий искать ответ,

Снова по рельсам ржавой дрезиной

Жизнь застучит, но разгадки – нет.

Только на грани ползучей яви

И быстрокрылого синего сна

Правду о камне просящий узнает,

Сердцем прочтя его письмена.

Рыбой летучей нырнёт он в джунгли,

Сбросив изгрязенные сапоги,

Прочь от сырой небоскрёбной тундры

В мир, где прибоем смеются пески.

Рождение мирохода

Тишина. Только листьев зелёное золото

Льёт вечерний огонь на траву.

И пока в моей жизни ни грома, ни холода –

Десять лет я на свете живу.

На траве босиком, глядя в небо бездонное

На слияние солнца с луной,

Я, дитя перекрёстка вселенных бездомное,

Повстречалась впервые с тобой.

Ты взяла меня за руку, словно сестра моя,

И шагнула за грань сквозь закат,

И с неловких шагов начиналась та самая

Жизнь, о коей все только молчат.

"Ты игрушка, – сначала тебе говорила я, –

Просто воображаемый друг.

И глаза пусть твои золотисто-игривые

Станут зелены, как этот луг".

"Я не кукла в руках твоих, не порождение

Твоей скуки и жажды игры,

И покорно внимать твоему повелению

Не могу, как не можешь и ты.

Ты сумеешь ли вдруг, приказанию следуя

В одночасье цвет глаз изменить?

Ты вступила, сама же об этом не ведая,

В мир, где есть судьбоносная нить.

И по нити мелькают цветные столетия,

Выплетая текучую сеть,

И тебе её рвать, в небожители метя,

Не дано, но ты можешь – Смотреть".

Это был твой ответ. И тогда приоткрыла я

Ту завесу, что делит миры,

И, едва не упав, вдруг умчалась на крыльях

За пределы обычной игры.

Для кого-то я просто ушелец пропащий,

Для кого-то – всего лишь игрок,

Но я верю: прошепчет мне ветер летящий,

Что быть дважды рождённой – мой рок.

Нафану́а[1]. Пещера Áга Лéга[2]

Луч сочится сквозь свод пещеры,
Пальмы-стражи молчат в росе.
Я, приверженка лунной веры,
Взор направлю к небес красе.

Си́на[3], ярче всех звезд сиянье
В эту ночь источаешь ты!
Свет несёшь в летний вечер ранний,
Серебришь имбиря цветы.

На душе будто всё спокойно,
Кровь уже не течёт из ран.
Пусть ответ мне даст вечер знойный:
Что сулит мне мой царский сан?

Всё, казалось бы, уж решилось:
Пей, танцуй и забудь тоску,
Равновесье восстановилось,
Но смириться с ним не могу.

Из воды скоро встанет Солнце,
В океан выйдут рыбаки,
Невдомёк им, что круг замкнётся
Всем стараниям вопреки.

Мир в руках у меня ютится,
Места не находя себе,
Через миг он вспорхнёт, как птица,
Вновь дорогу открыв вражде.

Помню, в детстве как я мечтала
Исцелять силой трав лесных[4],
Но богиней войны я стала
И в искусствах сильна иных.

[1] Нафануа – легендарная самоанская воительница. Согласно преданию, во время войны между западом и востоком острова Савайи в архипелаге Самоа воины восточной стороны жестоко обращались с пленниками, заставляя их карабкаться на пальму вверх ногами. Узнав об этом, Нафануа выгнала завоевателей с западной половины Савайи и освободила пленников. После победы её признали верховным вождём всего Самоа.

[2]Ага Лега – пещера, где Нафануа отдыхала и лечила раны после битв.

[3] Сина – самоанская богиня луны

[4] «Исцелять силой трав лесных»: Нафануа – богиня не только сражений, но и тропического леса и целительского мастерства. В детстве ей был очень интересен лес и целебные свойства растений, уже потом её научили воевать.

ХУДОЖНИК
И взявши в руку огненную кисть,
И удержав гусиное перо,
Он без конца рисует жизни честь,
Как пред Мальвиною творил Пьеро.

Он есть - вся пламенная сила.
Он - солнце вечное Земли.
И даже грозные светила
Сломить упорства не смогли.

Великий маг и чародей
Рождает красками огонь.
Он сам властитель тех идей,
Что нам несут великую любовь.

Без них единства света нет,
Без них угаснет общество, как встарь.
Они нас двигали вот столько лет!
Как ловит мяч довольно опытный вратарь.

Художник - он поэт, мыслитель,
Единство кисти и пера.
И на холсте, и на бумаге он творитель
Каких природа создала.

Огромный шар из смыслов
Дарует солнечный художник.
Полно в окрýге афоризмов.
Я отражение и новый основоположник.

ПОЕЗДА
Они бегут в немую даль,
Не зная замысла и цели,
Гремит вблизи седая сталь,
Ведя к высокой цитадели.

В глухую ночь на станции,
На стареньком святом перроне
В единый час овации
Сидит девица во «короне».

На фоне северной луны
Она, внимая треску стали,
Всё ожидает поезда из мглы
На вечно каменной эмали.

Дождавшись знака семафора,
Она его проводит глазом,
А женщина во власти светофора
Под ливнем пробежит алмазом.

Свистит гудок, и караван
Уходит в даль небес, и снова
Провозят белый сарафан,
В то время как сестра глядит сурово.

Состав проходит за составом,
Она по-прежнему сидит.
Сливаясь, люди с задним планом
Плывут во пламенный зенит.

А вот опять гудок и свист,
Девица пожирает дымку.
Но поезд - сладостный артист -
Показывает ей улыбку.

Сорвавшись со святого места,
Девица кинулась к нему.
Как будто бы опять невеста,
Обвила шею мужу своему.

Она его целует, плачет.
Он улыбается, молчит.
Сердца бегут и в грýдях скачут,
Когда волнуется гранит.

НОЧЬ. ДЕНЬ
Клубится мрачный небосвод
И очень тёмными тропами
Зовёт меня идти вперёд
Под серебристыми боками.

Завоет мгла на пустоту,
Там завизжит прохлады море.
И всё померкнет. Канет в немоту,
Покроя паром наше поле.

Звезда, раскрыв свои ресницы,
В полночном небе говорит.
Всё силясь округлить зеницы,
Она мне песенку творит.

Переливаясь жемчугами,
На небе звёзды сладко спят.
Медведи ходят округáми,
А совы в темноту глядят.

Но круглая вода на листьях
Даёт начало света дню.
И на цветах-то нет корысти,
А есть истоки новому огню.

Восходит яркий день на складках
Багрово-праздничной листвы.
Весь спрятался в ночных загадках,
Не хочет выходить из мглы

Последний луч из-под канавы.
Он завернулся да в дупле
Сидит и ожидает переправы,
Служа и солнцу, и себе.

Но поборовшись, луч выходит,
А око полностью встаёт.
На водной глади остаётся
Ночной волан да мой рассказ.

Я знаю, что ты читаешь это, мне нужна твоя помощь: помоги мне проснуться, пожалуйста… Свет, крик, лицо измученной матери, мягкая кроватка, дом полный любви и ласки – первое моё воспоминание, которое обрывается звоном разбившейся бутылки из под пива. Далее детский сад, друзья, начальная школа, пролетели мгновенно, о, а это мой любимый момент: первый поход в парк аттракционов, всё такое яркое, громкое, вокруг только счастливые люди, хочу что бы этот момент никогда не заканчивался, я побежал вперед к самому большому колесу обозрения, только вот, когда я обернулся, чтобы посмотреть на лицо счастливых родителей – весь мир замер, ибо я был один. Я устал видеть это в сотый раз, переживать эти эмоции, когда это закончится?
Мне снова шестнадцать лет, май, солнечный день, школа, закончился последний урок, я спускался по лестнице, но что-то было не так, будто расстановка на этажах, которые я проходил, отличалась от обычного, спустившись на первый этаж, я пошел к выходу, только вот снаружи больше нет солнца и приближалась гроза. Я быстро схватил свои вещи и побежал домой, улицы были пустыми, лишь дуб с пушистой кроной, в детстве часто там прятался, а когда слезал разбивал коленки. Вот он дом, я мечтал как можно быстрее в него попасть, но почему-то стал бежать медленнее, с каждым шагом все сложнее было передвигать ноги…Меня настигла гроза, черное небо, так и норовило проглотить меня, напряг все свои мышцы и спрятался за дверью «рая». Дома никого нет, только любимая собака. Стук и еще один, только хотел открыть дверь, но рука резко отдернулась от замка и я подумал, что стоит проверить, кто стоит по ту сторону двери. Задав соответствующий вопрос, я услышал лишь непонятное бульканье и то, как Они просачиваются через щель в двери, нет, опять, это то, что я всегда хотел забыть, но Они каждый раз пытаются пролезть в мою голову, я просто хочу проснуться.
Сегодня замечательный день, мой сын идет в школу. Я узнал, что где-то недалеко от дома, на территории парка, был открыт специальный учебный комплекс. Я зашел в него и был так поражен: внутри находилось очень много больших беседок, сделанных в виде классов, только они были обтянуты пленкой и больше похоже на теплицы. Возле них были небольшие игровые площадки, где играли дети, а за ними следили учителя. И на территории этого комплекса были непонятные растения, как трава, но очень высокая и склизкая? Я дошел до небольшого административного здания, как вдруг прозвучал звук, что-то среднее между колоколом и сиреной, а так же женский крик "Дети, всем пора на урок!". Внезапно на улице потемнело и все люди куда-то пропали…Вокруг меня пустошь, думаю, мне пора уходить.
Я вышел из парка, но я оказался в месте, которого там никогда не было - огромный пустырь с пешеходной дорогой, вдоль которой шли старые пятиэтажки, я просто хочу домой! Слышишь? Выпусти меня! А возле них были те же странные растения и гальки. Чем дальше я шел, тем более ветхие были дома. Их объединяло то, что у всех были забиты окна изнутри. И вот я дошел до последнего дома. Его фасад - это, по сути, одно огромное стекло. Ни подъездов, ни окон, ни лестниц - весь фасад и был одним окном. И вдруг с обратной стороны этого гигантского окна появилась ладонь…Потом еще одна…И так их накопилось тысячи. Они все начали стучать, создавая такой грохот, что собственных мыслей не было слышно. Вдруг внезапно сверху на меня падает гигантская капля воды. Я отключаюсь.
Придя в себя, я оказываюсь в аквариуме? В океанариуме. Странные растения - водоросли. Непонятные помещения - декоративные фигурки. Гигантское окно - это обратная сторона аквариума. Руки - это посетители, которые ударами о стекло пытались привлечь к себе внимание рыб. А я - всего лишь рыба с богатым воображением. Вспышка фотоаппарата, свет, крик, лицо измученной матери и ровная линия на кардиомониторе, я проснулся.

Такое же небо, такие же птицы
Сегодня, вчера и столетья назад,
Меняются жизни, стираются лица,
Лишь камни всё помнят, но камни молчат.

Ни звуков, ни запахов здесь не бывает,
Развелись по ветру чьи-то духи,
Стареют аллеи, дома умирают,
Закончились песни, забылись стихи.

Чем пахнет забвенье? Наверное, пылью
И каменной крошкой разрушенных стен,
Забытых подвалов слежавшейся гнилью,
Как сырость и пепел, как плесень и тлен.

Пусть времени камни не сразу сдавались,
Не нам их спасти от воды и огня.
От жизней чужих лишь осколки остались,
А что же останется после меня?

Будет время ошибки свои исправлять,
Будет время любить, будет время прощать,
И для первого снега, и первой весны,
Будет время для песен и для тишины,

Для несбывшихся снов и несказанных фраз,
Будет время, которое только для нас,
И для вечного горя, и вечной любви,
Будет время в слезах, будет время в крови,

Время сдаться и время навеки забыть,
Для того, чтобы чьи-то долги оплатить,
Чтобы в вечность шагнуть и растаять во мгле,
Время будет однажды для всех на Земле,

Для созданья миров и для смерти планет,
Для галактик, которым названия нет,
Будет время - миры возродятся из тьмы.
Будет время, вот, только, а будем ли мы?

В лесу забытом древний идол
Несёт дозор который век,
На алтаре его разбитом
Растут цветы и тает снег.
Воспоминаний пыльный ворох
Кружит, как листья, на ветру,
Нет гимнов, лишь мышиный шорох,
Где пепел - места нет костру.
Людей коварные соседи,
Живут проклятье и нужда,
Вот только боги не ответят -
Забыли голос их уста.
Дружины в прах развеет время,
Сошёл с ума последний жрец,
Не помнит предков наше племя,
Но песня леса - зов сердец.
В лесную глушь тропой забытой
Ушли святые на покой.
О чём ты плачешь, древний идол,
Дождями осени седой?

Птица - Жи́ва
Что происходит?
Это суббота длиннее среды.
Что происходит?
Это на сердце осколок упавшей звезды.
Моё сердце болит и горит.
Моё сердце льется слезами,
Оно просто срывает и ждёт.
Оно чувствует, что не с вами.
Оно видела солнце, такое,
Что любится с облаками.
И оно так хочет к нему,
Но солнце теперь не с вами.
И сейчас я одна стою
Среди ночи тихой и синей.
Я здесь вижу пустоту,
Что закрыл собою злой иней.
Скоро птица ко мне придёт-
Птица живою Жива.
Жива здесь всё разобьёт
И кинется прочь с обрыва.
Я стою среди ночи синей.
Я здесь вижу лишь пустоту,
Пролетела вдуг с ветром Жива
Сверху донизу налету.
Птица Жива летела страшно.
И от взмаха её крыла
Даже ужас сбежал- опасно,
Но стою здесь я лишь одна.
Жива небо снесла собою.
Жива землю собой сотрясла.
Жива рухнула предо мною
И взглянула в мои глаза..
Я увидела птенчика маленького
Окружëнного страхом и болью,
Она просто стала старенькой,
Но внутри осталась собою.
Я тогда обняла её крепко,
Обхватила руками крыла.
Между пальцами её перья
Словно плакали от тепла.
Жива, Жива!
Где сейчас ты летаешь?
Я не ведаю те края.
Там наверное все тоже живы,
Как сейчас здесь и я
Жива.

Сон
Я, перешагнувший свой век как крайность
На тысячи или более лет вперёд,
Обернувшись смиренно и тихо замаявшись.
Ударяюсь головой о стеклянный лёд.
Я не нравлюсь вам.
Я не правильный.
Сном закрытый
И веком затравленый.
Быть может научусь,
Открою книгу
И в начало вернусь.
А начала вовсе и нет...
Укрылся в падении свет.
Я закрою глаза и во сне окажусь
И из того сна никогда не вернусь.
Открыты глаза,
Среди тёмных рядов
Шагаю
Действительно неспеша
Средь чёрных и страшных холмов.
А подмышкою книга.
Книга моя, книга меня.
Пред глазами лишь след того мига.
Я иду показывать книгу
И рассказать в ней себя.
Толпы чёрных людей окружили меня
Люди нужна ли вам книга моя?
Но люди молчат,
Все куда-то спешат.
И затапиывают башмаками,
А сами ходят кругами.
Но я продолжаю свой путь,
Хоть с каждым шагом и уменьшаясь,
Среди колкой тьмы растворяясь.
Вон впереди мои друзья.
"Нужна ли вам книга,
А нужен ли я? "
Но друзья молчат
И не видят меня.
А лишь в тонких змей обращаясь
Шипят, среди ночи скрываясь.
Вот мне тяжело но я снова иду
Сквозь чёрные тучи и тьму.
Вон впереди семья:
Папа, мама, сотня братьев и я .
И вот я предстал,
Славно нищий прося,
"Нужна ли вам книга
Нужен ли я? "
Братья вдруг скрылись во тьму
И отца я найти не могу.
Вот я лишь стою, как пощады просящий,
И голос во тьме звучит тихий, звенящий.
"Мама! Нужна ли книга?
Мама, нужен ли я?
Мне никто не ответил, мама
Весь мир мне теперь не родня".
Но мама скрылась средь ночи
И завыл я как волк что есть мочи
Зачем тогда книга?
Зачем тогда я?
Во мраке исчезла даже семья.
Рядом горит пламя огня.
"Прощай моя книга, прощай навсегда".
Но книга не стала гореть
Она решила молча терпеть
Тогда за книгой бросился я .
Не взяло пламя книгу, выхватил я.
Тогда среди тьмы оглянулся
И от пустоты ужаснулся.
И опустившись на колени
Стал тихо плакать.
И книга от мрака
Слезами лилась, стала цепями звякать
И исчезла во тьме.

Ель здесь ласковей берёзы,
А кругом грохочет тишь.
И в полёте птичьи слезы,
Как дожди сбегают с крыш.
Иногда творим такое,
Так что страшно от себя.
Верим в голоса покоя.
Неслыхали никогда?
А по лунным столбам люди
Ходят тихо, пряча взгляд
Вновь увидят и забудут.
Шаг, прыжок, полёт, назад.

Взял Бог в руки кисти, краски, гуашь…
Взял Бог в руки кисти, краски, гуашь,
И начал писать разноцветный пейзаж:
Гордые реки - зеркало неба
Как бархатный плед для нашей планеты!
В зеркало смотрятся модницы - тучи,
С виду сердиты, грозны, могучи!
Но дождик - посланник прискачет с небес,
И сбросит вдруг с тучек уныния вес.
Яркостью солнце слепит глаза,
Нам на него любоваться нельзя,
А ночь наступает - и Бог дорисует
Звёзды, которые в небе танцуют,
Луну необъятную, ночи царицу,
Вся роскошь её во снах нам не снится!
А лес превосходный... Вглядитесь в него!
Шедевров волшебных найдётся полно:
Мухомор под ногами красоты - как с картинки,
То листик упал со скромной осинки.
То паук заплетает ветке косички,
То шепчутся тихо о чём-то лисички.
С любовью раскрасит степные просторы,
И подрисует великие горы,
Семь цветов чуда Бог щедро создаст,
Радугой яркой порадует нас!
Всевышний возьмёт сиреневый цвет,
И нарисует цветочков букет!
Краской зелёной раскрасит поля...
Вот так появилась Россия моя!

Россия - велика!
Россия - велика! Не спорьте, не надо,
Сквозь годы, века доказали врагам,
Что русский народ - это честь и отвага,
Гордость и слава, дух и удар!

Наши люди - герои, наши воины - сила,
Богаты историей крупных побед.
Недаром кричат все: "Слава России!"
Страны с такой мощью в фантазиях нет.

Древними реками тянется хроника
Достойных сражений великой Руси!
Вспомните Невского, который разбойников
Без сожалений и страха громил.

Наша Россия проблем не боится,
С честью мы справились с сильной Ордой,
Нашим наследием стоит гордиться
И восхищаться могучей страной!

Дмитрий Донской и царь Пётр Первый,
Суворов, Кутузов, Нахимов и Жуков
Наша страна растит, несомненно,
Тех, кто не знает невзгод и испугов.

Нашу страну ждёт успех и цветение,
Наш смелый народ идёт только вперёд!
Наш капитан - Президент! Без сомнений,
Ещё к большей славе он нас приведёт!

Россия моя!
Большая, великая, гордая, славная
В словарях мало слов описать те края...
Навсегда в моём сердце. Самая главная
В судьбе, ещё юной, - Россия моя!

Страна - мой наставник. Мудрец и учитель,
Не хватит объятий её охватить!
А наш Президент - России Хранитель
Врагам не позволит народ наш сломить.

Мы победили французов и немцев,
Мы им не позволили нас растоптать!
Теперь же со стоном берутся за сердце,
Когда вспоминают русскую рать!

Гордость берёт за тех, кто бесстрашно
За историю нашу воевал как герой!
О, сколько людей за Россию отважно
Ложились под пули, рискуя собой.

И теперь заявляю я всем без сомнений
Учите историю, смотрите назад...
Пусть в дрожь вас бросает, не ждите спасений
При фразе одной лишь: "русский солдат".

Великая наша Родина мудрая!
Ты - наша сила, и в сердце огонь!
Пусть случались моменты, когда было трудно,
Но помни, Россия: народ твой с тобой!