Заявки - литература

*
Даже спрашивать неловко –
Кто жука назвал коровкой?
Да ещё при этом – божьей!
Присмотритесь-ка! Возможно,
Во дворе у вас живёт
Настоящий божий кот.

*
Кто вам сказал, что коты не летают?
Кошачий хозяин, конечно же, знает:
Каждый с любовью поглаженный кот
Мысленно крылья свои достаёт
И начинает мотор заводить.
«Что же, – вы спросите, – он не летит?»
Люди! Ведь вы без кота пропадёте!
Пусть помечтает наш кот о полёте.

*
Когда я мечтаю о дальних морях,
Мой кот не даёт раствориться в мечтах.
Во взгляде притихшего вдруг дебошира
Меня упрекают все котики мира:
Ну как без хозяйки хоть день проживёт
Мой бедный-несчастный неглаженый кот?!
Какие поездки? Какие моря?!
И держат нас дома коты-якоря.

*

Риторический вопрос
Я к тебе сквозь степи и равнины,
Как Шварцнеггер, мчался напролом,
Оставляя за собой руины,
Дым пожарищ и металлолом.

Грыз граниты, побеждал в финалах,
Бился, как подорванный, об лёд…
Я нашёл зимой цветочек алый,
Хоть он здесь и летом не растёт.

Обошёл капканы и засады,
Прыгал, падал, то бежал, то полз,
Но цветочек через все преграды
Всё-таки, как обещал, принёс!

А теперь спрошу тебя устало,
После всех препятствий и проблем:
- Вот принес тебе цветочек алый.
Но сейчас-то хоть скажи – зачем?!

Хорошая бардовская песня
(Когда барду в концерте дают спеть только одну песню)

Встал я вчера со сна –
Вижу в степи сосна,
А у окна жена
Чем-то встревожена.

Стоит у окна она,
Сильно напряжена.
(Это я о жене,
Вовсе не о сосне)

И правда, с какого рожна
В голой степи сосна?
Очень я потрясён
Ростом в степи сосён..

Жалко мне очень жену,
Не может понять сосну.
Плохо ведь, если же
Грусть у жены уже.

А ведь она, жена,
Она у меня одна,
Как у Земли Луна,
И как в степи сосна.

Как финиш у бегуна,
Как хвостик у кавуна,
Как ручка у кувшина,
Как грива у скакуна.

Я от других-то жён
Богом убережён.
Хватит одной жены,
Другие мне не нужны!

Я же ведь не пижон
Хвастаться цифрой жён
А вот в степи сосну
Лучше иметь не одну.

Всем же сосна нужна,
Природа ведь так важна.
Жалко, она одна,
(В смысле – одна сосна).

То есть, мне жаль двоих.
Им посвящу я стих -
Грустной моей жене
И одинокой сосне.

Только пускай одна
(По смыслу, конечно, жена)
Пусть так и будет одной
(В смысле одной женой).

Ну а вторая –(сосна)
Пусть будет не одна!
Чем больше в степи сосён,
Тем лучше для наших жён.

Спеть вам ещё могу
Я про любовь в стогу
И про цветы на лугу,
Про море и про тайгу.

Я так могу весь день,
Петь мне совсем не лень.
Я ж настоящий бард
И у меня азарт!

Я воспою сосну,
И заодно жену,
И заодно Луну,
Ну и для рифмы струну…

Смысл здесь небольшой,
Главное, что с душой!
Главное – все вы здесь!
И Я пою вам песнь!

О радости бытия
Мою собачульку зовут Клеопатрой,
По-местному – Клёпочкой, так как щенок,
При ней не нужны вам кино и театры,
Она постоянно елозит у ног.

Гуляем, ласкаемся, гладиться любим,
И бегать за мячиком и комаром,
И нас окружают лишь добрые люди,
Которых мы лижем, махая хвостом!

Когда ж нагуляемся и наедимся,
Игрушку и мяч утащив под диван,
В лежанку свою не спеша мы ложимся,
И строим на завтра гулятельный план!

Вот счастье! Без примесей, с доброй улыбкой!
Ты радуешь мир и ты всеми любим!
Тебе интересны и ёж, и улитка,
И ты самый сильный, и непобедим!

Минуты ли, годы ли ждут нас до «стопа»,
Худая ли, добрая ль весть за окном,
Товарищи – граждане, будьте как Клёпа,
И радуясь жизни, машите хвостом!

( На основе реальных событий)
 
1980 год. Июль. Районный центр средней полосы Российской Федерации.
 
Катя Новикова, швея-мотористка третьего разряда (и туристка-спортсменка второго взрослого разряда!) поправила покрывала на всех четырёх кроватях их комнаты, сходила за половой тряпкой, тщательно вымыла полы, убрала чашки и тарелки в тумбочку, затем подошла к прикреплённому на двери графику дежурств, и крест накрест перечеркнула клеточку, против своей фамилии.
Теперь, наконец, можно сесть и спокойно прочитать Ленкино письмо.
(Его пол часа назад, не поленилась, и самолично принесла вахтёрша − тётя Люся, на пять минут покинув свой ответственный пост, у входа в женское общежитие комбината).
Лучшая подруга, недавно, очень удачно, вышедшая замуж, предлагала Новиковой немедленно взять отпуск (пусть даже за свой счёт, если по графику не получается) и приехать на месяц к ним, в гости. Пожить в их двухкомнатной квартире, пока она со своим Вадиком, соизволит отдыхать, по горящей путёвке, в одной из пансионатов Крымского полуострова.
В качестве ответной услуги Катерине предлагалось, всего лишь, регулярно кормить их сиамского кота Рамзеса да менять песок в его лотке.
− Одна, в двухкомнатной, да со всеми удобствами, целых тридцать дней! Рай! Причём самый, настоящий, земной! − пронеслось в голове у девушки.
И она, окинув придирчивым взглядом, аккуратно заправленные койки, с изрядно продавленными матрасами, не сомневаясь ни секунды, вытащила из своей тумбочки тетрадь, вырвала из неё листок, и принялась строчить заявление на отпуск.
 
Один из предгорных районов Северного Кавказа. Трое суток спустя.
 
Ленка вывела подругу на балкон пятого этажа новенького панельного дома:
− Вон там у нас кинотеатр, будешь туда ходить, может быть… с кем-нибудь из местных парней и познакомишься… с далеко идущими последствиями.
А там у нас, типа… природного парка. В общем, как это сказать, по-модному, по-современному…, вспомнила, наша местная достопримечательность − терренкур1. Рамзесика-пушистика покормила и вперёд, всякие там тропинки осваивать. Тебе − туристке это точно понравится. Гарантирую. Там недавно на деревьях и камнях указатели нарисовали, чтобы, ходоки, старички и старушки, всякие, не заблудились.
Да разве там можно заплутать, тропинки же кругом. Шагай себе, по ним, и по сторонам посматривай, вдруг где, неженатый, молодой, да ещё с собственной кооперативной квартирой, как мой Вадька, объявится. Тогда сразу хватай его, тёпленького, и бегом, по указателям, в ЗАГС, − хозяйка квартиры задорно рассмеялась.
Она ещё что-то говорила, но Катя её слушала в пол-уха, ибо две, почти бессонные, ночи, в плацкартном вагоне давали о себе знать.
***
Хозяева уложили гостью на шикарном, новом раскладном диване, украли импортным пледом и не забыв наложить полную миску еды, домашнему питомцу, отбыли к манящему Чёрному морю.
 
Утро следующего дня.
 
Поскольку утренних сеансов в местном кинотеатре предусмотренно не было, Катя, почистив кошачий лоток, отправилась осваивать хвалёный терренкур.
Ленка не лукавила, когда говорила, что на камнях и деревьях имеются указатели движения, причём трёх цветов. Зелёный − обозначал самый лёгкий маршрут, он так и назывался − «Пенсионерский», жёлтый чуточку посложнее, и наконец красный − для туристов − разрядников.
Новикова решила начать именно с него, ибо тропинка с красным фанерным указателям вела круто вверх, к видневшемся вдалеке скалам.
Девушка, перекинула ремешок с фотоаппаратом за спину и бодро пошагала вперёд.
− Надо будет добраться до этих скал побыстрее, пока солнце не поднялось высоко. Иначе снимки не получатся. Будет слепить прямо в объектив.
А фотки надо сделать, классные! Фабричной кадровичке обещала привести и подарить, за то, что она, без задержек, оформила, и подписала у директора, приказ на отпуск.
Вдруг девушка замерла на месте. В сторону от исхоженной дорожки шла едва заметная тропинка, ведущая к тем же скалам, но, по всему видать, кратчайшим путём.
− Местные-то, по знакам вверх не ходят. Знают короткий маршрут. Наверное, коз своих там выпасают, подальше от понаехавших туристов, − и ноги Катерины, не дожидаясь команды мозга, самостоятельно повернули налево, − солцезащитный крем я взяла, фляжка с водой имеется. Час, ну пусть − два, и я на самой вершине. Минут двадцать на отдых и фотографирование и назад, вниз. К обеду должна быть дома. Затем сон, нанесение на лицо боевого грима и поход в кинотеатр, на вечерний сеанс. Отдыхать, так по полной. Отпуск, он ведь только раз в году даётся, − размышляя и любуясь сочной местной природой, Катюша ускорила шаг. Не встречая на своём пути не то что человека, но даже мелкую живность.
Тропинка, по которой, шагала девушка, становилась всё тоньше и меньше, и скоро её уже невозможно было разглядеть.
Катерина решила выполнить рекогносцировку на местности или попросту взобраться на большущий валун, попавшийся на её пути, и посмотреть, как быстрее добраться до манящих скал.
Сказано — сделано. Девушка, цепляясь за выступы и шероховатости полезла на скользкий от утренней росы и покрытый мхом камень. В туристических походах ей не раз приходилось проделывать подобные упражнения, правда, тогда она была не одна да к тому же всегда на ней был страховочный трос.
Вскарабкавшись наверх, Катерина приложила руку ко лбу, заслоняясь от солнечных лучей и, поскользнувшись, полетела вниз!
Упала на соседний камень, с которого и начинала свой, злосчастный подъём и первое, что услышала, был жуткий хруст, донёсшийся из области бедра.
Постанывая, и закусывая губу, попыталась подняться, но не то что встать, но даже пошевелить ногами ей не удалось. Нижние конечности не желали её слушаться.
Первое, что пришло в голову Екатерине это как можно громче заорать, позвать на помощь, что она и сделала. Но вместо крика из горла вырвался полушёпот, или точнее − полустон.
Стала вспоминать, как далеко она забрела, свернув с «Красного маршрута», выходило не более километра, сущая ерунда, для спортсменки второго разряда, но проползти на руках такое расстояние, да ещё превозмогая боль, у неё вряд ли получится.
Закрыла глаза и погрузилась в полусон или в полуобморок.
Пришла в себя, оттого, что добравшееся до зенита солнце стало нещадно жечь незащищённые части тела, руки и лицо. В горле пересохло. Кое-как дотянулась до висящей на боку фляги, сделала пару глотков. Потом, царапая ногтями каменистую почву и подтягиваясь на руках кое-как перелезла в тень валуна.
В памяти неожиданно всплыли слова Иосифа Бродского:
«...если дело идёт о боли
нашей; однако, не в нашей воле
эти мотивы назвать благими;
смерть - это то, что бывает с другими.»
***
Стала вытаскивать из карманов всё содержимое.
Пара бутербродов с сыром, колбасой и кольцами малосольных огурцов.
− Самое то, чтобы ещё больше захотелось пить.
Связка ключей от Ленкиной квартиры, носовой платок, свёрнутая газета. Впопыхах вытащила её из почтового ящика и взяла с собой.
И...о радость! В заднем кармане спортивных брюк − пачка парацетамола (за день до отъезда покупала для соседки по комнате, да закрутилась и забыла отдать).
В другом кармане отыскался блестящий, импортный, миниатюрный брелок — перочинный нож-свисток.
(Подарок одного незадачливого ухажёра. Помнится, тогда высказала ему всё, что думала о подобных подарках, для девушек.)
***
Разжевала и проглотила сразу две таблетки, запив одним глотком воды. Через некоторое время стало казаться, что боль немного поутихла, но ног она по-прежнему не чувствовала.
Сделала из носового платка буфф − головной убор, подобие тех, в которых щеголяют строители и стала вспоминать теоретические занятия по туризму.
На них, она, как правило, болтала с подружками, обсуждая достоинства и недостатки знакомых парней, но кое-что, из сказанного тренером в её голове всё-таки удержалось.
«Наше светило главный враг туристов − наставлял Иваныч, руководитель их турклуба, − напечёт вашу "тыкву", получите солнечный удар, и всё. Хана дальнейшему походу. Хорошо, если шандарахнет недалеко от начала маршрута, тогда можно вернуться, и с ближайшего автомата Скорую помощь вызвать. А ежели на середине маршрута, тогда, почитай, кранты, и не только горемыке − ударенному, но и всей группе. Далее. Всегда берегите воду. Не хлебайте её почём зря, ибо без еды человек месячишко протянет, кое-кому, так вообще, голодание даже на пользу идёт. А вот без Н2О, любой через пяток дней загнётся. Правда, говорят японские ниндзи, так те цельную неделю могут не пить. Но средь вас я не то что японца, даже нашего брата корейца ещё не встречал.»
***
Катюша дотянулась до пары засохших веток, валявшихся поблизости, перочинным ножиком заострила их концы, воткнула их в землю, с верху примотала к ним газету, использовав для этого ремешок от фотоаппарата, разрезав его на части. Получилось что-то отдалённо похожее на навес. И вовремя. Ибо солнце, покинув зенит, стало медленно клониться к закату, посылая свои лучи как раз в то место, где лежала девушка.
***
Понимая, что, ей понадобятся силы, с трудом заставила себя съесть один из бутербродов, проводив взглядом выброшенный как можно дальше кружок малосольного огурчика.
Вечером попробовала свистеть в брелок, в надежде, что её трель привлечёт кого-нибудь, из совершающих моцион2 по «тропе здоровья».
Но отвечали ей только нахальные птицы, подлетающие совсем близко, и привыкшие подбирать всё то, что оставляли безалаберные туристы.
***
Ночью ей приснился Рамзес и большие чёрные птицы. Кот стоял у пустой миски и требовал еды, стуча по посуде когтистой лапой, а чёрная стая, нахально уселась на подоконнике и тарабанила клювами в оконное стекло.
***
Второй день пролетел незаметно. Солнце стало припекать прямо с утра и Екатерине, с огромным трудом, превозмогая адскую боль, пришлось перемещаться самой и перетаскивать своё бумажное укрытие за валун. Потом был завтрак, он же обед и ужин. Вечером допила остатки воды из фляги, запивая очередную порцию таблеток.
Девушка пыталась свистеть как можно чаще, но толку от этого не было никакого.
Слабый звук брелока либо не долетал до исхоженной тропинки, либо на ней никого не было. Ведь ходить по трудному «Красному маршруту» согласится далеко не каждый. Всем же с детства известно, что «умный в гору не пойдёт….»
***
Периодически Катюша впадала в забытьё. То ли спала, то ли теряла сознание.
А в голове поселилась и назойливо стучала в виски одна и та же мысль.
Когда-нибудь люди изобретут такой маленький приборчик-телефончик, как рация, только гораздо меньше.
Он будет у всех! И у взрослых, и даже, у детей. И тогда, можно будет в любом месте достать его из кармана и позвонить кому угодно, хоть на край света, и попросить помощи, или хотя бы сообщить, где ты находишься.
А ещё в нём обязательно должен быть встроен фотоаппарат! И снимки можно будет передавать прямо по воздуху. А ещё с этой штуковины можно будет позвонить в магазин и попросить, чтобы привезли воды, много при много, целое море, вкусной, холодной, родниковой. Правда, ей до этого светлого будущего уже не дожить, и детям её не дожить, ибо нет у неё ни мужа, ни детей, и никогда не будет!
***
 На четвёртые сутки сломалось лезвие её перочинного ножа. Утром срезала с валуна мох, пропитанный росой, и сосала его, но непослушное лезвие попало в расщелину, и всё!
Посмотрев на поломанный подарок, Катя попыталась расплакаться, но слёз не было. С большим трудом достала из кармана последние таблетки. Кое-как проглотила, ибо слюны тоже не было, с удивлением посмотрела на свои ободранные в кровь руки и…. приготовилась умирать.
***
Нахальные вороны снова кружились над ней, а потом осмелев, опустились почти рядом. Прыгали в полуметре от неё, дожидаясь того часа, когда уже можно будет приступать к обильной трапезе.
− Ну, уж нет! Шиш вам, а не Катино тело, − прошептала девушка, облизывая пересохшие и потрескавшиеся губы.
Ценой невероятных усилий, она стянула с себя блузку, намотала её на ветку, и стала кое-как размахивать импровизированным флагом, отгоняя назойливых падальщиков.
***
− Гляди Алача, там за валуном белой тряпкой кто-то машет, сдаётся, что ли? − обратился к своему ослику старый пастух и продолжил:
− Если мы сейчас с тобой к нему поедем, то кто будет следить за тем, чтобы наши барашки не разбрелись? Никто. Значит, что? Едем дальше, вниз, домой?!
А если, тому, кто за камнем, нужна помощь, и он знак нам подаёт, а мы не поможем, тогда что? Позор падёт на мою седую бороду и на твои длинные уши.
Ну, чего молчишь, иа-иа-иа не говоришь? Давай сворачивай, да пошевеливайся, сын ослицы и внук осла!
 
 Год спустя. Травматологическое отделение краевой больницы.
 
− Новикова, ты почему костыли оставила? Тебе врач разрешил, вот так, без опоры шастать? − медсестра подбежала к Катюше и положила её руку себе на плечо, −опирайся на меня и пошли в палату. Ишь канатоходка выискалась.
− Тёть Нюр, мне вниз надо на первый этаж, там меня человек ждёт, его сюда не пускают, а я уже совсем здоровая, ноги не болят и меня слушаются.
− Ухажёр что ли? Так староват он для тебя, видала я его, ходит там взад-вперёд, возле стойки регистрации, мается, − медсестра улыбнулась, − кто он тебе? Почему раньше не приходил?
− Он мне, редактор! − перебила медсестру Катерина, − книгу мою опубликовать хочет.
− Какую ещё книгу? Не поняла? − тётя Нюра замерла на месте.
− Ту, которую, я здесь весь год писала: − про меня, про здоровенный валун, про ворон, про кота Рамзеса, ну и про тебя, конечно, тоже!
 
 
 
 
 
 

 
(навеяно реальными событиями)
 
(Все действующие лица их имена и фамилии − придуманы автором)
 
 
 
"Пожалуйста, не оставляйте меня", – таковы были последние слова альпинистки, которые она сказала британскому спортсмену, отказавшемуся от попытки вынести женщину со склона Эвереста1.
 
***
 
«Всего около 4000 альпинистов со всего мира достигли вершины. Но есть те, кому не повезло — примерно две сотни тел до сих пор «спят» где-то среди холодных камней Эвереста. Из-за сложный природных условий спасатели даже не могут вытащить их тела»2
 
 
1991 год. 26 декабря. Недавно открытый коммерческий альпинистский клуб «Эдельвейс».
 
В этот вечер завсегдатаи элитного заведения спорили не только о горах,фирменном снаряжении и недоступных вершинах, каждый из присутствующих считал своим долгом донести до остальных личное мнение по поводу подписанных вчера «Беловежских соглашениях»3.
− Да пойми вы, олухи царя небесного − горячился мастер спорта Колька Зитиков, − теперь пик Победы, пик Коммунизма и даже пик Ленина это всё − за-гра-ни-ца! И туда просто так не приедешь и не прилетишь! Вот помяните моё слово, через год, другой эти независимые государства визовый режим введут и такую мзду с нашего брата альпиниста брать станут, что голова пойдёт кругом, и не от кислородного голодания.
− За то теперь мы запросто можем взять и смотаться в китайский Тибет, покорять тамошние вершины, − оппонировал ему Стас Вихарев, самый титулованный альпинист, из всех присутствующих, − и для этого нам не придётся обивать пороги партийных комитетов, собирать кучу справок и «блеять» на заседаниях выездной комиссии. Подкопил деньжат и вперёд, к штурму Джамалунгмы.4
− Ага, как же, подкопил, скажешь тоже, − не унимался Зитиков, − тамошние чиновники, как и везде, мимо рта не проносят. Разрешение на восхождение за красивые глазки не выдают, деньги требуют, причём в свободно конвертируемой валюте! Это раз. А два − экипировочка. Одно дело на наш Эльбрус сбегать, и совсем другое − на восьмитысячник карабкаться. Я как-то подсчитал, что на всё, про всё тысяч пятьдесят полновесных долларов понадобиться. И это ещё при соблюдении строжайшей экономии.
− Бородачи, − вмешался в разговор владелец клуба, послушайте мой совет − ищите спонсоров. Они вам бабки, а вы им рекламу, фото с вершины горы, в куртках и капюшонах сплошь утыканные эмблемами их фирм. И в интервью, через слово − сердечно благодарю такую-то контору и лично её руководителя за оказанное содействие, ну и так далее. Капитализм, ребята, это новое мышление, как утверждает, наш «горячо любимый» бывший генеральный секретарь.
− Полностью согласна и поддерживаю, − к спорщикам спешила девушка, только что вошедшая в помещение, облачённая в добротный комбинезон фирмы «HIMALAYAN SUIT»5.
Спорщики разом замолчали, беззастенчиво разглядывая гостью. Первым пришёл в себя Вихарев:
− Горная фея, кажется, я вас раньше видел, то ли на вершине камчатской Ключевской Сопки, то ли на Хан-Тенгри.
− Увы, на этих небольших холмиках я не бывала, − съязвила девушка, Жанна Демес, то есть я, в основном, по тибетским горам шатаюсь…
− И на Эвересте побывала? − бесцеремонно и восхищённо перебил её Стас.
− Увы, нет. Только во сне, ну и в мечтах тоже. Напарник надёжный нужен, чтобы в одной связке. Не согласитесь? С таким молодцом, я бы в гору пошла, а то у нас во Франции, местные парни даже на Монблан6 бояться ходить.
 
***
Деревянную свадьбу — пятилетие семейной жизни Жанна и Стас решили отметить, на вершине Джамалунгмы. Зря, что ли они откладывали каждый цент, каждый еврик, на поездку в далёкий Непал.
***
− Вихарев! Не смей меня отговаривать! Я так решила и я это сделаю. Пойду на вершину без кислородного баллона и стану первой женщиной в мире, совершившей это. Попаду во все альпинистские справочники и энциклопедии.
Может быть моим именем назовут, какой-нибудь доселе безымянный пик или скалу.
− Посмертно, − буркнул Стас, позволю тебе напомнить, что каждый шестой мужик, после такого подвига, уже не спускается. Остаётся там навсегда. А у нас, у самцов лёгкие всё же значительно больше, по объёму, чем у вас, самочек.
Природа специально сделала так, чтобы вы не лезли куда попало, а рожали и воспитывали потомство, продолжая на Земле род человеческий!
Но "Если я скажу тебе: «Не ходи», то однажды ты будешь старушкой в кресле-качалке и будешь сожалеть о том, что не сделала. Я не хочу быть тем, кто отговорил тебя от этого".7
 
Три месяца спустя
 
− Ура!Ура! И ещё раз, ура! − Стас поднял и закружил супругу по комнате.
− Немедленно опусти меня на место! − Женщина стучала кулачками по его плечам, − ты купил лотерейный билет и на него выпал выигрыш в миллион евро?
− Лучше! Я получил письмо от друзей из России. Нас с тобой включили в список команды, отправляющейся в Непал. Представляешь, нам не надо будет платить ни за перелёт, ни за услуги местных носильщиков − шерпов8.
 
19 мая. Гора Джамалунгма. (Эверест) Высота 8 200 метров.
 
Супруги решили именно на этой высоте расположить свой штурмовой лагерь и отсюда стартовать к вершине.
Радиограмма вниз, в промежуточный лагерь, руководителю команды россиян, только готовящимся к восхождению и проходящих многодневную акклиматизацию.
«Погода нормальная. Прогноз благоприятный. Связь устойчивая, без помех. На гору идём завтра, в час ночи. Пожелайте удачи. Стас Вихарев».
***
Лёжа в палатке и дожидаясь темноты, супруг, в последний раз, попробовал уговорить Жанну взять с собой кислородные баллоны и подниматься на вершину с их помощью.
− Высота на которой мы с тобой сейчас находимся уже почти на километр выше самой высокой точки бывшего СССР. Международно признанная зона смерти. Воздуха в наши с тобой лёгкие поступает крайне мало. Даже лёжа, в тёплом спальнике, и ничего не делая, мы хоть и медленно, но всё же умираем.
Ведь восстановить нормальную работу лёгких способны лишь баллоны с кислородом. Повторю то, что ты и так не один раз слышала, всё, что выше восьми тысяч метров − зона смерти.
Демес не отвечала, она под монотонные увещевания мужа, уснула, жадно глотая ртом разряжённый воздух.
Стас не стал её будить ночью, посчитав, что утром, при свете солнца подниматься на вершину будет всё же легче, чем с помощью китайских карманных фонариков.
Однако пройдя сотню метров и, дойдя до отвесной скалы, альпинисты поняли, что сегодня им на вершину не подняться и надо вернуться в лагерь и продолжить акклиматизацию. А затем, после обеда, или уже завтра повторить.
Радиограмма в российский лагерь.
«Предприняли попытку восхождения. Дошли до скал первой ступени. Вынуждены вернуться. Завтра повторим. Состояние здоровья нормальное. Помощь не требуется. Вихарев»
О том, что Жанна на обратном пути сильно отстала, и пришла к палатке на полчаса позже, Стас не сообщил, побоялся, что прочитав это руководитель команды, пришлёт людей и их принудительно спустят вниз.
***
На второй день история повторилась почти в точности. Разница заключалось лишь в том, что на этот раз, женщина не смогла пройти даже половину вчерашнего маршрута.
Поддерживая её, и помогая добрести до палатки, Вихарев предпринял отчаянную попытку уговорить жену оставить смертельно опасную затею и отдохнув, спуститься в лагерь российской команды.
Но Жанна стояла на своём:
− И что мы скажем вот этим господам? − женщина ткнула рукавицей в пришитый к куртке лейбл известной французской парфюмерной фирмы, − мы с тобой целых пять лет мечтали о покорении Эвереста. Спали и видели себя стоящими на вершине. И теперь ты предлагаешь мне, всё бросить и спуститься. Нет, дорогой. Ты можешь отправляться на все четыре стороны, хоть в русский лагерь, хоть к чёрту, а я всё равно заберусь туда и усядусь на самом пике. Сказала, что буду первой, взошедшей без маски, и буду!
 
22 мая. Третья попытка.
 
− Ви-жу ва-шу двойка на высота пер-вой ступеня, − передал в русский лагерь руководитель корейской группы И-Чон-Ли, рассматривая супружескую пару в мощную подзорную трубу.
Несколько часов спустя он снова связался с русскими и сообщил:
− Лу-ди уже на вы-со-та вта-рой сту-пеня. Соб-сэм от-чая-нные лу-ди. Но дэ-вуш-ка оше-нь силь-на от-стаёт. Час-то си-дыт, от-ды-хает. Это сап-сем плё-хо дэ-ла!
***
Несколько часов спустя, хорошо подготовленные корейцы, поднимаясь вверх, нагнали супружескую чету. И-Чон-Ли предложил помощь, даже хотел выделить пару человек, чтобы те помогли женщине спуститься, но Стас и Жанна, только отрицательно кивали и упорно двигались вперёд.
 
Прошло ещё три часа.
 
Корейцы взошли на Эверест и, исполнив обязательный ритуал, начали спускаться обратно.
Увидев изнеможённую парочку стали предлагать им кислородные баллоны, горячий чай из термосов и шоколадные батончики.
На русском, английском и французском языках убеждая отказаться от безумной идеи и срочно возвращаться.
Поняв, что переубедить супругов не удаётся И-Чон-Ли, отправив своих земляков вниз, спускаться самостоятельно, остаётся с Жанной и Стасом и даже поднимается с ними вверх, метров на пятьдесят.
Но поняв, что второй раз за день ему вершину ни за что не покорить, оставляет измученных людей и в наступивших сумерках, включив фонарик, уходит в сторону к своему лагерю, бормоча себе под нос, что никто и никогда не поймёт этих русских, кроме них самих.
***
Уже совсем стемнело, когда супруги Вихаревы покорили Эверест. Но запечатлеть это знаменательное событие им не удалось. Батарейки в обоих фотоаппаратах отказались работать на морозе и сильном ветре. Заменить их на запасные не получилось, ибо пальцы двух измождённых людей напрочь отказывались выполнять на такой высоте простенькую и обыденную операцию.
В наступившей темноте отправились в обратный путь. Решили дойти до своей палатки на высоте 8200, там заночевать и уже утром продолжить спуск.
Всю дорогу Жанна шептала одно и то же:
− Я, смогла. Сделала. Взошла без кислородной маски. Пусть теперь все знают, на это способны не только мужчины, но и мы − женщины. Стас я вижу, вон там внизу, пальмы. Давай дойдём до них и повесим гамаки.
Мужчина ничего не ответил, берёг остаток сил, он прекрасно осознавал, что постоянный недостаток кислорода вызывает галлюцинации.
***
До спасительной палатки они так и не дошли. Совершенно обессиленные, опустились на какой-то плоский камень и мгновенно заснули.
Утром, когда Стас, с трудом разлепил глаза. Жанны рядом не было! Бросился на поиски, кричал, звал, но ему отвечало лишь горное эхо.
Наконец, он понял, что если, прямо сейчас, не начнёт спускаться вниз, то уже останется здесь навсегда.
Через каждый десяток шагов останавливался и, оглядевшись по сторонам, звал супругу, в надежде, что она всё же смогла ночью продолжить движение вниз.
Дойдя до палатки, связался по рации с российским базовым лагерем и узнал, что Демес видели участники узбекской экспедиции.
Женщина жива, но в очень плохом состоянии. Передали по рации, что она серьёзно обморожена и дышит с большим трудом. Попробовали её усадить, но безрезультатно.
Сообщили, что эта попытка отняла у них много сил, ибо на такой высоте даже небольшое усилие отнимает у альпинистов значительное количество драгоценного кислорода. 
Проконсультировавшись по рации с врачом, постоянно находящимся в базовом лагере, они дали ей баллон с кислородом, Поставили вентиль на максимальный расход, и продолжили восхождение.
Получив эту информацию, Вихарев, схватил два оставшихся кислородных баллона, вылез из палатки и начал очередной путь наверх.
Но не пройдя и сотни метров, упал обессиленный и потерял сознание….
***
Наверное, святой Николай9 долго размышлял, кого в этот день спасти мужа или жену и остановил свой выбор на русском альпинисте.
Умирающего Стаса заметили трое шерпов возвращающиеся с Джамалунгмы. С огромным трудом они смогли донести его до базового лагеря.
У каждого из них было в запасе большое количество кислородных баллонов, но не подходили к маске российского производства. Тогда самый выносливый из них − Гампо, снял её с себя и надел на русского.
 
Много лет спустя.
 
Владелец «заводов, газет, пароходов», седовласый олигарх Станислав Иванович Вихарев хмурил брови, слушая доклад одного из своих доверенных людей.
− Мы наняли самых лучших местных проводников. Денег не жалели. Облазили все тропики. И, в конце концов, отыскали её тело. Но спустить его вниз не согласился никто. Даже за очень большие деньги. А выкопать, вернее, вырубить могилу в скальной породе, не используя динамит, практически невозможно.
Тогда, я сам, завернул Жанну Демес в два флага, русский и французский. После чего, прочитав подобающую молитву, столкнули её тело в пропасть. Чтобы она своим видом больше никогда не пугала альпинистов, совершающих восхождение. Теперь она, целую вечность, будет покоиться, с миром...
− Записку мою не забыли ей положить? − перебил его олигарх.
− Конечно, как только нашли.
− Ну, тогда я спокоен. Всё что мог, я для неё сделал!
 
 
 

Происходит нечто странное, Непонятное и туманное.
Настроенья бывают разные.
Разговоры всё больше праздные.

Табунами мысли безумные,
Большей частью поступки бездумные.
Ожидание ночи -тревожное.
Обещанье любви- осторожное.

Поутру лет на 10 состарена.
Отвратительным сном измочалена.
Но встречаю утро туманное
В ожиданьи чего- нибудь ....
......странного....

***
Краснела осень
облаками,
И небо стаями
чернело.
И лужи разбивались
сапогами,
И непривычно рано
вечерело.
Метался ветер мелким
бесом,
В глаза заглядывал
прохожим
А ночью, путаясь
в глаголах,
Сказал мне:
" До весны отложим....."

***

Выбеленная бровь над
вычерненным веком-
В Питере легко быть
странным человеком.
Плащик хрустящий на
тельце тщедушном.
Дворик- колодцем ей
кажется душным.
Ангельских острых
лопаток зияние.
В солнце вечернем
сосулей сияние.
Ботиком легким
флота шутейного
Ловко нырнула
в пучину Литейного.
На мокром асфальте
юлой крутанула,
Ящеркой юркой в метро
проскользнула.
Японским журавликом
в вагон залетела,
В углу приземлилась
и сразу сомлела....
Ей снились беспечные
рыжие ламы
На склонах зеленых
горы Фудзиямы....

***
В каждой строчке по буквам мой голос:
То пою, как звонарь одноусый* –
Встанет дыбом от выкрика волос.
То крадусь, как узорчатый полоз
В мире розовых, детских иллюзий.
Из потока бушующих мыслей,
Груды чувств извлекаю я тексты.
Пусть кому-то же мой углекислый
Кислородом покажется, смыслом,
Безусловным защитным рефлексом.
И стихи ты заскринишь с экрана,
И прочтешь со мной вместе в дуэте.
А сквозь годы промолвишь исправно:
«Было время писала мне Анна,
А не чёртовые нейросети».

*Одноусый звонарь - птица семейства котинговых. Признана самой громкой птицей в мире.

***
И вечное может стать пеплом.
И вечным приходит конец.
Когда заблудилась, ослепла,
Возвысив порок в образец,
Толпа. В отуманенных тропах,
Глотая навязанный ком,
Бежит безрассудно галопом
В отстроенный ныне Содом.
Встает по цепочке в колонну,
Срывает у падших тряпье,
Хватает с азартом талоны
На мертвое слово свое.
Не ведает в пьяном угаре
И ест нарочито, на бис,
Что можно и что проклинали,
Не ставя соблазнам границ.
Пощады не будет – от реплик
На мир, что устроил творец.
И вечное выжжет до пепла.
И вечным настанет конец.

***
Огромная льдина сорвалась и плюхнулась в воду.
Течение яро тянуло в иные края.
Судьба подарила замершему кому свободу,
Возможность узнать в этой жизни другие моря.

Плыла, восхищалась невиданным раньше планктоном,
Махала во след уходящим в закат кораблям.
Такой автономии нет в регионе студеном,
В холодных оковах все льдины подобны рабам.

Дрейфуя, слагала с восторгом балладную песню:
«Я смелая льдина и вешу три тыщи кило».
А чайки смеялись: «Исчезнешь и канешь ты в бездну!
Под солнцем заморским ты стала тончайшим стеклом.»

АНАДЫРСКИЙ ЛИМАН

Анадырский лиман,
Седой как океан,
И нерпы строгие за волнами сле-
дят.

Встречают корабли,
Молчат как поплавки,
Под неба серым зеркалом сколь-
зят.

Кета играет, сеть
Щекочет, будто смерть
Настигла, чтобы спутать плавни-
ки.

Коротким солнцем день,
Отбрасывая лень,
Спешит отдать последние дол-
ги.

Анадырский лиман,
Отчалил капитан,
Но на тот берег мне паромом не по-
пасть!

Душе не улететь,
Душе уютно здесь,
Нырнёт в туман, чтоб жизнь свою у-
красть.

Ей рано за буйки,
Туда, где только льды,
И даже чаек эхо не кри-
чит.

Душа – не морячок,
Её такой зачёт
Не радует, не манит и не ль-
стит.

У каждого свой путь,
Сойду когда-нибудь
И я, добравшись до своей во-
ды.

Пока ж не торопи,
Грехами не слепи,
Я выпью всё, до дна своей бе-
ды.

4 февраля 2021
.
.
.
КТО УНОСИТ ТУЧИ

Сегодня ветер.
В точности такой,
что нёс те тучи
(ты же помнишь тучи?)
Нам перевал перевалить не удалось,
к утру увидели, что так оно – и лучше.
Ты помнишь ночь?
Ах, что была за ночь!
Она таращилась на нас во все глазищи!
А мы сидели и: польёт иль пронесёт –
гадали по небу, в котором тучи рыщут.
В колодце будто бы, на самом его дне,
месили трекингами глину с голым камнем,
а тучи шли ущельем – как в трубе,
и в нас врезались; с возгласом: куда, бл…?! –
мы обнаруживали, что мы – плоть от… них;
мы – тоже тучи, на мгновенье – тучи!
Они срывали возглас с влажных губ,
сыпухи шёпот скатывался с кручи.

Сегодня ветер. Видимо, польёт.
Тогда дождался дождь, пока спустились.
Мы встали рано, за(светло)темно,
часа в четыре… да и не ложились.
Два скользких камня – вот и вся постель…
Ты помнишь, как свистя и кувыркаясь,
летел рюкзак, всё множа счёт потерь,
а мы с тоской следили, чертыхаясь…

Мы не измерили – какой там был уклон?
Всё было ясно и без измерений.
Мы проглотили шоколад (как раньше – сон),
и стали падать. По верёвочке. В ущелье.

Сегодня ветер. Он тогда клонил
(казалось) – горы! – (всюду были горы).
Спуск из-под ног тихонько уходил,
сухой-сухой! Мы, счастливы, как воры,
ещё не понимая ничего – ни счастья,
ни – до края – всех последствий,
ругали ветер. Он обиделся, ушёл.
Включили дождь (ведь выключился ветер).

Дождь никуда, похоже, не спешил.
Он шёл три дня. И всё на том же месте.
Мы жили в нём. Мы пропитались им.
И удивились, что сухими вышли.
Палатки заливало по порог.
Ручей – ты помнишь? – укротили дамбой...

…И вспоминали ветер… с теплотой…
теперь не сквернословили б: куда, бл…

9 октября 2023
.
.
.
***
когда умрут деревья все,
тропа по лесополосе
проснётся голой
проснётся голой

и одурманенный рассвет
вопьётся в мой бронежилет
как тот осколок
как тот осколок

от них теперь защиты нет
они лежат убиты все
осины пали
берёзы пали

они служили нам бронёй
и я ползу по ним – живой
мне жизнь отдали
нам жизнь отдали

и я ползу. и взвод ползёт
в грязь зарывается живот
нас ищут пули
нас ищут пули

и птицы не поют вообще
как будто бы убиты все
нет, упорхнули
все упорхнули

да если бы и пели, мы
их не расслышали б – увы
так громко дышим
так громко дышим

опять рвануло – и дымок
траву примял наискосок
возьми повыше
чуть-чуть повыше

возьми повыше – и каюк
он нас бы выцепил как сук
на этой «крыше»
на этой «крыше»

мы прячем каски за сучки
как ночь расширены зрачки
мы смерть не ищем
мы смерть не ищем

но каждый шорох, каждый стон
земли и воздух – оглушён –
ворвётся в души
взрывает души

нам корни шепчут о беде
листок – чуть жив – качнётся: нет
туда не лучше
совсем не лучше

опять расцвёл землёю взрыв
как будто грядку лес взрыхлив
мы все – как черти
черны как черти

не разобрать – где «калаши»
где руки чьи, где ноги чьи
мы словно черви
живые черви!

опушка! впереди – окоп
он тишиной на нас орёт
как рот раскрытый
как рот раскрытый

последний – огневой – рывок
убитый лес опять сберёг
и мы – как грязевой поток
метеоритом

впиваемся – бесшумный взрыв
ногами дно окопа взрыв
и мы на месте
мы все на месте

и как прощальный поцелуй
привет от отведённых пуль
вопьётся в скулу
вопьётся в скулу

пощёчиной земли родной
сучок берёзки фронтовой –
листком махнула
рукой махнула

__________________________

когда деревья все убьют
нас тоже убивать начнут
поодиночке
поодиночке

и мы уснём в лесочке том
в обнимку с ледяным ручьём
но в клейкой почке
весенней почке

нас души снова расцветут
за искалеченный уют
прощая осень
прощая осень

14 ноября 2022

1. Сотвори меня.

Сотвори меня, Боже, таким,
каким я задуман здесь,
помоги стереть с носа грим
и вышибить лишнюю спесь.
Разодрав себе сердце мечтой,
до сих пор не лежащей в руках,
я знаю, Боже, — я Твой,
я бываю в Твоих тайниках.

Я, крадущий Твою Благодать,
забываю о ней с утра
и ищу, зачем мне вставать
и куда я пришёл вчера.
Мне приснилось, что я стою
посреди высоченных скал
и, как зверь, во всю прыть свою
хочу прыгнуть! Но нет, не стал...

Где-то поезд идёт... К Тебе
не доехать простым путём.
В беспокойной своей ходьбе
я к чему-то прибит гвоздём.
Сотвори меня, Боже, вновь,
как мачту к Твоим парусам!..
А в ответ голос: не многословь.
Сотвори себя, Миша, сам.

2. Полёт по кромке.

Полёт по кромке
неба,
поля,
зрения.
В моей котомке
зёрна
вдох-
новения.
Где пролечу я,
будет
всё
усеяно.
Зерно почует
почву
чувств
весеннюю.
Попрёт скорёхонько
в живой
душе
растение.
Родит новёхонький
росток
простого
гения...
Тогда сберу я
зёрна
вновь
в котомку
И расцелую
поля,
неба
кромку!

3.
Ты сам себя отправил в этот мир,
Не верь тому, кто говорит другое —
В тебе вся сила, звук душевных лир,
Всё буйство страсти, глубина покоя.
Ты здесь затем, чтобы открыть ТАКОЕ,
И, воплотив, большой устроить пир.

Попробуй вспомнить миг, когда решил
Сгустить свой дух и оказаться в теле!
Не жди чего-то, тихо, не спеши,
Чтобы не выдумать, а вспомнить в самом деле,
О чём струи бытийственные пели
В безумном танце девственной души.

Ты сам шептал себе предназначенье,
А мир ответствовал тебе, звоня в колокола!
Не верь тому, кто говорит про заточенье,
Про лямку трудную и злые удила.
Не разменяй всю жизнь в ненужные дела,
В привычный сон простого отвлеченья.

О чём живу, в каком иду порядке?
В какие дебри нужно заглянуть,
Какие саженцы сажать, в какие грядки,
На что закрыть глаза, чтоб видеть Путь?
Как спать вполглаза, чтобы не уснуть,
Как перестать играть с собою в прятки?

Когда вопросы в точку — тишина
Особая в пространстве повисает.
Беременна ответами она,
Но не спеша в сознанье их рождает...
Такое таинство сомненья разрешает
В душе, что тишиной напоена.

И импульс вдруг, и чистое движенье
И мир зовёт, и в то же время тишь.
К обычным снам в тебе пренебреженье,
Хоть выйдешь на прогулку, хоть взлетишь —
Всё хорошо, когда внутри не спишь
И сам себе даёшь распоряженья.

В Россию будем верить до конца

В Россию будем верить до конца. И знаем: победит страна родная.
Достойна наша Родина венца. И те солдаты, что навеки с нами.
За землю и Отчизну постоят. Товарища своей закроют грудью.
Свободу вместе с миром отстоят. О подвиге их ратном не забудем.

Фашизм восстал из пепла своего. Но путь к победе деды показали.
В нем сила и характер боевой. О них своим потомкам рассказали.
Так будем же достойны жизней их. История таит в себе надежду.
И голос поколений не утих. Мы помним и гордимся, как и прежде.

За все богатства мира не отдам я горсть земли, пропитанной веками.
И данную мне память не предам забвенью. Но душою рядом с вами,
Защитники России. Пусть живёт в вас вера. И Господь благословляет.
В нелегкий час Отчизна позовет. И каждый на ее защиту встанет.

У человека Родина своя, где он родился. И влюблен поныне.
Скажу вам откровенно, не тая. Ведь сердце человека не остынет,
Покуда в нем живёт одна любовь. Она весь мир собою освещает.
Прольётся за нее родная кровь. Пусть каждый о своих героях знает!

За солнца свет, природу и леса, поля и благодатный запах хлеба.
За мамины любимые глаза... Прошу, свою историю поведай,
Солдат. За всё себя ты отдаешь, в руках сжимая крепко автомат.
Домой вернувшись, снова узнаёшь места родные, бросив взгляд назад.

А позади останутся мгновенья. Но в них сама история навек.
И не предать события забвенью, покуда жив наш русский Человек.
Вдохнёт свободы воздух полной грудью. Обнимет мать, к себе её прижмёт.
Счастливей в мире никого не будет. Отныне свой покой он обретёт.

И детям человек подарит небо. Беспечное, как первые лучи.
Нет слаще ничего родного хлеба. Лампадки, догорающей свечи.
И шёпота в тиши живой молитвы. За сына будет вновь молиться мать.
Закончится война, утихнут битвы. Настанет время мирное опять.

Но мы в Россию верим до конца. И эта вера сил даёт народу.
Достойна наша Родина венца. Лишь вместе одолеем все невзгоды.
И встретим с ликованьем новый день. Я знаю, принесет он мир с любовью.
Развеет солнце вражескую тень. Идём мы вместе за своей судьбою!

Её напишет каждый человек поступками. И выберет однажды
Свой путь. И ничего важнее нет, чем на защиту Родины отважно
Пойти. Она ведь Богом нам дана. Жива любовь, покуда сердце бьётся.
Всё для тебя, любимая страна! Пусть это чувство в людях отзовётся!

Я буду верить. И воспрянешь ты. Все вместе мы сильны одним порывом.
В любви так много светлой чистоты. И будем мы любить, покуда живы.
Россия наша - славная страна. Историю её напишем сами.
Послужит вдохновением она. Жива Россия! И навеки с нами!

Бабушка

Бабушка в храме смиренно сидела. Сжавшись в комочек, роняя слезу.
В сердце надежда ожившая тлела. Горечь познала, страданья нужду.
Валенки стоптаны, руки замёрзли. Льётся молитва душевной тоской.
К Господу взор обращается слёзно. Просит с чаянием мир и покой.

Некуда бедной идти на закате. Странница злой и несчастной судьбы.
Душу свою предает на распятье, вновь пробуждаясь в потоке мольбы.
Нету семьи, что опорой поддержат. Руки детей не обнимут любя.
Веяла вера с наивной надеждой. Жаль ей до крайности было себя...

Женщина с мальчиком в храме стояли. Мальчик шести преисполненных лет.
Свечи в тиши до конца догорали. Лиц же касался потоками свет.
Льётся молитва за душу родную. Милая бабушка в вечность ушла.
Помнит ребёнок лишь ласку живую. В небе приют долгожданный нашла...

Двое молились, за руки держались. Сложно им было любовь отпустить.
Взглядами с нежной заботой касались образа тех, что так просят простить.
Вдруг со скамейки старушка привстала. Робко к ребенку она подошла.
И из кармана печенье достала, что для себя целый день берегла.

"Вы уж простите, я вам помешала. Милый мой мальчик, печенье возьми.
Боль и скитания в жизни познала. Если же сможешь - меня обними.
Внуков Господь не явил мне усладой и благодатью на старости лет.
Вера лишь стала спасенья отрадой. Целого мира дороже мне нет".

Женщина молча прижалась к старушке, словно припомнив счастливый удел.
Мама дарила когда-то игрушки, вновь отвлекаясь с улыбкой от дел.
Так и стояли те двое, обнявшись. Мальчик печенье в ручонках держал.
Словно над миром в мгновенье поднявшись, душу пред ними Господь обнажал.

Шли по безлюдной той улочке трое. Вдаль уносила сознанье душа.
Звёзды им в небе светили поодаль. Шли и молчали, порой чуть дыша.
Так обрели эти трое друг друга, в душах заполнив собой пустоту.
Раны затянутся, вечная мука тает в сердцах, оживив доброту.

Пусть так бывает благою порою. Люди находят, забывшись подчас,
В добром лишь слове явившись судьбою, веру с надеждой, что радуют нас.
Ангелы в небе блаженно витают, славя людской благодарный завет.
Люди сердец океану внимают. В их доброте - утешения свет!

Ангел

Дремлет сонный ангел безмятежно у кроватки спящего дитя.
Покрывалом он укроет нежно, на закате вновь к нему придя.
Охраняет сон малютки ангел, Богом данный спутник неземной.
И рисует он картины снами. Ласковый, беспечный и родной.

Мирно дремлет ангел у кроватки. Как малыш, он тоже видит сны.
Спит дитя... Им сон приснится сладкий. В нем очарование весны,
Что вокруг разлита ароматом. За окном всё тает и живёт.
Мама смотрит на него украдкой. Тихо колыбельную споёт.

И с небес сам Бог на них взирает, зажигая звёзды для людей.
О грядущем только Он лишь знает. Будет всё, как Господу видней.
Звёзды - словно ангелы живые. Светят мотыльками в небесах.
И слова молитвы не забыли, о любви нам в песне рассказав.

Зазвучит она беспечной трелью. Вся природа снова оживет.
Ей проснуться ангелы велели. Каждый с ликованьем Бога ждёт.
Ночью тишина в душе настанет. Смежит веки благодатный сон.
И луна на небе воссияет. Тихо дремлет ангел. Счастлив он.

Вдруг звезда упала, растворяясь в океане новых детских снов.
Всех своим сияньем озаряя, людям дарит сладкую любовь.
И желанье путник загадает. Непременно сбудется оно.
Кто-то свою веру обретает. Вдохновенье каждому дано.

Сам Господь - художник. Он рисует красками бескрайний новый мир.
Мы им насладиться снова можем. И в сердцах картины сохраним
Красоты воспетой. Непременно поделись ей, радуясь всему.
Ведь природа наша неизменна. И стремится к Богу одному.

А малютка спит. И ангел тоже. С нежною улыбкой на устах.
Он его хранит. Великий Боже, как прекрасна детства чистота!
Как невинны юные созданья. Беззаботен их заветный сон.
И отраду в том очарованьи для души ожившей обретём.

Пусть же будет сон ваш тих и мирен. Пусть приснится позабытый рай.
Мы о Боге вечном не забыли. С радостью ребенка обнимай.
И тогда почувствуешь отраду. Слух ласкает чистый детский смех.
Мы явленьям жизни будем рады. Пусть любовь обнимет снова всех!

Улыбнитесь

Как прекрасен парк осенней порой! Листья причудливой мелодией шуршат под ногами, всё вокруг наполнено ароматом очарования и красоты. Люди неспешно прогуливаются по аллеям. Вот влюбленная пара идет за своим счастьем. Вот мамы прогуливаются со своими детьми, озорно бегающими рядом. Так и хочется зачерпнуть пригоршню листьев и подбросить вверх, окунаясь в их ниспадающий поток. Да, осень – пора очарования.

На одной из скамеек сидел мужчина. Покормив голубей, веселой стайкой слетевшихся к нему, он неспешно достал из пакета видавший виды потрепанный пожелтевший альбом. Открыв его, начал пролистывать одну страницу за другой, словно погружаясь в свою молодость, вспоминая ее заветные моменты. Иногда он вздыхал, возвращаясь к окружающей его действительности. Да, как ему наверняка хотелось повернуть время вспять. Может быть, вновь встретить свою любимую, пережить памятные моменты свиданий. Он вспоминал… И словно узоры калейдоскопа, перед его взором мелькали мгновения, которые так не хотелось забыть.

Наступил апрель. Безмятежное и беззаботное время юности. Весна уже вступила в свои права, легкий ветерок приятно овевал лицо. Парк словно жил своей жизнью. Молодой человек спешил по своим делам, забыв обо всем. Как же хотелось жить! Но в сердце его поселилось разочарование. Ведь недавно он повстречал свою единственную, но так же быстро и потерял ее. Она стояла на остановке, вся словно сотканная из невесомой нежности. Ветерок слегка играл ее волосами, а в глазах теплилось счастье. Он сразу это понял, заглянув в них. Ведь когда счастлив человек, это видно по его глазам. Они не соврут и не обманут. И парень стоял, завороженно глядя на симпатичную незнакомку. Желание подойти и познакомиться переполняло. Но что-то словно останавливало его. Смущаясь и краснея, он провожал свою Музу взглядом. А ведь так хотелось посвящать ей стихи, читать и петь серенады. Слова будто сами слагались в строки биением нежного сердца. Но этот флёр очарования быстро рассеялся. Девушка села в автобус и растворилась в будничном потоке. А молодому человеку оставалось лишь проводить ее взглядом.

С этого момента в его жизни появилась тоска. Он пробовал выплескивать ее на бумагу, но получались лишь заунывные строки о неразделенном чувстве. Работа тоже не приносила удовольствия. Казалось, проходит один день за другим, а жизнь стоит на одном месте. И лишь улыбка незнакомки могла привнести в нее капельку счастья.

Он часто любил посещать старый парк, находящийся неподалеку от дома. Там было так тихо и спокойно. Можно часами сидеть на скамейке и читать газету. Или же пробовать сочинять стихи, мечтая о романтике чувств и возвышенных отношениях. Но один день перевернул всё в его жизни.

1 сентября. Первый день осени. Зазвучали школьные звонки, всё вокруг жило кипучей и насыщенной школьной жизнью. Первоклашки с букетами цветов в руках вместе с родителями спешили навстречу ей. Школьники постарше шли группами, весело смеясь и подшучивая друг над другом. Некоторые шли парами со своими девушками, не скрывая осенних чувств первой влюбленности. Лишь он один никуда не спешил.

Навстречу ему шла старушка. Благообразного вида, с добрыми глазами, неся на руках маленького котенка, испуганно и удивленно смотрящего по сторонам. Было видно, что годы уже брали свое, так что каждый шаг она делала осторожно, не спеша. Прижимая котенка к груди, как драгоценную вазу, словно боясь выронить его. Что-то заставило юношу остановиться. «Вам помочь?» Этот вопрос прозвучал неожиданно для него самого. Он и сам не знал, чем мог помочь пожилой женщине. «Нет. Но большое спасибо Вам». Она улыбнулась. «Наверное, Вы ищете свое счастье? Вот я сегодня нашла свое. Этот котенок, наверное, потерялся. Я решила взять его себе». Простота и искренность в ее голосе заставили юношу задуматься. «Улыбнитесь». Это слово отозвалось в душе молодого человека. И он вопреки самому себе внезапно улыбнулся. Совершенно искреннее и от всей души. «Спасибо Вам». Он задумался. Задумался о том, что можно радоваться любой мелочи жизни. И счастье есть. Оно рядом. И даже один маленький котенок может сделать счастливым человека, наполнив его одиночество светом истинной любви.

Вечерело. Он всё так же сидел на скамейке в парке, читая взятую в библиотеке книгу. Кажется, это был какой-то любовный роман. На самом деле ему было все равно, о чем он. Просто хотелось занять чем-то свое время этим душистым осенним вечером. Как вдруг его взгляд упал на идущую по аллее девушку. Он сразу узнал в ней ту прекрасную незнакомку, которая однажды нашла свое место в его сердце. Казалось, это было чудо. Девушка шла, неспешно прогуливаясь. Но в ее глазах таилась печаль. Он сразу заметил это. Девушка не смотрела по сторонам, не любовалась окружающими пейзажами. На лице незнакомки застыла маска равнодушия.

Казалось, время длилось бесконечно. Вот она поравнялась с ним. Сердце учащенно забилось. Неужели и в этот раз оно будет разбито тишиной осенней ночи? Неожиданно сам для себя юноша отложил книгу, встал и подошел к девушке, произнеся лишь одно слово: «Улыбнитесь». Словно заклинание, которое однажды озарило его душу своим откровением. Девушка в недоумении остановилась. «Я вижу, Вы грустите. Но это пройдет». Он протянул ей книгу. «Меня Иваном зовут». «Не хотите почитать?» На лице девушки мелькнула улыбка. «Настя». Какое красивое имя, сразу подумалось ему. «Вы любите романы?», - спросила она. «Я люблю сегодняшний день», - ответил Иван. «И знаю, что счастье есть». Они оба уже улыбались друг другу.

Иван Николаевич сидел на скамейке в парке, вспоминая моменты своей юности. И пусть Настя не стала его судьбой, он все равно был счастлив. Лишь одно слово, произнесенное когда-то, стало для него настоящим откровением. И так хотелось сказать всему миру: «Улыбнитесь». И он улыбался. Всем прохожим, идущим ему навстречу. Улыбался просто так, от всей души. И она, казалось, освещала всё вокруг, словно фонари вечерней порой. Иван не спеша шел вперед, обещая себе вернуться сюда завтра. Он был счастлив.

Роза

Наступил тихий вечер. Снег окутал все вокруг своим нежным покровом. Снежинки, опускаясь на землю, растворялись на покрывавшем её белом полотне. Всё жило предвкушением новогодних праздников. Но одному человеку было не до них. Плохо одетый, он шел по улице, пошатываясь. Казалось, его никто не замечал. Да и кому было дело до одинокого, никому не нужного, человека? Прохожие старались не смотреть в его сторону, спеша по своим делам. Ведь все мы зачастую не думаем о ближнем, увлечённые суетой будней. Но порою в той или иной ситуации нам может открыться сам Господь. Заглянуть в душу, постучаться в сердце, желая найти в нём свой приют. Только впустим ли мы Его, отворим ли заветную дверь, как дорогому гостю? К сожалению, не все находят Христа в своей жизни...

На снегу лежала роза. Цветок со сломанным стеблем валялся на обочине, видимо, выброшенный кем-то, спешащим на свидание. Или несшим букет своей любимой. Так бывает: любовь зачастую соседствует с прозой нашей жизни. Любовь и равнодушие, желание сделать приятное и видение лишь внешней красоты. А цветок, этот символ чистоты и непорочности, может быть выброшен на обочину жизни... Словно зарево, он пылал ярким цветом, выделяясь на фоне окружавшей его снежной массы. Словно неразделенная любовь, пылающая на фоне равнодушия любимого человека. Когда любишь, не в силах выразить свои чувства и подарить их тому, кому они не нужны. Но ведь наверняка есть тот человек, который ждет и нуждается в них...

Мужчина, увидев розу, подошёл к ней. Взгляд, затуманенный алкоголем, скользнул по цветку, словно очарованный им. Ярко-красный бутон горел на снегу, слегка припорошенный снегом. Казалось, цветок взывал к мужчине, молил о спасении...

Мужчина, наклонившись, поднял розу и прижал ее к груди. По его щекам текли слезы. Воспоминания нахлынули потоком и уносили за собой. Он вспомнил, как спешил на первое свидание, как ждал заветной встречи с букетом цветов в руках, потратив на них всю стипендию. Впервые за последние дни он улыбнулся. И эта улыбка сквозь слезы осветила все вокруг. И его самого - светом божественной любви...

Мужчина стоял, прижимая розу к груди, а перед его взором проходила вся жизнь. Семья, которую он по своей вине потерял, дети, забытые им. Как можно было променять свою жизнь на эту душевную пустоту, которую он пытался заполнить алкоголем, когда рядом есть такая красота? Да, он был сломлен судьбою и самим собою, но ещё можно всё исправить. Нужно лишь захотеть. Мужчина блаженно улыбался...

Он шел по улице, переполненный окутавшей его благодатью. Душа словно пела, озаренная божественным сиянием. И вдруг он заметил идущую ему навстречу девушку. Легко одетую, в насквозь продуваемой ветром курточке, пытающейся спрятать лицо за большим пушистым шарфом, неловко сжимая его озябшими руками. Она словно куда-то спешила, но в глазах ее читалось непонимание и безмолвие зимнего вечера. Растерянно оглядываясь по сторонам, девушка неуверенно шла по улице. Что-то словно подсказало мужчине остановиться и внимательнее присмотреться к ней. В душе боролись противоречивые чувства. С одной стороны, вечерняя прохлада звала укрыться в укромном месте, забыться и согреться. С другой, переполнявшая его любовь просто не могла пройти мимо этого беззащитного создания, своей внутренней прелестью очаровывавшей и одновременно манящей. Было в ней что-то привлекательное, отраженное в красивых чертах лица и глубоких глазах. «Девушка, простите, Вам чем-нибудь помочь?» Она слегка вздрогнула. «Не поймите меня неправильно, просто я подумал, что Вы заблудились или не знаете, куда идти». С этими словами он протянул ей свою розу. «Еще раз извините, просто возьмите. Это Вам. Пусть эта роза согреет Вас и принесет счастье».

Мужчина улыбнулся, протягивая цветок, и это неловкое мгновение вдруг наполнилось радостью и ликованием, когда девушка, внезапно улыбнувшись, взяла розу озябшей рукой. Слезы потекли по ее лицу. «Знаете, я не ожидала такого подарка. Сегодня я шла на свидание с одним человеком, который был мне очень дорог. И он тоже подарил мне розу. Правда, со словами о том, что нам нужно расстаться. Я любила его всем сердцем, поэтому просто не знала, как дальше жить. В отчаянии я выбросила цветок, после чего, немного согревшись в ближайшем кафе и придя в себя, пошла куда глаза глядят. Знаете, кофе совсем не бодрит». Девушка впервые за время их знакомства засмеялась. «Я даже не думала, что мне встретитесь Вы». Мужчина тоже засмеялся. «Будем знакомы, я Виктор». «Маша». На несколько секунд в воздухе повисло неловкое молчание. «Может быть, Вас проводить?» «Давайте лучше перейдем на ты». Девушка еще раз улыбнулась. «Хорошо». «Знаете, я сейчас не хочу идти домой. Лучше просто прогуляться. Посмотрите, на небе первая звезда!» Девушка восторженно смотрела в зимнее небо. «Да. Красивая». Мужчина смотрел на девушку, будучи не в силах отвести от нее взгляд. «А давай погуляем по парку. Он здесь, недалеко». С этими словами Виктор протянул Маше руку. Она доверчиво прижалась к его теплому плечу. «Хорошо…»

Вот так этим зимним вечером нашли друг друга два одиночества. Они медленно шли по улице. Он держал девушку под руку, что-то рассказывал, слегка наклонившись к ее лицу, а она весело смеялась. Вот так, казалось бы, волнительное расставание и один цветок смогли изменить жизни двух людей. А может, было в этом и божественное промышление. Потеряв одно, порою мы начинаем расстраиваться и не знаем, как жить дальше. Хотя на самом деле счастье совсем рядом. Нужно лишь коснуться его. И пусть это будет цветок, лежащий посреди улицы. Всё равно он кому-нибудь нужен. Как и человек.

Оранжевый стих.

Какой красивейший оранжевый рассвет!
На лестнице счастливый шел сосед,
С канистрой, сумкой и большим пакетом
На дачу едет! Сразу же об этом
Пишу, друзья, вам эти пару строк,
И радостный энергии поток
Из капли разливается по миру
И как лавина - набирает силу!
Начни свой день с улыбки на лице
И с ней шагай вперёд по улице!
И до мажор оранжевый в конце!

Запах - путешественник!

Захожу на кухню где-то,
А на кухне - запах лета!
Пахнет летним огурцом
Из салата с яйцом.

Запах свежий, запах дивный,
Зимний запах - мандаринный.
Запах сказки, запах хвои
Запах снежного покоя.

Осень пахнет перегноем,
Что скопил под летним зноем,
И листом, с деревьев палым
И оранжевым, и алым,

Словно испускает дух,
Как весною тополь – пух.
Обоняние весны,
Дарит сказочные сны,

Красок яркая палитра,
Вместе с квасом по пол-литра,
Ведь коварные цветенья -
Аллергиям обостренье.

Но страна у нас большая,
С февраля и вплоть до мая
Много можно вёсн застать,
Иль цветений избежать:

Спрятаться во льдах Байкала,
Как на полотне Шагала,
Посетить на Белом море,
Соловецкие юдоли,

Съездить в Тихий океан,
В славный город Магадан.
Если ж нету аллергии,
Не страшны цветов стихии,

С февраля по самый май,
За весной весну встречай!
В феврале в Крыму мимозы,
Согревают наши грезы,

С марта зреет сон-трава,
А потом цветёт айва,
За айвой магнолии,
Кипарисы с хвоею.

После Крыма Волгоград
Будет вам весною рад,
А потом Тамбов, Воронеж,
За весной весну догонишь,

Дальше Тула и Рязань,
Вместе с ними и Казань,
По стране весна шагает,
Лес зелёнкой одевает,

С февраля по самый май,
За весной весну встречай!

Хочется!
Хочется! Ах, как хочется!
Ходить с тобой по театрам,
Шевелить твои волосы с проседью,
Собирать мешками опята,

На байдарках пойти, с палаткою,
С комарами, водой холодною,
Кормить тебя вишней сладкою,
Испечь тебе булку сдобную,

Утащить тебя ночью на крышу,
В лес, тут близко, в Лосиный Остров,
Показать, как я мир слышу,
Звуковую палитру острую,

Сесть в последнюю электричку,
На четыре, которая, стороны,
Зажигать в доме свечи спичками,
Резать ночь громкими стонами,

По Москва-реке на кораблике,
Прокатиться от станции Киевской,
Сохранить инкогнито в паблике,
Пересуд избегая прииски.

Есть на свете такая страна
1.
Есть на свете такая страна,
Где в письме не важна орфограмма.
Где тропинка безмерно длинна,
И всегда с нами рядышком мама.

В той стране не нужны ордена,
Каждый там ученик и учитель.
Есть на свете такая страна –
Безусловного счастья обитель.

2.
Есть на свете такая страна,
Где живут великаны и гномы.
До чего же прекрасна она!
Все когда-то с ней были знакомы.

Но другие пришли времена
И умчали нас в дальние дали.
Есть на свете такая страна,
Вы её, несомненно, узнали.

3.
Есть на свете такая страна,
Где танцуют, поют и смеются.
Нам страна эта очень нужна,
Но в неё невозможно вернуться.

Словно первых снегов белизна
В нашем сердце навек остаётся.
Есть на свете такая страна
И страна эта детством зовётся.

Уродливый кот
Написано по рассказу Вадима Черноречина

Любовь не ищет выгоды и мщенья.
Она открыта, искренна, чиста.
Дарует состраданье и прощенье
От кончиков ушей и до хвоста.

* * *

Весь двор его открыто ненавидел
За то, что был уродлив этот кот:
Без уха, правый глаз почти не видел,
Огромный шрам рассёк губу и рот.

На щуплом теле ссадин было много,
А на спине рубцы срослись в нарост.
Он волочил, прихрамывая, ногу.
И, верно, в драке был потерян хвост.

Любой, кто первый раз с котом встречался,
Невольно говорил: «Какой урод!»
И от себя прогнать его пытался.
А он мечтал о ласке, этот кот.

В него бросали камни и шпыняли,
Чтоб он не появлялся во дворе,
Струёй воды из шланга поливали
И запрещали трогать детворе.

А он под шлангом мок, не убегая,
Как будто зла совсем не замечал.
О ноги тёрся, боль превозмогая.
А если брали на руки – мурчал.

* * *

Однажды лай соседских псов раздался,
Мяуканье и сталь команды «Фас!»
Уродливый, от страха в землю вжался.
Но от собак никто его не спас.

Я бросилась, но было слишком поздно.
Кот был в крови, почти что не живой.
Он посмотрел так жалобно, так слёзно,
Что я решила взять его домой.

Он на руках хрипел и задыхался,
Но вдруг открыл свой глаз и замолчал.
Потёрся лбом, к моей руке прижался
И тихо благодарно замурчал.

В последний миг, от боли умирая,
Искусанный, истерзанный, в крови,
На все свои мученья не взирая,
Он лишь просил о капельке любви.

И, может быть, чуть-чуть о состраданье.
Я в тот момент так ясно поняла,
Как он красив! И сколько в нём желанья
Любить! И сколько света и тепла.

Домой дойти я так и не успела.
Кот тихо умер на моих руках.
А я потом на лавочке сидела,
И слёз не замечала на щеках.

* * *

Мечтают от болезни излечиться,
О красоте, о жизни без невзгод.
А я любить мечтаю научиться,
Так, как любил простой дворовый кот.

Мы - русские! И с нами Бог!
Мы - русские! И с нами Бог!
Завоевать нельзя Россию,
Как не испить реки исток.
Как не дано унять стихию.

Но коль сумели разбудить
Медведя грозного до сроку,
Его на цепь не посадить,
Не затащить назад в берлогу!

Вам нашу силу не понять.
Готовность жертвовать собою.
Для нас Россия, словно мать.
Мы с ней живём одной судьбою.

Подставим сильное плечо
Тому, кто чист и светел Духом.
А кто на нас пойдёт с мечом,
Тому земля пусть будет пухом.

ПРОЛОГ
Одиночество – было её постоянным спутником. С одной стороны безграничная сила и возможность быть свободной, но с другой стены, которые невозможно разрушить. Мне не дано было тогда это понять, а тем временем собственный огонь сжигал её изнутри. Со временем она стала и моим огнем.
Глава 1
В давние времена, когда маги и колдуны подчиняли себе стихии, в небе парили драконы, в цветах жили феи, а в морях резвились русалки, бездетный волшебник тосковал со своею любимой женой. К сожалению, бог не дал им детей. Все перепробовал волшебник, но, ни одно заклинание не помогало. Солнце наблюдало за стараниями волшебника и однажды сжалилось над ним.
– Поднимись на высокую гору, дождись рассвета и поймай мой первый лучик в бурдюк, – сказало оно, – затем дождись заката разрежь сосуд и внутри будет младенец.
Волшебник посоветовался с женой, затем взял свой бурдюк и отправился в гору. Всю ночь он взбирался на вершину и, достигнув цели, сел на холодный камень в ожидании солнца. Как только кромка неба окрасилась в красный цвет, волшебник встал и направил свой бурдюк на восток, боясь упустить первый луч.
– Твой сосуд наполнен, – сказало вскоре солнце, и страждущий отправился домой к своей жене. Дождавшись заката, волшебник разрезал бурдюк, а в нем была маленькая девочка с рыжими волосами.
– Папа! – воскликнула девочка и волшебник улыбнулся.
– Теперь у нас есть дочка! – ликовала жена. – Мы назовем её Иларией!
***
Быстро росла дочь волшебника и став взрослой, считалась первой красавицей на всем белом свете. Волшебник души не чаял в своей дочке и обучал её магии. Прознав о существовании красавицы, темный властелин, хозяин земли и самый искусный маг тут же решил на ней жениться. Однажды ночью он ворвался в дом к волшебнику и сказал тому, что Илария с сегодняшнего дня является его женой и немедленно должна отправиться с ним в его темный замок. Взмолился тогда волшебник, ведь прекрасно понимал, какая судьба ждет его дочь в темном замке, но не мог бросить вызов темному властелину, а хозяин земли лишь рассмеялся на мольбу отца не губить его дочь, и бесцеремонно схватив Иларию, мгновенно переместился с ней в свой замок.
***
– Ты теперь принадлежишь мне! – сказал темный маг в своем замке своей новой жене. – А со своим имуществом я имею право обращаться, как захочу!
Темный властелин овладел тогда Иларией прямо в присутствии слуг, а затем велел заточить её в самой высокой башне, ведь однажды овладев девушкой, он терял к ней навсегда интерес, даже если та была самой красивой на всем белом свете. Уже тысячи башен пленили жен темного мага, но для новой пленницы была подготовлена особая тюрьма. Властелин земли приказал построить башню без единого окошка, чтобы в неё не попал даже лучик солнца.
Три года Илария просидела в своей башне. Три года она общалась только со стражником, который тайно был влюблен в жену темного мага. Однажды он смиловался над пленницей и вывел девушку из башни погулять на свежем воздухе. Но как только первый солнечный луч коснулся Иларии, солнце тут, же забрало её в свое небесное царство и красавица воссоединилась со своим небесным отцом.
Шли годы, столетия и тысячелетия. Волшебники все больше и больше ненавидели друг друга. Вспыхнула великая война и в этой войне маги уничтожили друг друга, оставив землю людям. Илария была забыта на земле, но тем временем рыжеволосая девушка жила в небесном царстве в золотом дворце и совсем не старела, оставаясь и спустя тысячелетия молодой и красивой.
Однажды Иларии наскучила жизнь в небесном царстве, и она попросила солнце дать ей возможность пожить на земле. Но солнце воспротивилось желанию девушки, ведь в ней заключалась великая сила, которая не должна быть на земле. Илария не послушалась отца и тайно сбежала на землю из небесного царства. Так мы с ней и познакомились. Впрочем, все по порядку.
Глава 2
Я родился в одном из маленьких городков за Уралом в конце восьмидесятых, в семье обычных работяг. Мать и Отец работали на одном заводе, я же учился в школе и тусил с друзьями.
Но однажды все изменилось. Один из разбогатевших друзей отца предложил моей семье переехать в Московскую область. Там уже была куплена для нас трехкомнатная квартира и для отца была хорошая работа в фирме по перевозке грузов. Короче судьба была предрешена. Осталось продать нашу двушку и вперед к новой жизни.
***
К сожалению, новая жизнь, для меня, оказалась не такой безоблачной, как мне сначала казалась. Новый город, новый район и новая школа. В мои шестнадцать лет я стал чужаком для своих ровесников и словно пришельцем с другой планеты. Первые три дня на новом месте, конечно, ничего не предвещали. Мы гуляли по новому городу, ели пиццу в местных пиццериях, покупали всякие безделушки в торговых центрах. Но четвертый день – был моим первым днем в новой школе. Знакомство с местными не задалось сразу, когда я только шел по школьному коридору выискивая среди толп учеников какого-нибудь учителя, для того чтобы выяснить у него в какой кабинет мне идти. Этот амбал стоял, облокотившись об стену, и сказал, оценивающе глядя на меня:
– Что за девочка появилась в нашей школе? Я таких стрёмных ещё ни разу не видел!
– Девочку в зеркале увидишь! – ответил я.
Амбал схватил меня за горло своей огромной рукой.
– Ты что, тварь! – воскликнул он на меня, брызгая слюной. – Молись, урод! После школы твой судный день!
– Макаров Артем, а ну живо отпусти новенького! – строго сказал директор, который проходил по коридору и увидел нас.
Амбал отпустил мою шею и поправил мою рубашку.
– Это мы так играем, – сказал он.
– Ты уже почти доигрался! – погрозил пальцем директор. – С твоими знаниями экзамен не сдать! А ты, кажется Лукшев Илья? – обратился он ко мне.
– Да это я.
– Беги в триста десятый кабинет! Сейчас звонок будет! Плохо в первый же день опаздывать!
Я побежал в кабинет, но мысль о том, что после школы этот местный урод сломает мне нос, потно засела у меня тогда в голове. Когда я вошел в класс и учитель представил меня, на задних партах послышался шепот и смех. Одноклассники смотрели на меня словно рентген-аппарат на легкие. Меня посадили на третью парту в первом ряду к девочке.
– Меня Юлей зовут, – сказала она.
– Илья, – представился я в ответ.
– Ты, ведь, издалека к нам приехал? Как тебе наш город?
– Так, что это за разговоры? – рявкнул учитель. – Новенький, не следует начинать свое обучение, в нашей школе, с нарушения дисциплины!
Я вырвал листок из тетрадки и написал ответ: «ваш город очень гостеприимный». Юля улыбнулась и нарисовала смайлик под моей записью.
***
Худо-бедно отсидев уроки, я неторопливо шел к выходу. Мою голову занимала мысль о судном дне, который мне обещал устроить тот урод. Выйдя на школьный двор, меня словно отпустило, ведь там не было амбала. Расслабившись, я вышел за ворота и неожиданно кто-то схватил меня за портфель со спины. Я повернулся и увидел того урода, с его опричниками.
– Ты куда собралась, девочка? – смеясь, спросил Макаров Артем. – Нас публика за гаражами ждет.
– Ты первый начал, – неуверенно сказал я. – Мне домой надо.
– Домой ты не скоро попадешь! – воскликнул амбал. – Молись, падла!
Меня схватили опричники Артема и повели в соседний двор где стояли гаражи, прикрывая собой клочок земли. Это был словно ринг. За гаражами уже скопились множество школьников. Среди них были даже мои одноклассники. Была и Юля.
– Так кого, говоришь, я в зеркале увижу? – спросил меня амбал.
– Ты ведь первый начал, – попытался оправдаться я, но тут, же получил удар под дых.
– Это только начало, хватит корчиться, мразь! – кричал Артем.
Он бил меня очень сильно, но старался не попадать по лицу, чтобы не было следов. Я был явно слабее его, но всё, же мог пару раз ударить в ответ… Мог, но трусил. Публика ликовала, словно побеждал их любимый боксер. Ликовала и Юля. Наконец когда я лежал поверженный и униженный на земле, амбал сказал:
– Ты мне должен, падла! Чтобы завтра две тысячи в школу принес! Не принесешь – молись!
Он пошел домой, потирая свои сбитые костяшки. Толпа тоже начала расходиться, кто-то в меня даже плюнул, но это было уже не важно. Я был унижен сегодня и сам проявил слабость.
***
Вечером мать спросила меня:
– Как тебе школа? – потом сама меня перебила, когда я хотел ответить. – Ты представляешь, какие здесь великолепные парки? Нам обязательно нужно по ним погулять вместе!
– Да, мама, как-нибудь погуляем.
– Так, как школа?
– Всё нормально, – ответил я.
– Смотри хорошо учись! – сказал отец. – Тебе поступать в институт, не забывай!
***
Ночью мне было сложно заснуть, так как под волосами у меня вся голова была в шишках. Приходилось спать лицом вниз, подвернув подушку так, чтобы можно было дышать. Но бессонница была вызвана не только шишками, ведь завтра нужно было опять идти в школу…
Глава 3
На следующий день перед школой меня встретил амбал.
– Принес, что должен? – спросил он.
– У меня нет таких денег, – робко ответил я.
– Ну, тогда получай, – он ударил меня под дых, перебив мне дыхание.
Пока я корчился, увидел не его руке свастику нарисованную ручкой. Получается этот урод ещё и нацист.
***
Так началось мое падение в социальной среде подростков. Макаров Артем вскоре уехал жить со своими родителями в Москву, но легче мне от этого не стало. Я был сломлен и стал белой вороной, над которой только ленивый не издевался, и постепенно замкнулся в себе. Не хочется описывать все издевательства, которые мне пришлось пережить, но иногда они были просто изощренные.
Я начал часто прогуливать школу. Уходил в какой-нибудь торговый центр или на каток. Мои оценки были плохими, что вызывало раздражение родителей. Они не знали, что со мной происходит, и списывали все на переходный возраст, я же скрывал от них истинную причину.
Однажды в конце апреля, когда было солнечно и тепло, я пошел прогуливать школу в лес. Среди липы, вяза и клена мне было гораздо лучше, чем среди сверстников, учителей и директора в школе. Цвели подснежники и словно по голубом ковру я шел вглубь, когда увидел её. Она стояла на поляне окутанная солнцем и словно светилась изнутри. Её белое платье и рыжие волосы теребил собою ветер. Она была словно принцесса из сказочного мира.
Прячась в кустах дикой малины, я наблюдал за «принцессой» минут пятнадцать. Она то, улыбаясь, смотрела на солнце, словно оно не слепило ей глаза, то собирала подснежники и плела из них венок.
– И долго ты будешь на меня смотреть? – вдруг обратилась ко мне незнакомка.
– Я думал, ты не знаешь, что я здесь, – мне пришлось выйти из укрытия
– Я сразу тебя увидела и ждала, пока ты поздороваешься, но ума не приложу для чего тебе эти кусты.
– Сам не знаю, зачем мне эти кусты, – улыбнулся я. – Удивительно встретить в лесу, девушку.
– А что в этом удивительного? Я всегда там, где очень красиво! Сегодня была в Австралии, Бразилии, Иране и Китае. Затем посмотрела, как на космодроме взлетает ракета - это было очень красиво, но больно шумно. Но в этом лесу сейчас самые красивые подснежники на планете, поэтому логично предположить, что я буду здесь.
– У тебя сверхбыстрый самолет есть или телепортатор? – с ухмылкой спросил я, думая, что девушка завралась.
– Зачем мне какой-то «телепортатор»? Меня волшебник обучал, а для волшебников перемещение в пространстве – плевое дело!
– Да ладно тебе заливать! Я ведь не маленький уже!
– Ничего я не хотела тебе наливать! А хочешь, я прямо сейчас перемещусь? Хочу погулять по Индии и посмотреть местный танец Раса-лила! Только давай сначала познакомимся, а то вдруг больше не встретимся. Меня Иларией зовут, а тебя.
– А меня Ильей, – представился я в ответ.
– Ну, пока, Илья, – сказала девушка и исчезла.
Я просто опешил от увиденного. Неужели на земле действительно есть волшебники? Мы ведь, когда становимся взрослыми, не верим ни во что, кроме научного обоснования! Постояв еще час на поляне, в надежде, что Илария вернется, я побрел домой. Завтра обязательно нужно вернуться в этот лес вместо уроков. Все проблемы словно померкли в тот день и перестали быть важными.
Глава 4
Следующим утром я опять побежал в тот лес с надеждой вновь увидеть Иларию и моя надежда оправдалась. Она снова стояла на поляне окутанная солнцем и словно светилась изнутри. Её белое платье и рыжие волосы вновь теребил собою ветер.
– Ты вернулась, Илария, – робко спросил я.
– Я же сказала, что в этом лесу сейчас самые лучшие подснежники.
– Ты вернулась ради подснежников?
– И ради них тоже, но если честно мне хотелось посмотреть на твое удивление. Ты ведь не верил в волшебников.
– Не верил, пока не познакомился с одной из них. Это получается все это время, на земле, жили маги как в книге Роулинг про Гарри Поттера? У вас есть что-то вроде Хогвартса?
– Тебя разве не учили, что волшебников не существует? Их и вправду не существует, больше не существует.
– Но ты ведь здесь передо мной.
– Я единственная, и до вчерашнего дня жила далеко от земли.
– На марсе что ли? – улыбнулся я.
– Нет, я там жила, – Илария показала на солнце.
– Как у тебя, получается, смотреть на него? – спросил я.
– Очень просто – я дочь солнца, – ответила Илария и пошла вглубь леса, я последовал за ней.
– Никогда бы не подумал, что у него есть дочь.
– У меня раньше было два отца, но потом остался только один.
– Сразу два отца?
– Долго рассказывать и совсем не хочется это делать.
Илария о чем-то задумалась и стала грустной, словно вспомнив то, что её когда-то ранило.
– А на солнце тебе не было жарко? – спросил я, пытаясь отвлечь девушку от грустных мыслей.
– Как солнце может быть жарким для собственной дочери?! – воскликнула Илария и засмеялась.
– Действительно, – улыбнулся и я. – А все-таки где прячутся все остальные волшебники?
– Они так друг друга ненавидели, что никого из них не осталось.
– Люди тоже друг друга ненавидят.
– И это очень плохо…
Илария остановилась.
– У тебя, наверное, много друзей, а в небесном царстве и поговорить не с кем, – вдруг сказала она.
– Ты мой единственный друг, – ответил я.
Девушка строго на меня посмотрела.
– Никогда бы не подумала, что на земле можно быть одиноким. Тысячелетия я завидовала вам, людям, ведь у вас такие большие возможности! Как ты смеешь не иметь много друзей?! – возмутилась она.
– Не то чтобы это был мой сознательный выбор, – сказал я, стесняясь своего положения, – просто так получилось, что у меня никого из друзей, кроме тебя, нет.
– Странные вы, люди, вас так много, а по сути, вы одни. Я на земле совсем недавно, и побывав в разных странах, убедилась лишь в том, что часто меняются только декорации. Но у меня будет много друзей. И ты, конечно, будешь одним из лучших.
Я посмотрел в её глаза и почувствовал, что начал в них тонуть. Быть лучшим другом? Нет, мне нравиться тонуть в её глазах.
– А давай завтра погуляем по твоему городу!– сказала Илария. – Интересно будет, когда кто-нибудь из местных покажет самые интересные места. Я ведь кроме вашего леса и ваших лучших на земле подснежников ничего не видела.
– С большим удовольствием! – обрадовался я, предчувствуя, что это будет первое свидание. – Давай завтра в это же время, в этом лесу встретимся!
– Ну, давай, – согласилась девушка, она рассмеялась и исчезла.
***
Я шел в тот день домой словно опьяненный. Это определенно была любовь. Та самая настоящая и волшебная. «Угораздило же влюбиться в волшебницу», – думал я тогда, и только одно имя кружилось в моей голове – «Илария».
Глава 5
Следующий день мы с Иларией провели весело. Я показывал ей достопримечательности города, и казалось, что дочери солнца нравится абсолютно все. Она внимательно смотрела как едут машины по дороге, считала сколько ворон сидит на дереве, от витрин магазинов её вообще оторвать было невозможно. Мы поиграли немного в боулинг, и Иларии не очень понравилась эта игра, она не объяснила почему. Тогда мы пошли в кино, затем поиграли в игровые автоматы и после всего этого отправились в парк аттракционов. Я все больше и больше понимал, что влюблен в эту девушку.
В тот день, в парке, играл бард. Илария с упоением слушала его песни, затем обратилась ко мне:
– А ты умеешь играть на гитаре?
– Нет, у меня для этого способностей нет, – отмахнулся я.
– Забавно, – задумалась она, – я думаю, у тебя все способности для этого есть.
Бард так искусно перебирал струны, что мне казалось – это сверхспособность, а я ведь не сверхспособный человек.
– Сомневаюсь, что когда-нибудь смог бы научиться играть как он, – сказал я дочери солнца, а она рассмеялась, чем ввела меня в недоумение, но быстро переключилась на карусели. Девушка весело кружилась и была счастлива.
Ближе к вечеру я был готов признаться в любви. Мы сидели на лавочке и ели мороженое, неожиданно Илария стала грустной и о чем-то задумалась.
–Что-то случилось? – спросил я.
– Скоро я исчезну, – ответила она.
– Встретимся завтра в лесу?
– Я навсегда исчезну.
– Но почему? Тебе не понравилось в нашем городе?
– Дело не в этом. Отец запретил мне жить на земле. Я еле выпросила у него сегодня последний день. Он заберет меня в небесное царство с последним лучом.
– Но как, же так? – недоумевал я.
– Я опасна для вашего мира, – сказала Илария. – Мне нельзя больше здесь оставаться. Я больше никогда сюда не вернусь.
Мой мир рухнул. До захода солнца оставалось совсем немного времени, и я больше не увижу Иларию никогда. Все мои фантазии о нашей свадьбе, совместной жизни в маленьком, но уютном домике, двух детишках, коте и трех собаках, кружках с розочками и чайнике со свистулькой, оказались несбыточными.
Простились мы тогда, не так как должны были. Я об этом всегда жалел. Она мне что-то говорила, а я не слушал и просто смотрел на нее, а когда решил поцеловать – она исчезла. Последний луч солнца забрал её в небесное царство, а я вновь остался один.
***
Издевательство надо мной в школе закончилось так: я сидел на уроке, а один подонок тыкал в меня ручкой. Мне это надоело, я встал, подошел к нему и начал его душить. Меня тогда пытались оттащить от него четыре человека, включая учителя, но я так вцепился в его шею, что он даже потерял сознание. Помню как тогда к директору вызывали моих родителей и хотели исключить меня из школы, но отец дал взятку и меня оставили, а с родителями того подонка отец решил вопрос купив им холодильник. Я был наказан и в течение месяца жил без телевизора и улицы. Зато сверстники меня с тех пор считали психом и не трогали. На выпускной я не пришел.
Глава 6
Впоследствии я поступил в техникум и учился в нём с переменным успехом. Отец был зол на меня, ведь распланировал всю мою жизнь и начать осуществлять его план я должен был в институте, но, фактически не учась в старших классах, туда мне путь был заказан.
На первом курсе я познакомился с Андреем. Он был просто отвязным типом! Андрюха любил смотреть боевики и сам лично изучал по ним боевые искусства. Однажды, ещё в школе, одноклассники моего друга захотели сломить его. Они решили напасть толпой. Андрюха встал между задними партами, прижавшись к стене, и вырубил каждого, кто к нему осмелился подойти.
Именно Андрей первый увлекся рок-музыкой, а потом и меня приучил к этому. У нас были старые гитары и одна на двоих мечта стать известными музыкантами. В подвале одного из дворов, местные панки устроили для себя логово. Там мы и репетировали с Андрюхой. Если песня была моя – я играл аккорды, а он придумывал соло, а если Андрюхина песня – все было наоборот.
Интересная тогда была жизнь, среди панков, в подвале, мы чувствовали себя безопасно, но стоило вылезти наружу – можно было нарваться на гопников и получить в табло. Так все тогда жили и периодически друг друга били.
Со временем наша группа стала довольно известной в узких кругах. К нам добавился клавишник и ударник, Андрюха предпочел играть на басу и завязал с написанием песен, признав мой талант текстовика, а я купил себе зеленую электрогитару. Репетировали мы уже не в подвале, а на репетиционной базе.
Не было и дня, с тех пор как исчезла Илария, чтобы я о ней не вспомнил. Но, о её существовании я никому не рассказывал, даже Андрюхе. Да и не поверил бы мне никто, что у солнца есть дочь. У меня же была девушка Вика, я отбил её у одного из местных придурошных поэтов. Она, как только увидела меня, на одном из концертов, сразу втюрилась. Тот рифмоплет пытался мне что-то, потом предъявить за то, что я у него девушку увел, но со сломанным носом сложно быть убедительным. Вика жила по законам рок-н-ролла и каждый день то набухиваласть, то накуривалась, иногда кололась и порядком меня достала, ведь я любил только Иларию, сам не понимаю, почему не прекращал эти токсичные отношения. Возможно потому, что боялся одиночества. Все изменилось после одного из гаражных концертов…
***
Гаражные концерты, в конце девяностых и начале двухтысячных, были весьма популярны среди молодежи. Тогда рок-музыкой увлекалось большинство молодых людей, не то, что сейчас, когда идиотский реп и блогеры в юбках подмяли под себя юные умы. Собирали аппарат из того, что было: у кого-то есть хорошие микрофоны, у кого-то комбики, у кого-то стойки и микшерный пульт. Все это ставилось на поддоны, которые служили сценой, и созывался народ. Публика же была разная, движений и субкультур ведь много тогда было: панки, металлисты, эмо, готы – всех сейчас и не вспомнишь. Но отдельную категорию приходящих на концерты я не любил – нациков. Эти бритые уроды держались подальше от всех остальных и иногда вступали в бой с гопниками, которые не раз пытались сорвать гаражные концерты. Но это доброе дело совсем не оправдывало их гнилую суть. Часто мы с Андрюхой и другими участниками группы выслеживали небольшую группу нациков и устраивали им «темную». Так было и после того концерта. Я оставил Вику с подругами, а сам отправился на битву с нацистами.
Драка закончилась тем, что мы все попали в милицию и просидели там сутки. Когда я вернулся домой, Вика лежала в ванной обдолбанная какой-то наркотой. Я сел рядом и понял, что так продолжаться не может. Вызвал скорую, чем помог ей тогда не умереть от передоза, поговорил с её родителями и сказал им, что их дочку надо спасать. Родители Вики, конечно, обвинили во всем меня, хотя по наклонной она пошла ещё до встречи со мной, а сам я наркотиками не увлекался, только выпивал иногда. Не лишним будет сказать, что Вика прошла реабилитацию, смогла завязать с наркотиками, вышла замуж за дальнобойщика и родила двух симпатичных детишек, но это уже другая история, наши, же пути в тот день разошлись.
***
Шли годы. Рок-музыка становилась всё менее популярной, и на концерты приходило все меньше людей. Началась совсем другая эпоха. Конечно, известные группы оставались на плаву, собирая большие залы, но внизу «пищевой цепочки» всё было уже не так радужно. Со временем наша группа распалась и с Андреем мы рассорились. Он становился все более жестоким и агрессивным, наверное, из-за того, что не сбылась его мечта стать известным героем рок-н-ролла, а мне, наоборот, с каждым годом всё менее это было нужно. Андрей позднее собрал свою панк группу и играл на каких-то маленьких площадках, я же сменил электрогитару на акустику и выступал где-нибудь в ДК, или ездил по городам автостопом, играя на квартирниках. Музыка денег не приносила, и я подрабатывал, где придется, часто увольняясь и находя другую работу. Так год за годом проходила моя жизнь, и год за годом я продолжал любить Иларию.
Глава 7
Две тысячи двадцать второй год начался с печального события. Я как всегда встретил новый год в одиночестве, а после рождества был запланирован один сборный концерт и тут как гром среди ясного неба прозвучал телефонный звонок.
– Илюха, здорова! Извини, что отвлекаю!
– Если только от лежания на диване отвлекаешь! Чего хотел?
– Валерку помнишь? Ну, того что в группе «Северное возмездие эльфов в розовых штанах» играл?
– Конечно, помню! Он классный мужик!
– Да, был классным, Илюха, был. Умер он.
– Как умер? Ему ведь и сорока не было?
– От синьки умер, ты ведь знаешь, какая у него проблема была. Короче концерт мы в его честь проведем. Ты ведь не против?
– Конечно не против! О чем речь?!
– Ну, лады, после концерта и помянем, как следует. Короче отдыхай, мне ещё людям позвонить нужно.
С Валеркой я давно близко не общался. Видел его месяца три назад, в переходе. Он играл на своей гитаре и был с землянистым цветом лица. Еще пошутил тогда над ним глупо, но я ведь даже представить не мог, что с ним происходит. Это потом мне сказали про фанфурики которые Валерка брал в каком-то ларьке пережившим девяностые. Хрен пойми, что за спирт там был. В больницу его определили, когда уже пожелтел и вздулся живот, а на следующий день он скончался от цирроза печени. А ведь когда-то Валерка кроме дорогого коньяка ничего не пил. Рок-н-ролл иногда пожирает своих апостолов.
На похоронах было много людей. Мать сокрушалась перед гробом, и ей был непонятен такой стремительный уход своего чада, как и не был понятен выбор сына при жизни. Какая-то музыка, которую даже по телевизору не показывают, разве может быть важнее всего на свете? Ведь именно проклятая музыка сгубила сына, а алкоголь – это уже следствие!
***
Я ушел с похорон раздавленный и разбитый. Мне ещё долго потом снилось Валеркино лицо в гробу. Я проштудировал весь интернет на тему: «цирроз печени», для того чтобы понять почему он не бросил пить когда стало понятно к чему это приведет. А потом задумался, ведь я тоже знаю, к чему приведет мой путь, если продолжу так жить – ни к чему. Может у Валерки была своя Илария и свой огонь, сжигающий изнутри, и он, наконец, его потушил, обретя покой. Я не знаю.
***
На концерт пришло много людей. Организаторы позаботились о рекламе в интернете, да и с Валеркой многие хотели так проститься. Музыканты, выходя на сцену, говорили хорошие слова про усопшего и играли его песни вперемешку со своими. Я несколько дней думал, что сказать, но когда подошла моя очередь выступать, просто сел и начал играть песни группы «Северное возмездие эльфов в розовых штанах». Сам не знаю, почему не сказал заготовленную речь. Мне стало неудобно от этого и в зрительный зал, тогда старался не смотреть, уставившись на свои пальцы перебирающие аккорды. Но тут меня словно неведомые силы заставили поднять глаза и среди подвыпившей публики, увидел Иларию. Она смотрела на меня и была серьезна, хотя запомнил её всегда улыбающейся. Я перестал играть и положил гитару на пол, в это время меня отвлек организатор своим вопросом: «Что случилось?». Переведя взгляд на него, упустил из виду Иларию, а она словно исчезла. Я искал её в зрительном зале среди ошалевшей публики. Все решили, что я сошел с ума, а затем меня вывели на улицу два амбала, следившие за порядком.
***
Я сидел на улице и плакал. Мой рок-н-ролл был лишь заплаткой на порванной душе и отдал бы все на свете, за шанс быть с Иларией. Даже не знаю, как бы повернулась моя судьба, не встреть я тогда в лесу дочь солнца. Возможно, так и остался бы мальчиком для битья, затем преданным работником офиса, целующим жопу начальнику до пенсии, а может наоборот стал бы успешным айтишником, ведь именно из таких забитых мальчиков они обычно и получаются, но я встретил Иларию и стал рокером, я им стал до встречи с Андреем. Но теперь с меня хватит – этот путь уже давно не грел мою рваную душу и не смог погасить огонь сжигающий изнутри.
Глава 8
В феврале две тысячи двадцать второго года началась война с украинскими нацистами. В свое время я избежал участи службы в армии благодаря плоскостопию, а теперь сам штурмовал военкомат для того чтобы меня взяли. Еще со времен школы и печальному знакомству с Макаровым Артемом, я не переносил свастику и всё, что с ней связано, а тут целую страну выродки взяли в плен и промыли мозги. Но военком никак не хотел меня брать без опыта службы и с моей категорией в военном билете. Я плюнул на все и сам поехал добровольцем в Донбасс. Там меня сразу приняли, обучили и вручили автомат.
Мы наступали, с кровью отвоевывая родную землю, и именно здесь я понял, что такое настоящий рок-н-ролл. Но война никогда не идет по плану. Вооруженные натовским оружием войска противника пошли в атаку, и отрезали мою роту от основных сил. Мы до последнего не сдавались и предпочли плену смерть. Так распорядилась судьба, что я остался последним под непрекращающимся огнем. Лежа в окопе и слыша иностранную речь вперемешку со смехом, я зажал крепко в руке гранату и выдернул чеку. Эти подонки шли посмотреть на наши бездыханные тела, и скоро смерть меня догонит, но с собой заберу несколько подонков. Закрыв глаза, я представил Иларию, и мне стало спокойней. Вот они уже в зоне поражения, рука ослабла и огонь, сжигающий изнутри, погас.
Postscript
Я осмотрел себя. Мое белое одеяние было, словно из воздуха и не ощущалось телом. Яркий свет не слепил мои глаза. Я окинул взором пространство и увидел золотой дворец. Шаг за шагом приближался к нему и вскоре передо мной распахнулись ворота, а за ними Илария. Ее улыбка так же обворожительна и прекрасна как тогда в лесу. Все-таки мой огонь не погас. Он у нас один на двоих с Иларией. Теперь я дома.

КУЛИКОВСКАЯ БИТВА ИЛИ АД, КОТОРЫЙ ПРИВЁЛ К ЕДИНСТВУ

Через века мне слышен звон брони,
Чешуйчатых пластин, обнявших тело,
Я вижу предрассветные огни,
Вещающих, что выбор уже сделан
Для тех, кто вышел в поле постоять
За князя, веру, родовую память,
Пыль поднимает кованая рать,
Рог боевой в атаку скоро грянет.
Искрит рассвет. В молчании полки,
Лишь единицы шутят неустанно.
На месте у впадения реки
Непрядвы... лебеди упрямо
Готовятся к полёту в тёплый край,
Как души воинов готовятся к отлёту
До рая, если есть, конечно, рай,
Который отворит свои ворота
Для строящихся. Плотная стена,
Где лязг доспехов режет тишину,
Звенят в прикосновеньях стремена,
Всё в ожиданьи битвы на Дону.
Пришла в движенье сочная ковыль
От ветра или массы конной тяги,
Но, видно, русич страх свой позабыл,
Восточный ветер расправляет стяги.
Всё ближе, ближе конные стрелки,
В кольчуге лёгкой, с лёгкими конями,
В степи играют в сёдлах степняки
С раскосыми и тёмными глазами.
Все замерло на перелёт стрелы
Одной, второй, притихшее движенье,
Кочевные...оседлые миры
Сошлись и приготовились к сраженью.
Сигнал к атаке кочевых племён
Рог издаёт, и стрелы рвутся в небо,
Не выбирают званий и имён,
Немедленно полки врастают в тело
Сырой земли, чтоб выдержать обстрел,
Дождь бьётся в дерево окованных щитов,
Сражен тот наповал, кто не успел
Прикрыться от посланников врагов.
Час русичей, в строю сомкнулась плоть,
Стена тяжёлых копий опустилась,
Из рыси кони перешли в галоп,
И копья пишут повесть, словно стилус,
Кровавую. Сошлись ещё... ещё,
Так любит смерть ходить по полю брани,
Удары сердца бьются горячо,
И воины в хмельном своём угаре
Идут на смерть. Она их молча ждёт,
Неторопливо жнёт свои колосья,
А конница тяжёлая вперёд
Сквозь строй татарский бешено несётся,
Сминает фланг, рождая ручеек,
Который неизбежно ставит точку,
И маленький ручей родил поток
Бегущих, как бежит в часах песочных
Песок. Настало время гнать врага,
Как ветер гонит листья вдоль дороги,
И этот бег проходит сквозь века
Разломом в исторической эпохе.
На поле битвы шесть осенних дней
«Стояли на костях» и хоронили
Погибших воинов среди донских степей
В одну безмерно длинную могилу.
Земля была одна и для врагов,
И для друзей, курган стоит над ними.
Дон принял пораженье степняков
И подарил Донскому его имя.
В Москву вернулись те, кто видел ад,
Не назовёшь, конечно, их святыми,
Но битва породила тот набат,
Собравший государство воедино.

СЛОВО КНИГАМ

В каждой сгоревшей книге, в каждой сгоревшей строчке,
Билось своё посланье, билась своя душа,
Облаком вился пепел над перепутьем ночи –
Некому возмутиться, некому возражать.
Пламя глотало голос, пламя глотало разум,
Тени сжимались молча в собственной темноте,
Над холокостом книжным бросила метастазы
Та, что рождала сотни, тысячи мёртвых тел.
Бились костры стихами, дымом чадили мысли,
Слово прижалось к ветру, большего не обнять.
Книги истлели молча, книги когда-то жили,
Но обращать пытались жизни чужие вспять.

НАД КАЖДОЙ СТРОЧКОЙ

Все слова не сказаны в параллелях согнутых,
Все стихи последние не легли в блокнот,
Души обнимаются не в минутах прожитых,
Разрывает яркий свет ночи волокно.
Над остывшим городом из окна квартирного
Счастье растекается квантами тепла,
Сон рождает истину связями эфирными,
Зарево ушедшее – пепел и зола.
На проспектах памяти время укорочено,
Стрелки ускоряются в миг, когда темно,
На ладонях множится бриллиантов крошево,
Видеть счастье вечное многим не дано.
На руках завязаны узы непорочные
До того пока жива запись голосов,
Из нейронов соткано счастье полуночников,
Чувства неостывшие в глубине часов.
Новый день откроется, нарисует красками
То, что скрыто бережно в складках бытия,
Параллели встретились с именами разными,
И в строке над каждым словом – только про тебя.

ЭГОИСТ
Ветер с Волги березы и ивы гнет,
Молодой по весне, клонит лист.
Бьет по крышам весенний дождь,
Никого не спросив, эгоист.

Серым цветом небес пелена,
Мне напомнит пенаты мои.
И в палате стоит тишина,
Будто нет здесь вокруг, ни души.

Даже чайки летая молчат,
Звонко капли по лужам бьют.
Снова ночь, незаметно прошла
И опять , как всегда, не уснуть.

ЧУВСТВА
Улетаешь в небо без меня
Только лишь улыбка жизни прожитой, хоть и не зря.
Помню я лишь лучшее в тебе, в себе
Ты на небе, ну а я остался на земле.

Говорят судьба за нас решает,
Крутит, крутит наших жизней диск.
Близких и любимых отбирая,
А тебе она лишь шепчет,
Стой! Не торопись !

Спрятал фото и на ключ закрыл я,
Все равно приходишь ты ко мне, во снах.
Не проходит дня, что б я тебя не вспомнил!
Только в разных мы с тобой мирах.

Часто я в глаза заглядываю нашей дочке,
Вижу лишь тебя, как будто это смотришь ты.
Она взрослая давно и все прекрасно понимает,
Не показывает виду, знаю осуждает, ночью плачет за меня, молчит.

Медленно иду по скошенному полю,
Память , словно ветер душу рвет.
Хочется уйти порой подальше в море,
Чайкой белой в небо взять и упорхнуть.

ЖДУ ТЕБЯ
Сидя молча у окошка
Я тебя одну лишь жду
Вдруг придешь из магазина
В Ленинградскую пургу

В оборот один закрою,
Что бы слышать лязг ключа
Наш замок в старинной двери
Где живём мы ты да я.

Ты прийдешь под снежной шубой,
Пусть и чёрное пальто.
Как снегурочка на праздник,
Хоть январь прошел давно.

Молча помогу раздеться,
Обожжет мне руки снег.
Говоришь ты без умолку
Мой любимый человек!

Отнесу пакеты в кухню.
Слов своих не пророню,
Лишь с улыбкой буду слушать
Тебя милую одну!

Ты расскажешь про погоду,
Как в лицо бьёт колкий снег,
Как в Диете на Садовой
Продают лишь только хек.

Что весна не наступает,
А пора бы уж давно.
Знаю милая, родная
Так уж здесь заведено

Я прижму тебя ледышку
Носом в грудь уткнешься ты,
Краснощекая, родная
Ангел мой, ну, где же ты???

И порою у окошка
Я тебя одну лишь жду,
Думаю, прийдешь ты снова
В Ленинградскую пургу.

В оборот один закрою,
Что бы слышать лязг ключа.
Не прийдешь домой ты снова,
Нет давным давно тебя.

Прятки
Белёсый свет сочился сонно,
Уже не обжигал лица.
Катилось медленное солнце
По волосам.

В разломы стен проникли стебли.
И мы искали след живой
По тёмным комнатам растений.
И — никого.

Лишь нежилые гнёзда птичьи,
Сухая ржавчина воды.
И у кого короче спичка,
Тому — водить.

Под нами треснул пол непрочный,
И пыльно выцвела трава.
Тот, кто не спрятался до ночи -
Не виноват.

И сквозь разрушенную крышу
Пробился подступивший лес.
А ночью снег пошёл неслышно.
Да вышел весь.

Последние ягоды
Густеет сладко забродивший сок.
На пальцах пятна проступают алым.
У девочки красивое лицо,
Как будто ей его нарисовали.

До злого корня выжжена трава.
Земля остыла и стоит пустая.
Недолог день. Закатный след кровав.
И сколько солнца нам еще осталось?

Истлевший лист стирается в песок.
Исходит кожура тягучим ядом.
Ребенок с нарисованным лицом
Протягивает горсть последних ягод.

Неслышно надвигается закат
И накрывает нас сплошным пожаром.
Сюда не возвращаются назад.
Отсюда никуда не уезжают.

Долго-долго
Долго-долго длятся тропы.
Травы полнятся водой.
Рвём дремучую крапиву
В ловкий бабушкин подол.

По росе трава – целебней.
Низко стелется туман.
Молчаливо проступают
Огороды и дома.

От сырой крапивы – душно.
И кругом такая тишь,
Что обратно не вернуться
И со следа не сойти.

Ходит бабушка неспешно,
И шаги её – темны.
Всё распутывает стебли,
Ветки, корни, колтуны.

Вдоль заросших огородов,
Сквозь серебряную марь.
Шарит медленное солнце
По оставленным домам.

В заколоченные окна
Пробивается сквозняк.
Долго-долго длятся тропы
И не кончатся никак.

Весенние мотивы
Весенние мотивы
Прокофьев Максим Владимирович
Заискрился прошлогодний снег,
Ручейкам дорогу уступая…
Вот зима окончила свой бег,
И весна приходит молодая.

Жизни вкус подарит нам рассвет,
Согревая снова мир лучами.
Времени стремительный разбег
Вновь соперничать решает с нами.

И над грустью торжествует смех.
Утекает с талою водою
Старомодный прошлогодний снег,
Наполняя нашу жизнь весною.
2011
Октябрьский привет

Вам октябрь передал привет
Ветром, дико за окном ревущим.
Листьев облетевших больше нет,
Сел туман на землю вездесущий.

И дороги в жизни не видать,
И назад, увы, не обернуться.
Прошлых мыслей набралась тетрадь.
Да луна, похожая на блюдце,

Светит тускло через облака,
Освещая серую дорогу.
Лист кленовый облетел вчера,
До зимы осталось так немного.
2021

Прощай!!! - сказала осень уходя...

«Прощай!!!» – сказала осень уходя,
И жёлтою листвою забросала,
Размыты стали краски ноября,
Он ждёт её... как прежде, у причала.

Промозглый ветер не излечит ран,
Костёр рябин огня не даст согреться,
Её любовь – один сплошной обман,
А он всё молит, чтоб забыло сердце…

О том, что было много лет назад,
Когда её, увы, не удержал он…
Вся наша жизнь – осенний листопад,
И времени осталось очень мало.

2014 г.

Ты опоздала, птица…

Время авансом трачу.
В жизни одни ненастья.
Где ты, птенец удачи –
Синяя птица счастья?

Суженная реальность.
Мокрым асфальтом осень
Милую гениальность
Под колесо заносит.

Здесь умиротворённо
Руки-крыла раскинув,
Дева лежала сонной,
Смятой чуть-чуть богиней.

Стыл над асфальтом ужас,
Плакал шофёр уныло.
А над кровавой лужей
Птица-лазурь парила.

Руку поднять осталось –
Будет в ладошке биться…
Дрогнули веки малость…
Ты опоздала, птица…

Крики, сирены, всхлипы.
Скорая не поможет.
Листья бросала липа
Золотом в смерти кожу.

Всё затихало внешне.
Слышались арфы звуки.
Ангел погладил нежно…
Девушку взял на руки.
P.S.
Мокрая трасса балом
Нынче последним стала.
Жизнь нам даётся даром...
Жаль, не начать сначала.

Пропащий

А его любимая скололась вусмерть,
И на дозу герыча совсем нет денег.
Лучше пусть отравится крысиным дустом,
Всё равно пропащий человек-бездельник.

Полукеды летние разъела слякоть,
Сквозь трико хэбэшное промёрзли ноги.
От дождя, от ломки ли так тянет плакать,
Кроме как на кладбище и нет дороги.

Он упал на холм с комками мокрой глины,
Целовал он памятник своей любимой:

«Дочери не будет, ты прости, и сына…
Жизнь прошла, как будто стороною, мимо…
Белые гвоздики, да и розы тоже…
Ты же только красные всегда любила…
Без тебя мне холодно, совсем негоже
Этим утром ветреным октябрьским стылым…
Хоронили в свадебном красивом платье,
Красной свадьбы на небе тебе желали…»

Вены режет лезвие, как острый скальпель.
Алым цветом белые цветы пылают…

Может быть, пропащий просто в лету канул,
И пусть отвращение прохожих душит.
Но спустился сверху белоснежный ангел,
Чтоб домой заблудшую доставить душу.

Баллада о последней жертве

Метались над водой зарницы.
Тонули в гребнях злобных волн.
Не повезло фрегату принца.
Пират напал и Посейдон.
На абордаж, и кошки в борты,
Не вырваться из цепких лап.
Не ждал ты, принц, пиратской морды,
Наследник венценосных пап.
Фрегат рванулся, каравелла
Кренясь, теряя мачт куски,
Вдруг в паруса фрегата смело
Вонзила реи, как клыки.
Сквозь грома в вышине раскаты,
В просветах туч едва видна,
Старухой, чуть подслеповатой,
Смеялась полная луна.

Мечи, мушкеты, сабли, шпаги
Смешалось всё: и кровь, и крик.
Весёлый Роджер – друг отваги –
Намок от крови и поник.
А молний отблески сверкали
На отшлифованных боках
Замаранной пиратской стали,
В отсЕченных голов глазах.
А между волн акулья стая
Куски ловила, чуть давясь,
И жадно плоть людей глотая…
Здесь правит бал из ада князь…
А в вышине, из молний платьем
Прикрывшись, нежности полна,
В смертельных Роджера объятьях
Смеялась полная луна.

Не по зубам фрегат, из драки
Вернётся вряд ли кто живой.
Бойцы – гвардейские собаки –
Берсерками кидались в бой.
Сбивались горы плоти в кучи
Из ног, из рук и из голов,
Смерть не щадила худших, лучших,
Лишая жизненных оков.
Пират, израненный, усталый,
Зарезал принца и упал…
А море жадно поднимало
Сей бред на свой девятый вал.
Затихло всё и опустело…
На чистом небе лишь одна,
Продажной девкой оголтелой,
Смеялась полная луна.

Мама

Его мама была совсем молоденькая. Сколько у неё было радости, когда февральской метельной ночью в логове появились шесть маленьких пушистых комочков. Она, уставшая, на несколько минут отлучилась из логова, чтобы схватить немного снега, утолить жажду и спеть свою восторженную песню. Но уже к вечеру следующего дня два комочка перестали шевелиться. Мама их лизала, тыкала носом, а потом встала и вынесла из логова. Она долго жалобно выла, печалясь о своей потере. С тех пор радостную песню мамы никто не слышал.
Папу он не помнил, у него ещё не открылись глаза, когда пропал папа. Папа просто не вернулся с охоты. Мама два дня его ждала, а потом вылезла из логова и побежала добывать пищу сама. Без мамы было холодно, волчата жались друг к другу и тихо попискивали. А потом услышали мамину песню. Такой тоски и боли в маминых песнях волчонок больше не слышал никогда.
Мама всё чаще уходила за добычей. В одну морозную ночь замёрзли два волчонка. Им с братом повезло, они были внизу. Когда мама вернулась, она не выла, просто из последних сил вынесла мёртвых волчат из логова и долго поскуливала. Волчонок своими, ещё голубыми, только открывшимися глазами, смутно видел, как из огромных тёмных глаз мамы катились слёзы.

Март наступил разом, на удивление, тёплый. Быстро сходил снег, и талые воды заливали все ямки и углубления. В логове стало сыро и неуютно. В один из дней мама взяла его брата за шкирку и куда-то унесла, а потом пришла за ним.
Новое логово было в пещерке на уступе скалы. Узкая тропинка подходила к нему. Под скалой внизу несла свои воды быстрая река. Мама строго-настрого запретила волчатам даже выглядывать из пещерки, которая стала им новым домом. Но дети игривы и любопытны, тем более, когда голодны. Молока у мамы почти не было, и она начала их подкармливать. Сначала вкусной, тёплой, полупереваренной пищей, а потом стала приносить им мышей, лягушек и зайчат.
В один из дней мамы не было очень долго. Непослушный и нетерпеливый братишка высунулся из логова, чтобы посмотреть, не идёт ли мама. Брат сидел на узком уступе, иногда посматривал вниз на шумную реку, потом заглядывал на тропинку, откуда должна была появиться волчица. Он не заметил, как с неба камнем спикировала огромная птица. Острые когти пронзили маленькое тельце. Волчонок завизжал и уже сверху увидел, как к горе бежала мама. Это последнее, что увидел его братишка в жизни.
Мама принесла еду, а сама сидела на уступе и горько подвывала. Слёзы опять катились из её глаз, когда она вошла в пещерку. Он лизал ей морду, а она облизывала его и крепко обнимала лапами. На следующий день они покинули пещерку. Он смешно семенил за мамой. По её приказу прятался в кустах, пока она охотилась. Мама исхудала и начала линять. Серая шерсть клочьями торчала на её боках. А он начал обрастать. Только, как не надеялась мама на чудо, чудеса не случаются, густая, красивая шерсть быстро лезла по всей шкурке сына, только не серого, а снежно-белого цвета.
Он рос мощным, крепким, рослым волчонком, может потому, что был один и получал достаточно пищи, хотя постоянно хотел есть. А вот мама ела мало, а по ночам долго печально выла.
В августе он первый раз поймал зайца и принёс маме. Заяц был большой и жирный. Волчица радовалась успехам сына, хвалила его. Этого зайца они разделили пополам.
Осень наступила незаметно и неизбежно. Наконец, мама решила, что пора присоединяться к стае, зимой одному волку прожить трудно. Она вылизала его белую шёрстку, радостно оглядела сына, он уже перерос маму, правда был длинноногим и нескладным, и шерсть у него была длиннее и пушистей, чем у обычных волков. Мама подбадривала его, учила как себя вести в стае и что делать, чтобы понравиться вожаку. А он, как послушный сын, внимал этой хитрой науке.
– Ты самый рослый и мощный волчонок, – говорила, мама, – В твоём возрасте я была в два раза меньше. Ты уже можешь охотиться! Ты красив! Ты, я верю, вскоре будешь вожаком. Жаль, твой папа не увидел, какой прекрасный у него сын.

Они долго бежали. У мамы тяжело вздымались поджарые бока. Она отставала. А он бегал вокруг неё и радовался новому приключению. Вот впереди послышались подтявкиванье волчат, подвывание и поскуливание. Стая собиралась на зиму. Они с мамой затаились в кустах.
На пригорке лежал большой волк. Волчьи пары подходили к нему и представляли своих отпрысков. Волк смешно зевал и изредка хлопал хвостом по жухлой траве.
– Пойдём, – подтолкнула его мама, и они вышли из укрытия.
Вожак вскочил на ноги, шерсть дыбом поднялась на его загривке.
– Ты кого привела?!
– Это – мой сын! Он умён и красив. Он прекрасно охотится. Он будет не обузой, а хорошим подспорьем стае.
– Он – белый! – зарычал вожак.
– Ну и что?! – вожак наседал, и мама попятилась; волчонок не на шутку испугался, держался за мамой и поджимал хвост, – В стае есть не только серые, но и рыжие, и чёрные волки.
– Белый волк приносит беду, – заявил вожак, – Его надо было убить сразу. Если это не смогла сделать ты, это сделаем мы.
Вожак грозно зарычал и приготовился к прыжку, к нему присоединились ещё несколько волков. Мама быстро обернулась и шепнула сыну:
– Беги, я их задержу. Знай, ты – самый лучший! И я очень тебя люблю!
Волчица развернулась и бросилась на вожака.
Волчонок бежал долго. Сначала по лесу, потом по ручью, увидев свешивающуюся с берега корягу, залез под неё и два дня просидел там, дрожа от холода и голода. Вдруг недалеко от себя он увидел лягушку, вылезшую погреться в последних лучах осеннего солнца. Он поел, а потом пошёл искать маму. Волчонку было страшно, грустно и одиноко.
Мама лежала посреди полянки. Шкура её была разорвана в нескольких местах. Сбоку торчали голые рёбра. Пасть была оскалена. Открытые глаза уже помутнели, но в них и в мёртвых читалась огромная отвага и решимость. Тогда он впервые в жизни, ещё срывающимся на тявканье голосом, спел свою печальную прощальную песню.

***
– Как мне тебя не хватает, мама! – старый огромный белый вожак лежал на пригорке; ещё тёплый ветер гонял вокруг красные и жёлтые листья; внизу, на полянке резвились серые, рыжие, чёрные и белые волчата… – До конца своей жизни я не прощу себе, что не смог сберечь тебя, мама…

Старая Наяль
***
На берегу холодного синего моря, в полузаброшенной рыбачьей деревеньке, жила старая одинокая рыбачка. Недолгим летом рыбачка на утлой лодчонке выходила в море, ставила сети, ловила рыбу, как и все остальные жители деревушки. Но лето быстро заканчивалось, и жизнь как будто затихала на морском берегу.
Почти на девять месяцев в году море покрывалось льдом, строя по берегам причудливые ледяные торосы. Рыбачка в это время в тепло натопленной избушке, почти наполовину вросшей в землю, чинила старые сети и вязала новые, мастерила снасти и, под завывание ветра в печной трубе и весёлое потрескивание горящих полешков придумывала и рассказывала сама себе сказки. То ли долгая жизнь, прожитая ею, то ли спящее подо льдом море, то ли сама зима, считающая этот край своим домом, нашёптывали эти сказки.
Сказки всегда были добрые, в них не было ни горя, ни беды. В сказках рыбачки ушедшие в море рыбаки всегда возвращались домой живыми и с хорошим уловом. После очередной сказки рыбачка замолкала и долго сидела неподвижно, вспоминая молодость, весёлого черноволосого мужа, ушедшего в море и не вернувшегося больше никогда. Это в её сказках всегда возвращаются рыбаки, а жизнь – штука сложная – горя и потерь в ней всегда больше, чем счастья и радости.
В один из таких холодных дней старуха услышала, как кто-то плачет за дверью. Накинув старенькую шаль, она выглянула на улицу. У самого порога лежало странное существо. Тело, около метра длинной, было обнажённым, голыми были и руки. На голове, похожей на человеческую, застыли затейливыми кудряшками недлинные волосы. Вместо ног существо еле шевелило огромным рыбьим хвостом.
Подхватив пришельца под руки, рыбачка с трудом заволокла его в избу и пристроила на коврик возле печурки.
Существо через некоторое время оттаяло и, оставив на полу несколько лужиц, переползло подальше от печки и село, вытянув хвост и привалившись спиной к обшарпанному древнему комодику.
– Спасибо, – то ли прохрипело, то ли просвистело существо, – ты спасла меня от холода, рыбачка.
– Да не за что, – ответила женщина, откладывая вязку, – не знаю, кто ты и не знаю чем тебя угостить. В наших местах таких, как ты, отродясь не водилось.
– Я – принц, сын морского царя. – Отозвался гость. – Меня похитила морская ведьма. Она очень обозлилась на людей. Раньше ей каждый год приносили люди жертву – молодого парня-жениха. Сейчас уже много веков нет жертв. Ведьма напустила злое течение, и оно вынесло меня на ваш берег. Быстро замёрзло море, и я смог доползти только сюда. Отцу ведьма обещала рассказать, что меня поймали в сети люди. Крут и зол в гневе мой отец – повелитель морских бурь. Если не вернусь я домой, неисчислимое число людей погибнет.
– Да, нынче море замёрзло рано и сразу. И даже не штормило неделю, как было всегда. Но чем же я могу тебе помочь? Долго ещё не растают льды. Я стара и дряхла. Разве смогу я тебя донести до тёплых морей?
– Наверное, нет…
– Жаль людей. – Задумалась старуха. – Будет ли ждать твой отец долгих девять лун, когда вскроются льды?
– Не знаю, – пробормотал принц, – без воды я скоро умру. Мои жабры уже начинают сохнуть. День – два и они закроются навечно. – Гость повернулся спиной. Там, в два ряда, от шеи до начала хвоста, открывались и захлопывались жабры, некоторые кровоточили.
– Жаль тебя. – Опять задумалась старуха. – Знаешь, море замерзает не всё. Далеко от берега всегда есть свободная вода, может, отвезти тебя туда… – Рыбачка тяжело встала. – Мне уже нечего терять. Я очень стара. Меня давно зовут предки. Я отвезу тебя до воды.
***
Взвалив на старые покосившиеся сани лодчонку, с трудом запихав в неё замотанного в старые одеяла из шкур принца, рыбачка впряглась в сани и потащила поклажу к морю. Ловко лавируя между торосами, сани двигались вперёд. Ветер носил смерчики по ледяной глади, а под прозрачным льдом перекатывались волны. Иногда принц выглядывал из лодки, всматривался в лёд и шептал:
– Вода близка. Пробьём лёд?
– Сиди уж, – отвечала рыбачка, – это кажется, что лёд тонок. Его и за неделю не пробить, да и бить нечем.
И процессия двигалась дальше. Сумрак с каждым километром охватывал их всё теснее. Здесь уже долгая полярная ночь вступала в свои права.
Задыхаясь, останавливаясь передохнуть, поскальзываясь на льду, падая, вставая вновь, старуха упорно тащила сани вперёд, к воде…
Наконец, показалась кромка чистой воды. Вот она, всё ближе и ближе… Рыбачка остановилась.
– Дальше пешком нельзя.
Сдёрнув с санок лодку, забралась туда сама и, короткими вёслами отталкиваясь ото льда, покатила лодку к воде. Принц сел, улыбка на почти безгубом и безносом лице вызвала непонятный восторг у старуха:
– Ну, ты и красавец!
Лодка мягко плюхнулась в воду и поплыла. Принц выпутался из шкур.
– Я могу уже прыгнуть.
– Не советую. Мне кажется, что в такой холодной воде ты не уплывёшь далеко. Подальше проходит тонкий рог тёплого течения. Я довезу тебя дотуда, а там уж прыгай и плыви с миром.
– А сможешь ли ты вернуться домой? – Забеспокоился принц. – Ты очень устала и очень стара. Как ты вернёшься?
– А никак! – Усмехнулась рыбачка. – Я ж сказала, что жила долго, мне хватит. Даже если я смогу забраться на лёд, то всё равно не смогу вытащить лодку. Даже если смогу дойти до дома, то как я проживу без лодки? Так что это – мой прощальный выход в море. Кстати, ты можешь прыгать, здесь тёплая вода. По молодости мы с мужем сюда приплывали и купались в тёплой водичке, у нас-то в воду не залезешь, холодно, а здесь – благодать. Прыгай уже.
Хвостатый гость аккуратно соскользнул в воду, окунулся, вынырнул.
– Здесь тепло.
– Ну, теперь плыви! Да передай привет отцу. Попроси, чтоб он людишек не топил, пущай поживут ещё!
– Обязательно! Спасибо!
– Плыви уж! – Махнула рукой старуха.
***
Утлая лодчонка, тихонько покачиваясь на чистой воде, двигалась на восток. Старая рыбачка, покрепче завернувшись в шкуры и положив вёсла на дно лодки, казалось, дремала. Но если бы кто-нибудь прислушался, то услышал, как женщина тихонько поёт. Эта была её старая полузабытая песня. Её она пела мужу, рано ушедшему из жизни. Её она напевала сыну, ещё в детстве убежавшему от неё в мир предков. Сейчас она пела её себе, готовясь уйти в тёплую долину к мужу и сыну. Она не собиралась возвращаться, не к кому.
Взявшаяся из ниоткуда волна накрыла утлую лодчонку и потащила ко дну. Рыбачка даже не шелохнулась. Но вдруг её стремительно вынесло наверх и подняло в воздух. Её лодочка стояла на огромной жилистой ладони седого бородатого старика в сияющей короне на голове, по пояс вынырнувшего из воды. Сама ж рыбачка была размером не больше стариковского пальца.
– Что ты хочешь, женщина? – Негромко спросил старик.
Старуха удивилась:
– Ты огромен! Почему у тебя голос тих?
Морской царь улыбнулся:
– Моим голосом можно сломать здесь весь лёд, но услышишь ли ты меня тогда?
– Поняла. – Кивнула рыбачка. – Ты спрашивал, что я хочу? Я хочу быть с мужем и сыном. Я долго жила одна. Пусть я уйду быстро. Я заслужила это.
– Жила ли ты, женщина?
– Не знаю.
– Хорошо, я исполню твоё желание.
Лодку подбросило, закружило смерчем. У рыбачки потемнело в глазах. Мир растворился. Старуха впала в спасительное забытье…
***
– Мама! Мама! Папа вернулся! – Из под одеяла прохрипел худенький мальчонка с воспалёнными глазами, всё лицо его было покрыто неровными красно-синими пятнами.
– Не вставай, Михель, я погляжу.
Женщина подбежала к двери и на миг остановилась. Память бережно подсунула видение: она выбегает на улицу, а там два рыбака несут обломок лодки, с написанным красной краской словом – Наяль… Это муж когда-то назвал лодку её именем и любовно вывел на борту красной краской буквы… Рыбаки кладут обломок на землю, рядом ставят небольшой мешок рыбы в помощь осиротевшей семье и, опустив головы, уходят… Она падает на колени, прижимает к себе обломок и голосит, голосит, голосит… А когда возвращается в дом находит бездыханное тельце сына, украденного смертельной болезнью…
Женщина выбежала из дома… и бросилась навстречу черноволосому красавцу, пропахшему морем и рыбой…
– Я вернулся! Наяль! Я вернулся! Меня три дня носило штормом. Я заплутал. А потом течение вынесло к нашему берегу. Смотри, какую рыбу я тебе принёс! – Рыбак подал жене огромную рыбину.
Сзади подбежал всклокоченный мальчонка и повис у отца на шее.
– Михель! Ты же болеешь! Бегом домой! – Закричала женщина.
– Мама, я уже здоров! Смотри, сыпь убежала к предкам и горло не болит!
***
Вечером, потроша рыбину, женщина внутри неё нашла золотое кольцо с печаткой. На печатке был выгравирован странный силуэт: получеловек-полурыба. Внизу вился текст: «Героям всегда даётся второй шанс!»

Монолог погибшего солдата

Улетают журавли, улетают,
Словно серая стена в небе стая.
Как туманом в облаках растворятся.
Так не хочется туда нынче, братцы!

То не птицы улетают, а души.
Не курлычут, плачут тихо, послушай.
После боя к Богу в рай улетают
Журавлиною, большой, серой стаей.

Полетят они, смотри, возле дома!
Мимо мамы, мимо папы, знакомых.
Не курлыкнут, лишь крылами помашут:
Вы запомните беду эту нашу!

Мы не просто так летим, мы – до Бога,
Светлой, праведной своею дорогой.
Вы за нас чуть-чуть всплакните на тризне.
Мы погибли не за так – за Отчизну!

Так не хочется лететь к Богу, братцы!
Мне ж ещё всего годков девятнадцать!
Но судьбу не изменить, не исправить,
И посмертно нас уже будут славить…

С поля боя души воинов в стае
Серым пеплом, как туман, улетают.
Не курлыкнут, не споют, не заплачут,
С мамой встретятся в раю, не иначе…

Может Родина когда и помянет.
Чёрной ленточкой обвяжется знамя.
Помашите, братцы, медленной стае!
Нынче я от вас друзья улетаю…

Разметелила кудри белые

Разметелила кудри белые
В мае солнечном наша вишенка.
Зелены висят, непоспелые
Серьги в листиках по-над крышею.

Разметалася, обрюхатела,
Родом шмельевым обесчещена,
Раздобревшая перед хатою,
Словно с бременем чудо-женщина.

Вот стоит она кисло-горькая,
Росы капают строчкой вышитой,
На подол глядит: "Ох, и сколько их
Деток? Как же так грустно вышло-то?"

Но всех холила и лелеяла,
На себя не тратя минуточки,
Разносолами да елеями,
Не оставив себе и чуточки.

Все последние соки выжала,
Не спросив совсем: "Это надо ли?"
Расцвела она в спелых вишенках
Рассчастливою бабой-ягодкой.

Я лет с десяток для судьбы прошу у вечности

Я лет с десяток для судьбы
Прошу у вечности.
Но растворяются мечты
Под синим сводом высоты
Моей беспечностью.

Ни вздоха, ни воды глотка,
Не будет веры мне.
Когда закончатся года,
Что подарила мне судьба,
Что мне отмерены.

И по щеке ползёт слеза
Дождинкой тонкою.
С востока тянется гроза.
К закату катятся глаза,
И я вдогонку им.

Что ж, сколько дали - пожила
Уже с избыточком.
Но не держи ты, вечность, зла!
Хотя б ещё чуток дала
На верхосыточку.

Чтоб долюбить успеть, допить
Судьбу до донышка.
Допеть, додумать, допростить.
А после - к Богу погостить
В раю под солнышком...

Первая любовь

Пышнотелая невысокая, справившая недавно пятидесятилетие, сестра Софья нынче вела молодых монахинь в соседний город, куда привезли чудотворную икону. Путь неблизкий, почти двадцать вёрст. Солнце, утром ещё не такое горячее, к обеду уже пекло неимоверно. Запылённые одежды, усталые лица, влажные от пота покрывала под камилавками монахинь нарушали эстетическое восприятие сестры Софьи. Дойдя до мостика через небольшую речку, протекающую совсем близко от пункта назначения, Софья скомандовала всем спускаться к реке, умыться, почистить одежды и привести себя в порядок, так как негоже к «Чудотворной» идти расхристанными девками.
Подобрав повыше подрясники с рясами сёстры спустились к водице. Скинув с головы уборы протирали лица, отряхивали влажными ладонями одежды. Опростала голову и Софья. Толстые тяжёлые косы, подобранные крест накрест, плюхнулись через голову, когда монахиня наклонилась, чтоб зачерпнуть в ладони воду.
– Эй-эй, твои косы тебя утопят, красавица! – Вдруг услышала она насмешливый мужской голос. Под мостиком стоял мужик с удочкой и беззастенчиво пялился на умывающихся монашек.
Сёстры с визгом, похватав снятые покрывала, бросились от речки. Софья же повернулась всей своей дородной фигурой, стряхнув обратно за спину непослушные косы, и глянула на мужика.
– Охальник! – Рявкнула она зычным голосом. – Да кто тебе разрешал за сёстрами подсматривать?
– Ты не ерпесись, сестричка. Это я тут рыбу ловил, сами тут набежали да распрягаться зачали.
– У! Охальник! – Софья покрыла голову и двинула за сёстрами.
Помолившись иконе, оттрапезничав в городском храме, сёстры засобирались до дому. Путь не близкий. Хоть летом солнышко долго божеский день освещает, но всё равно бы засветло домой успеть.
Переходя знакомый мосток, сёстры разом перекрестились и сплюнули, видимо, поминая охальника. А он и не заставил себя ждать. Из кустиков, тут как тут, выкатил велосипедишко, с надетым на руль с одной стороны пластмассовым ведёрком, плотно закрытым крышкой, и привязанными под раму удочками.
– Ой-ей! Сестрички! – Ухмыльнулся мужичок. – А поди-ка нам и по пути?
– Охальник! – Бросила Софья и быстро зашагала по дороге, остальные монашки засеменили следом.
Охальник отступать не собирался, хихикнув, покрепче уцепившись за руль своего коня размашисто последовал за старшей.
– Слышь, сестра! Ну, что заладила: охальник, охальник. О тебе ж беспокоился, вдруг бы утопла. Лучше мне про Бога поведай, я ж неуч тёмный в ваших делах. Вот вы – жёны Божьи, а каков он, Бог. Ты его видала?
Софья молчала.
– Вот то-то и оно, что никто его не видал! А он что? Да тот же мужик. Думаешь, он на вас с небес своих не смотрит, тоже смотрит. Ты ж его не зовёшь охальником!
Софья взглянула на мужика, желая, как видно, испепелить его взглядом.
– Эй-эй! Ты ж во мне своими глазами прекрасными дырку прожжёшь. А знаешь, ты красивая! – Мужик прицокнул языком. – Вот бы мне жену такую!
Все сёстры охнули и начали быстро креститься. Софья, желая выплюнуть из себя очередного охальника, смогла только промямлить:
– Ох-х-х-х-ха… – И её полные румяные щёки буквально побагровели от такого стыдобища.
– Дык, ладно, извиняй, что смутил. – Мужик, видимо, сообразив, что перебрал с комплиментами, залез на своего железного конягу и помчал вперёд.
До монастыря добрались уж почти затемно, перекусив тем, что осталось от ужина, помолившись, усталые монахини разбрелись по кельям.
Софье не спалось. Она вспоминала наглого мужика, корила себя за несообразительность, что не нашла, чего ответить. А ещё смотрелась в маленькое зеркальце, припрятанное в складках рясы и, наклоняя голову, то туда, то сюда, говорила себе: «Ну и что, что красивая, не для мужиков-лапотников предназначена!» Кое-как задремала, и привиделся ей сон, будто мужик давешний по голове гладит и приговаривает: «Ох, хороша у меня жёнушка!»
К заутрене Софья вышла невыспавшаяся, рассеянная. Ей казалось, что за спиной сёстры шушукаются, осуждая внимание к ней мужчины.
После завтрака Софья с двумя сёстрами двинулись на телеге на базар, прикупить кое-чего съестного, не выращиваемого в монастыре. Яро торгуясь, сёстры быстро затарились продуктами и уже засобирались возвращаться, как, будто из под земли, вынырнул вчерашний мужичок.
– Ой-ей! Вот так встреча. Здравствуй сестричка! Видать сам Бог тебя ко мне в объятия толкает.
Все слова, что додумывала Софья ночью в келье, чтоб достойно ответить охальнику, куда-то из головы выветрились, и она опять зарделась переспелым помидором.
– Как звать тебя, сестричка?
– Софья. – Тихо прошептала монахиня.
– А меня Михай, вот и познакомились. Ты не думай, я не охальник, я жену в прошлом годе похоронил, рак её съел сердешную, вся за год высохла. А такая ж, как ты, была красавица. Тебя увидел, как на жену поглядел, не обижайся.
Встречи с Михаем, вроде случайные, становились всё чаще и чаще. Софья уже не смушалась, видя мужчину, а даже улыбалась иногда и охотно разговаривала. Она понимала, что происходит с ней нечто неведомое, до сих пор неощущаемое, ведь окромя монастыря и не знала ничегошеньки в жизни. Родилась в монастырских стенах, там и росла. В школу до четвёртого класса ходила, когда время в пионеры подошло вступать, пришлось школу покинуть. Так что жизнь-то и не видела, токмо монастырь. А тут чувство вроде какое-то, уж не любовь ли?
А однажды Михай пригласил Софью на кладбище к его жене сходить, чтоб на могилке она молитвы почитала, он-то не умеет. Ну, отказать в таком богоугодном деле никак нельзя, уговорились на вечерок. Управившись с делами и отпросившись у настоятельницы матушки Марии, Софья, прихватив молитвенник, потрусила к селу.
Старое сельское кладбище, ещё залитое лучами солнца, навевало умиротворение и непонятную тоску. Ухоженная могилка, поросшая травкой и украшенная пластмассовыми цветами, навевала светлую грусть. Монашка, читающая молитвы. Склонивший голову мужчина. Короче, деревенская пастораль.
Шли с кладбища молча. Михай вызвался проводить. Проходя последний перелесок, мужчина вдруг обнял Софью за плечи, развернул к себе и поцеловал. Что было потом, додумайте сами, но пришла Софья в монастырь глубоко за полночь, растрёпанная, красная, с чуть припухшими губами. Закрылась в келье и долго плакала. То ли жалея о своём проступке, то ли кляня судьбу за то, что не дала ей нормальной человеческой жизни.
К трём часам ночи, когда загорланили в монастырской курятне первые петухи, сестра Софья решилась, пошла к настоятельнице, и, не дав той толком проснуться, упав на колени, со слезами выложила правду.
Матушка Мария погладила Софью по голове:
– Не кручинься. Я ж тебя с рождения ростила, пестовала, видит Бог, не хотела тебе жизни такой, ты сама выбрала. А теперь вот на тебе, влюбилась, сердешная. Что сказать я должна? Скажу так: коли хочешь в монастыре остаться, грехи замаливай, а коли хочешь в мир, иди, держать не буду. Успеешь ещё пожить, не стара ты.
Софья на мгновение задумалась и прошептала:
– К Михаю хочу…
– Ну, так иди! Захочешь вернуться, двери открыты. Хотела я тебя после себя в настоятельницы, да видно не судьба, так Бог решил. Все мы под Богом ходим, девонька. Иди уже, пока сёстры не встали. Скажу им, что отправила тебя в другой монастырь.
Софья встала, обняла матушку Марию. Та отстранила её:
– Погоди, обнимемся у ворот, двери за тобой закрою, а то повадятся мужики, всех сестёр уворуют. – Старушка хитро подмигнула и достала из-за икон мешочек. – Накось, это тебе на приданое. Ну, пошли, провожу.
Через месяц в церкви при монастыре венчали пару, дородная невеста лицо прикрыла фатой. Так никто и не узнал в ней бывшую сестру Софью. Только матушка Мария обняла после венчания молодых с напутствием: «Будьте счастливы!»
А они и стали счастливы. Любовь она в любом возрасте любовь, хоть первая, хоть последняя. А ещё счастливее стали, когда через год сынка народили, а через два – дочку. Во как! Одно слово – молодожёны!

Чудеса случаются...

На ту пору было мне уже 600 лет с хвостиком. Конечно, я всё чаще впадал в длительный сон. Просыпался злой и голодный. Быстро находил одну-две-три жертвы, немного наслаждался бодрствованием и снова засыпал. Хотя и считают, что мы, вампиры, не чуем холод. Это не так. Лет до четырёхсот холод и мне был нипочём. Потом холод проникал в кожу, ломил кости. Конечно, к своим годам я постарел, но снаружи это было совсем незаметно. Я так и оставался прекрасным двадцатилетним юношей, каким был до обретения вампирства.
Последнее время я стал гурманом. Я не ел очень много, разом выпивая всю жертву, я пробовал её по капельке, наслаждаясь вкусом. Если мне было невкусно я бросал жертву и шёл искать другую.
Зимой холод всё чаще выгонял меня из склепа. Двигаясь, я меньше ощущал холод, но больше хотел есть. Зимой запахи сглаживались тёплой одеждой, и даже от вкусных молодых девушек пахло дохлыми кошками, зайцами и другими божьими тварями. На кладбище люди ходили редко, только когда несли нового кладбищенского жителя. Скорбящих я не ел, кровь их горчила и отдавала едкой безысходностью.
В городе оживлялись жертвы пред Новым годом. Вот тогда было раздолье мне-гурману. Подвыпившие прохожие легко вступали в контакт, щедро делились чуть забродившей кровью. За вечер можно было причаститься дюжиной вин. Вино, перемешанное с кровью, для нас, вампиров, чудотворный эликсир, дающий призрачный эффект счастья, радости и эйфории от бытия. После такого предновогоднего испития я и возвращался в свой склеп. Прилетев в виде ворона к входу на кладбище, я решил немного прогуляться среди могил. Снег лежал почти на метр, но мне не грозило провалиться. Вампиры могут становиться невесомыми, а могут тяжелеть в десятки раз.
Я легко скользил по снегу. Вдали, в городе, вовсю запускали салюты, даже до этого тихого уголка вечного забвения доносились отголоски музыки и отблески фейерверков. Разношёрстный букет из вин и сытость дарили некую эйфорию и призрачную настоящность бытия.
Вдруг впереди я заметил шевеление. Неужто бедная дворняга пришла на кладбище в поисках поминального куска хлеба, не выпросив его у живых? Нет. Запах отчаяния и безысходности исходил от этого существа. Это была совсем молоденькая женщина, только ставшая матерью. Что принесло её в канун праздника в такое уединённое место. Я двигался следом. Женщина утопала в снег выше колен. Вскоре она без сил остановилась, положила под торчащую верхушку креста свёрток и поползла обратно. Я проводил её до выхода. По запаху она была невкусной, да и я был сыт.
Я вернулся к свёртку. Развернул его и увидел младенца. Непроизвольно облизнулся – дети для вампиров, как для людей вкусности. Очень вкусно, но, жаль, очень мало. Краснощёкий, пухлогубый бутуз распахнул огромные глаза и улыбнулся мне во весь свой беззубый рот.
Я задумался. Раньше любое человеческое существо я рассматривал только с гастрономической стороны. Теперь же до меня дошёл весь ужас положения этого младенца. Либо съем я, либо он умрёт от начавшего крепчать мороза. Но как же мать могла бросить своё чадо?
Злость заполонила моё нутро. Я захотел её догнать, растерзать, отомстить за погубленную душу. Я подхватил улыбающийся свёрток и стремглав полетел вслед за детоубийцей.
Я приметил её на высоком мосту, там, где сочетающиеся браком пары вешали замочки на счастье. Глупые люди! Помогут ли замочки? Счастье надо пестовать в своей душе, растить из мелкой крупинки бережно, каждодневно, уважая друг друга, прощая и любя.
Женщина перелезла через перила. Я летел к ней со стороны реки. Она резко оттолкнулась и полетела вниз. Русло реки замерзало только в сильные холода. Сейчас буруны воды ломали едва успевающую твердеть ледяную корку и неслись прочь. В эту чёрную стремнину и падала женщина. Может и к лучшему, едва подумал я, как же ей жить после такого поступка. Но крылья стремглав несли меня к падающему телу, которое я успел подхватить над самой водой. Я поднялся на мост и опустил женщину. Она с ужасом глядела на неуспевшие сложиться огромные чёрные крылья.
– Ты демон? - дрожащими губами промямлила она.
– Сегодня я ангел! - Сверкнул я острыми клыками и подал ей младенца.
Она прижала ребёнка к себе. А потом, быстро сквозь слёзы начала рассказывать о том, кто бросил, о матери, что выгнала из дома, чтоб она ребёнка сдала в детдом или пришла с мужем.
– Ну и зачем ты нас спас?
– Не знаю. – Честно сказал я.
– Куда мне? Мужа нет. Без ребёнка – не жизнь.
И тут меня осенило!
– Давай я пойду с тобой и скажусь твоим мужем. Буду иногда вас навещать, правда, по ночам. А твоя мать привыкнет к внуку и уже тебя не выгонит.
Я был всё ещё немного пьян, и поэтому такая дурная мысль пришла мне в голову. Но мы, вампиры, слово своё держим, и я, немного трепеща, двинулся за женщиной.
Толстая тётка в блестящем платье открыла нам дверь. Мой парадно-выходной чёрный наряд вызвал восторг у толстухи. Она провела нас в комнату, где был накрыт стол, и заявила, что знала, что зять придёт.
Я подумывал выпить толстуху и избавить от проблем новую знакомую, хотя мы даже не представились друг другу, но я был сыт, а от толстухи пахло просроченной помадой и селёдкой. Вкусной селёдкой. Я захотел селёдки. Я, не евший ничего, кроме крови, за последние почти шестьсот лет, умял две тарелки салата, полкурицы и по-свойски хлопнул стакан водки. А под бой курантов и крики пацанёнка мы пили шампанское с загаданным желанием, написанным на салфетке, сожжённым и брошенным в бокал. Наклюкался я в зюзю, пел с женщинами песни, танцевал и не помню, как уснул.
Проснулся я оттого, что яркое солнце, не найдя загородку из штор, нагло проникло в комнату и светило в глаза, не давая мне больше спать. Я, шестьсот лет не видевший солнца, щурясь, смотрел на яркое светило и улыбался. Рядом со мной на кровати сладко улыбалась во сне прекрасная нагая женщина. Громкий крик младенца нарушил эйфорию просыпания, требуя, чтобы жизнь вертелась только вокруг него.
Да, Вы правильно поняли, я стал человеком, самым обычным. Когда нас венчали, батюшка косился на меня не по-доброму. Но сегодня, когда мы принесли крестить третьего нашего сына, расплылся в улыбке. Видимо, я заслужил его благословение.

* * *
Я себе подарила платье:
Ткань-жаккард, необычный крой,
А вот цвет у него, представьте -
Приготовленный рис-басмати,
Длиннозерный такой басмати
С золотистою куркумой.

Я не очень люблю рестораны
И в столовой наелась борщом.
В нем привычно была сметана
(Борщ обычный, к нему бы сало),
Я сметану когда размешала,
Призадумалась вот о чём:

То, что женщина родом из Джамму,
Сварит рис сыновьям и отцу,
Приоденет прекрасное сари
Сари цвета борща со сметаной,
Она станет красивой самой,
Потому что ей цвет к лицу.

***
Все облака отбрасывают тени -
Имеют тени форму облаков.
Я над землёй весь день вчера летела
(Я иногда летаю высоко).

И очертания из теней разглядела
Птиц, рыб, животных разных и людей,
Грибов, деревьев и других растений,
Был облачный обычный белый день.

Я осознала: ведь на самом деле
Законы бытия понятны тут -
Когда гуляют где-то наши тени,
Над ними облака всегда плывут.

Водитель Беларус МТЗ-82

Такая из себя "мадмуазель"
Приобретаю бренд "как на витрине"...
Когда-то я водила МТЗ,
И на ходу затягивалась "Примой".

Был чаще на пониженной рычаг,
И я тогда запомнила прекрасно,
Как трактор не заводится с ключа
Пока не включишь перед этим массу.

Не волновалась я за марафет,
И было наплевать мне на "Версачи",
И было мне тогда семнадцать лет,
И внешний вид мой ничего не значил.

Я напишу однажды нарратив,
Где к "Беларусу" девушка бежала,
Обеими руками обхватив
Букет саранок кудревато-ржавых.

А я есть у тебя, и безумно люблю,

Я радость небес вам подарю!

Никому ты не верь – есть отец у тебя,

Я рядом с тобой, просто ты не видишь меня...

(Группа Кабриолет – Ангел-хранитель)

Девятая жизнь

Сначала я был один. Потом нас стало двое. Потом трое. Потом я ушёл…

Я сидел в кресле в фойе офисного здания и тайком, исподтишка наблюдал за ней, моля Бога только об одном – чтобы она не засекла, что я за ней подглядываю, и не сделала правильного вывода в отношении меня!.. Я смотрел, как она улыбается, как смеётся над тем, что ей рассказывают две её подруги, как она изящным движением руки поправляет шикарные золотистые волосы, когда они набираются смелости и спадают на её красивое лицо. На её невероятно красивое лицо! За ней ухлёстывали все офисные мужики. Ну а как же, заместитель самого!.. И не просто заместитель, а единственная любимая дочь! Если вдруг повезёт и ты ей понравишься, значит, считай, что безбедная жизнь тебе обеспечена.

Меня, к слову, эта меркантильная сторона жизни не особо-то и волновала. У меня никогда ничего своего не было, разве что, казённая койка в детском доме. Но, справедливости ради стоит заметить, что однокомнатную квартирку от щедрот родного государства всё же получил. Я, собственно, не в обиде, квартира, на удивление, оказалась в жилом состоянии. Машина тоже со временем появилась, скромненькая, конечно, но всё же машина.

В жизни мне конкретно не везло. Но тут я не берусь утверждать, может наоборот счастливчиком был. Кто знает? Начать, хотя бы с того, что вся моя семья погибла в автомобильной аварии, когда мне не исполнилось ещё и года. Мама, папа, старший брат. Все! У меня же не было ни одной царапины. И после этого началось! Я и тонул, и горел, и разбивался на мотоцикле, травился какой-то дрянью, и даже попадал в авиакатастрофу, когда, выиграв математическую олимпиаду, получил в подарок полёт на вертолёте. Другими словами, судьба прилагала нешуточные усилия, чтобы свести со мной счёты. Но я пока не поддавался, так как уродившись котом по китайскому календарю, имел, наверное, девять жизней.

Только один плюс у меня и был. Я не был дураком! Окончил с золотой медалью школу, потом, с отличием, университет. И вот уже три года, как работаю в этом благословенном месте, на хорошо оплачиваемой должности. И все эти три года страдаю от неразделённой любви! Неразделённой – это, конечно, сильно сказано, делить мне её как бы и не с кем было! Моя любовь даже и не подозревала о том, что она любима!

Подруги у неё – курицы всё-таки! Никак на месте стоять не могут, топчутся и топчутся!.. Загородили!.. Тяжело вздохнув, я поднялся и, стараясь не смотреть в её сторону, направился к лифту – обед закончился. Проходя мимо девушек, скосил на них взгляд и успел заметить, как она «мазнула» в мою сторону глазами.

Господи! Как же она мне нравится!

– Ну что, видал, какая она сегодня? – догнав, ткнул меня локтем в бочину один из моих коллег по имени Гена. – Видал, да? Обожаю такие платья, всё выделяют!.. Блеск!..

– Кого я должен был увидеть? – равнодушно процедил я и демонстративно начал крутить головой по сторонам.

– Да вон, её же!.. – прошипел Гена и мотнул головой в сторону девушек.

– А-а-а-а! Вон ты о ком!.. – деланно удивился я. – Так она всегда такая, неужели, ты не замечал?

– Сегодня она вообще супер!.. – шёпотом простонал Гена. – Эх!.. Я бы с ней!.. – И он от переизбытка чувств даже облизнулся.

– Да вы бы все с ней! – усмехнулся я и отстранился от наклонившегося ко мне парня. – Вот только не для вас она создана!

– Можно подумать, что для тебя! – обиделся Гена. – Прям лежит она и ждёт, когда это ты соизволишь на неё забраться!

– И не для меня, – легко согласился я, – не ждёт она меня, поэтому, друг мой, лёжа, меня ждут только земные женщины, на небожителей я не западаю.

Если говорить откровенно, я покривил душой. Да что там покривил! Конкретно и по-хамски врал! Почти каждый день представлял себе, как бы я с ней!.. Как бы мы вместе!.. Как!.. Чего только мы не вытворяли в моих постельных мечтах, причём, это была не обязательно постель!

– Ладно, озабоченный, пошли! – сказал я и, подтолкнув коллегу в спину, направился к лифту. И опять заметил, как она на меня посмотрела.

Это было странно, так как моя персона явно находилась вне сферы её интересов – масштаб жизни в этом мире был у нас с ней разный. А может, она меня просто узнала? И я довольно улыбнулся, вспомнив, как месяца три назад столкнулся с ней в коридоре.

По служебной надобности я направлялся в соседний отдел, когда она стремительно вышла из приёмной и с ходу врезалась в меня, развалив во все стороны бумаги, выскользнувшие из папки, которую она держала в руке. А дальше сплошная классика – мы с ней одновременно наклонились за бумагами и врезались головами.

– Простите, не ожидал, что Вы такая стремительная!.. – пробормотал я, выпрямляясь и подавая девушке несколько листочков.

– Да Бог с Вами! – нервно засмеялась она, потирая ушибленное место на лбу. – Это я виновата!.. И всё потому, что он временами меня просто бесит!.. – Она кивком головы указала в сторону двери приёмной, а потом, взглянув мне в глаза, стремительно отвернулась и быстро пошла по коридору, на ходу перебирая бумаги.

Я судорожно втянул в себя воздух, так как вдруг понял, что всё это время не дышал. Пришла сторонняя мысль: «Вот если бы она обернулась!» И, словно выполняя мою волю, девушка обернулась и помахала ладошкой, как будто прощалась или здоровалась со старым знакомым. Я резко обернулся, но в коридоре, за моей спиной, никого не было.

Рабочий день уже заканчивался, когда ко мне подошла незнакомая девушка и, мило улыбнувшись, подала красочный конверт.

– Вас приглашают на День рождения, – проворковала она и, ещё раз одарив меня улыбкой, поцокала своими каблучками на выход.

Я открыл конверт, вытащил из него сложенный вдвое листок и чуть не упал, прочитав, к кому и куда меня приглашают.

Меня приглашала ОНА! Сомнений быть не могло! Подпись была мне знакома, я по работе частенько сталкивался с её замысловатым росчерком.

– Что там у тебя? – спросил Гена и бесцеремонно выхватил у меня из рук приглашение. – Ага! Куда-то нас зовут, и идём мы… – Гена замолчал и тупо уставился в листок, шевеля губами, словно читал про себя. Потом, сглотнув, посмотрел на меня ошалелыми глазами и спросил:

– Это, что?.. К ней, что ли?..

– Совершенно верно, – усмехнулся я, – именно к ней, вот только идём не МЫ, а я! Ты, Генчик, остаёшься! – И, выдернув из руки коллеги приглашение, направился следом за «почтальоном» на выход.

* * *

Домик у неё, конечно, был шикарный! Два этажа, широкая центральная лестница, большая крытая веранда, которая, собственно, и являлась главным действующим местом. Вернее, дом принадлежал не ей, а папе, который великодушно предоставил его своей доченьке во временное пользование. Сам папа присутствовал на торжестве не больше часа, а потом разумно удалился, укатив куда-то со своей секретаршей. И началось веселье! Часа через два на этом празднике жизни не осталось ни одного здравомыслящего человека, кроме меня. Я, к счастью, алкоголь не уважал. Не нравился он мне. Жизнь и так короткая, поэтому я предпочитал смотреть на неё и чувствовать её не затуманенным алкоголем разумом.

Как бы то ни было, но пора, как говорится, и честь знать. Мне и самому было непонятно, на что я рассчитывал, когда сюда ехал. Моя любовь, из-за которой я, собственно, здесь и находился, дежурно улыбнулась мне при встрече гостей и потом несколько раз по ходу самого празднества. В общем, скучно, тем более что и погода к гулянке совершенно не располагала.

Духота стояла страшенная, гроза буквально плавала в плотном, тягучем, насыщенном влагой воздухе. Я ещё раз нашёл её взглядом, мысленно попрощался и потопал на стоянку. Но не успел даже обойти дом, как где-то наверху громыхнуло, и хляби небесные разверзлись. С облегчением вздохнув, я с трудом стянул с себя намокшую рубашку и чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда услышал за своей спиной насмешливый голос:

– А ты неплохо смотришься без рубашки!

Затаив дыхание, медленно обернулся и увидел свою любовь. Она шла ко мне и улыбалась, не обращая внимания на то, что насквозь промокла под дождевыми струями и её платье теперь уже мало что скрывает.

– Ты решил сбежать, не попрощавшись?

– Да, с детства люблю, знаете ли, под дождём голым бегать! Ну а там, – я кивнул в сторону веранды, с которой доносился грохот музыки и пьяные выкрики, – раздетым не походишь.

– Ты поторопился уйти, поверь, через полчасика моим гостям уже будет всё равно, даже если ты будешь ходить без штанов!

– Нет уж! Увольте! – натянуто улыбнулся я. – Снимать штаны перед зрителями у меня желания нет!

– А перед одной зрительницей? – спросила она, лукаво улыбнувшись. – Перед одной, сможешь?

Я стоял как дурачок и не знал, что сказать. Что ей ответить? Сердце, которое сначала громыхало и долбилось о грудную клетку, теперь потерялось где-то в животе, и я его совершенно не чувствовал. Машинально положил руку на живот и услышал:

– Что, болит?..

– Нет, – пробормотал я, – сердце пытаюсь найти…

Она засмеялась и, взяв меня за руку, повела вглубь окружавшего дом сада.

– Ну вот, здесь тебя никто не увидит, – остановившись возле какой-то лавочки, сказала она, – так что можешь бегать без штанов… если ты, конечно, не передумал!

Я не передумал…

– А теперь помоги мне, – прошептала вдруг она и подняла руки вверх, – а то платье промокло, и я его без твоей помощи снимать долго буду.

А потом случилось то, о чём я раньше мог только мечтать! Моя любовь стала моей настоящей, а не воображаемой любовью!

Было всё!.. Она была со мной!.. Чего только мы не вытворяли на этой мокрой от дождя лавочке!.. Мы были вместе! Как алкоголик я упивался ставшей вдруг хмельной жизнью! Я заново родился и готов жить для неё.

На работе для меня ничего не изменилось, кроме разве что завистливых взглядов мужской части коллектива. К слову сказать, я ничего не имел против зависти к тому, что я обладаю красивой женщиной. Да пожалуйста! Сколько угодно! Это в некоторой степени даже тешило моё самолюбие. Меня, правда, поначалу беспокоила возможная реакция её папочки на то, что его единственная дочь сошлась с обычным клерком. Но, как оказалось, личная жизнь дочери его не особо-то и волновала, так как он ничем не проявил своего недовольства.

Через месяц разговоры поутихли, страсти улеглись, и жизнь вошла в привычное русло. Но мой спокойный рай продолжался недолго, до тех пор, пока однажды её папочка не вызвал меня к себе в кабинет.

Причина приглашения на «ковёр» была мне известна. Мы уже целый месяц обговаривали нашу свадьбу, и в это предстоящее занимательное действо были вовлечены и свидетельница, и её подруги, и подруги подруг моей будущей жены. В общем, об этом не говорил только ленивый, и это просто не могло не дойти до папиных ушей.

– Входите, Вас ожидают! – пискнула секретарша и, заученно сверкнув идеальными зубками, открыла передо мной дверь.

Первый раз я так близко видел своего будущего тестя. Мужик, конечно, авантажный! С первого же взгляда на его лицо, осанку, манеру держаться можно было предположить, что он относится к породистому сословию. Не зря же говорят, что его родословная, по бабкиной линии, имеет в туманном Альбионе собственный герб. Ну да бог с ним, будем соответствовать, и я задрал нос повыше.

Сесть он мне не предложил, он вообще ничего не сказал когда я вошёл. Не знаю, на что рассчитывал он, но я остановился, не сделав в кабинет ни одного шага. Мне стало интересно, как он будет со мной общаться. Кабинет у него по размерам будь здоров, и ему, чтобы разговаривать со мной, придётся орать! Он это понял быстро и, скривившись, будто откусил от лимона, протянул:

– Подойдите ближе, молодой человек, у меня к Вам будет серьёзный разговор!

Уговаривать меня не надо было, я послушно подошёл к его столу и замер, уставившись ему в лицо. Он имел право и даже, наверное, обязан был поговорить со мной как с будущим зятем. Хотя, как я чувствовал, этот разговор для меня не нёс ничего хорошего.

– Мне совершенно безразлично, с кем спит моя дочь! Она девочка взрослая и сама уже вправе решать, кто станет её, так сказать, постельным партнёром, – между тем, начал он, – но мне не безразлично, кто будет её мужем.

Он помолчал, покивал головой, словно соглашаясь со своими же словами, а потом, посмотрев мне в лицо, сказал:

– Вы мне симпатичны как друг моей дочери, но не более того! Как её муж, по вполне понятным причинам, Вы меня не устраиваете. И своего согласия на ваш брак я не дам!

Я ожидал этого и поэтому ни капельки не удивился, услышав приговор.

– Мне не совсем понятно, – усмехнулся я, – почему как муж Вашей дочери, я должен устраивать Вас? В конце концов, мне жить с ней, а не с Вами! Мне кажется, в первую очередь, я должен устраивать именно её!

Зря, конечно, я так сказал, вроде бы и не грубил, но прозвучало это несколько вызывающе. Надо было, наверное, найти какие-то другие слова. Однако, с другой стороны, даже если бы я умолял его на коленях, ничего бы не изменилось. Я не стал бы богаче, и из меня ни с какой стороны не вылезло бы дворянство, поэтому, что сказал, то и сказал.

Ему это, естественно, не понравилось, он поджал губы, но сдержался и спокойно продолжил, как будто меня и не слышал:

– Как я уже сказал, Вы не будете мужем моей дочери, в противном случае, вы не только потеряете свою нынешнюю работу, Вы вообще не сможете найти приличной работы в этом городе.

Отказываться от своей любви я не собирался, поэтому спокойно развернулся и потопал на выход из кабинета. Уже взявшись за ручку двери, повернулся к нему и сказал:

– Я в отдел кадров, писать заявление на увольнение!

* * *

Свадьбу мы отыграли без папы. И закипели страсти. Поначалу я действительно не мог найти себе работу. Связи у моего тестя были будь здоров, президентские, можно сказать. Он каким-то образом узнавал, куда я обращался по поводу трудоустройства, и уже подписавший заявление о приёме меня на работу начальник сокрушённо разводил руками и извинялся: «Ошибочка вышла, Вы уж нас простите!» Однако, на нашем образе жизни это никак не сказалось, моя жена была богатым человеком, и её не слишком волновало, работаю я или нет. Работа нужна была мне для самоуспокоения, что я не сижу на шее у собственной жены.

Так продолжалось целый год, пока тесть не узнал, что скоро станет дедушкой. Сразу же всё изменилось, и я мгновенно нашёл работу. Наверное, будущий дедушка не мог себе позволить, чтобы папа его внуков был альфонсом. Видимо, с его точки зрения, это было совершенно недопустимо, ибо портило его репутацию. В наших же с ним отношениях ничего не изменилось, я по-прежнему был для него персоной нерукопожатной.

Потом нас стало трое…

У меня родилась доченька! И жизнь понеслась стремительной, звонкой и светлой рекой. Я не один раз задавал себе вопрос: «За что это мне? За какие такие деяния мне выпало такое счастье?» – и не находил ответа.

Я очень любил своих девочек! Но только спустя года три понял, что это такое – быть папой. Они гуляли во дворе, когда я, вернувшись с работы, окликнул их. Моё чудо, взвизгнув, побежало ко мне, раскинув ручонки. Я подхватил дочь на руки и, чувствуя через тельце ребёнка, как молотится моё сердце, вдруг понял, что она для меня значит. Это стало откровением, моим личным откровением, от которого перехватило дыхание и защипало глаза.

Наверное, я не лучший отец, иногда мне не хотелось играть и возиться с дочерью, когда я был чем-то занят. Иногда раздражал её плач, когда она ревела и ревела, а я не знал, как её успокоить. И мне вдруг стало стыдно за это!.. За то, что я с ней не догулял, за то, что не додержал её на руках!.. За всё!..

Река нашей жизни несла свои воды ещё два года, пока не врезалась в плотину могильной плиты и не бросила нашу маму на больничную койку.

Моя любовь умирала. И никто, ничего не мог поделать! Её сердце отказывалось работать, и врачи отводили для неё совсем немного времени, если, конечно, не смогут подобрать для неё другое сердце. Тесть приложил всё своё влияние, потратил кучу денег, но есть вещи, которые деньгам не подвластны. Как на беду, найденные донорские сердца не подходили по каким-то там медицинским показателям.

Я перестал чувствовать жизнь вместе с ней. У меня перед глазами постоянно стояло её осунувшееся лицо и её грустная улыбка. Она была сильная. Она не плакала. Я же, оставаясь по ночам один, выл от бессилия, зажимая себе рот, чтобы не разбудить дочь. Без неё теряло смысл всё! Вообще всё!..

Решение пришло само собой! Совершенно простое решение. Не знаю, почему я раньше-то об этом не подумал?! Оно лежало прямо передо мной, как на ладони. Это был мой шанс!

Для спасения жизни моей любимой мне нужен был её папа, без него то, что я намеревался сделать, могло бы быть напрасным.

– Сегодня нет приёма… – заикнулась было секретарша и метнулась мне наперерез, но я просто отставил её в сторону и вошёл в кабинет к своему тестю.

Он выглядел плохо. Лицо осунулось, под глазами набухли мешки, да и сами глаза были перечёркнуты красными венами. Ничего в нём больше не выдавало породу, теперь это был обычный человек, отец, страдающий оттого, что не может помочь своему ребёнку.

Тесть молча смотрел, как я шёл к его столу через кабинет, как устраивался перед его столом на стуле. Молчал даже тогда, когда я совершенно не по-светски положил локти на стол и уставился на него. Он не хотел начинать разговор первым.

– Мне нужна Ваша помощь в одном довольно щепетильном деле, – начал я и замолчал, ожидая от него вполне очевидного вопроса. Не дождался.

– Есть ещё одно донорское сердце, но, боюсь, что без Ваших связей и влияния меня просто не станут слушать. Это уже была надежда, и тесть, посмотрев мне в глаза, сказал:

– Тебя будут слушать! Все будут!.. Говори!..

– Я хочу, чтобы у меня взяли все необходимые анализы и провели необходимые исследования на предмет пригодности моего сердца в качестве донорского органа для моей жены.

Он смотрел на меня долго, очень долго, я даже подумал, что он просто не понял, что я ему сказал. Но он понял.

– Да. Всё будет сделано, – еле слышно проговорил он, – ты… иди… тебе позвонят…

Уже стоя в дверях кабинета, я обернулся и увидел, что тесть положил руки на стол и опустил голову, уткнувшись в них лбом.

Стоит ли говорить о том, что на меня странно смотрели в клинике, в которой я проходил обследование? Я, конечно, понимаю, что деньги и влияние тестя сделали своё дело! Но я далёк от мысли, что врачи нарушили какие-то этические нормы! Напротив, я благодарен им за это! Моя жизнь – это моя жизнь, и только я вправе распоряжаться ею!

На следующий день позвонила секретарша тестя и попросила приехать.

Тесть изменился! Он хоть и выглядел плохо, но в глазах появилась жизнь, он встретил меня стоя, и когда я вошёл, движением руки предложил мне сесть, сел сам и подрагивающими руками начал бесцельно перекладывать с места на место бумаги.

Я его не торопил. Мне уже было понятно, что как донор я подхожу своей жене. Но пускай он сам мне об этом скажет! Он не сказал, молча протянул мне листок бумаги с заключением, поднялся из-за стола и отошёл к окну, уставившись на раскинувшийся под ним город.

Я смотрел на бумагу и улыбался. Я теперь знал, что моя любимая будет жить, и у моей доченьки будет мама!.. Мама для девочки важнее, чем отец, это же ясно!

– Мне нужен пистолет! – сказал я, закончив читать заключение.

Он кивнул и, вернувшись за стол, выдвинул один из ящиков, вытащил из него барабанный пистолет и положил его передо мной. Я взял его, и опустив в карман пиджака спросил:

– Есть что-то ещё?

– Надо подписать бумаги, завещание… – сказал тесть и нажал на кнопку вызова секретарши. Потом, не поднимая на меня глаз, добавил:

– Юрист и нотариус здесь, бумаги уже готовы!.. Если этого не сделать, ничего может не получиться… ты должен завещать своё… – он не договорил и опять отошёл к окну.

Подписать надо было кучу бумаг. Я, не переставая улыбаться, подписал их все, не читая, мне это было не интересно. Когда с бумажными делами было закончено и юристы ушли, тесть, опять сев на своё место, спросил:

– Чему ты улыбаешься? Ты же знаешь, что тебя… не станет… если ты, конечно, не передумал!..

– Не переживайте, всё уже решено, – опять улыбнулся я, – а радуюсь тому, что моя жена будет жить!

Ну, вот и всё, больше мне здесь делать было нечего.

– Подожди! ¬¬– остановил меня тесть, когда я уже подходил к двери кабинета. – Я относился к тебе незаслуженно плохо, если бы я знал, на что ты способен, я бы… – он не договорил и, махнув рукой, отвернулся. Когда он опять повернулся ко мне, я увидел, что он плачет. Из его глаз катились слёзы и, пробежав по ввалившимся щекам, падали на безупречный серый костюм, оставляя на нём тёмные пятна.

– Знаешь, я никогда, никому не желал смерти, – срывающимся от слёз голосом прошептал вдруг он, – никогда и никому!.. А сейчас я хочу, чтобы ты умер!.. Ты понимаешь это?! Я желаю смерти не только отцу своей внучки!.. Но и человеку, которым восхищаюсь!.. Понимаешь?!..

– Да, мне это понятно, – усмехнулся я, – и, поверьте, на Вашем месте я бы, наверное, желал того же!

И тогда он заплакал навзрыд, не сдерживаясь, стоял передо мной и плакал, вытирая слёзы руками. Не надо смотреть, как плачет мужчина, это тяжкое зрелище, а он, как ни крути, всё-таки настоящий мужик. Поэтому я вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. В приёмной кивнул закрывавшей рот ладошками секретарше и вышел в коридор, где ожидающий меня юрист сообщил, что к операции по пересадке сердца всё будет готово завтра, в одиннадцать часов.

Домой пошёл пешком, в машине сидеть не мог, мне надо было двигаться, что-то делать, даже при ходьбе я заметил, что размахиваю руками, чего со мной никогда не было. Ночью я не спал, ходил по дому, включал и выключал музыку, переставлял с места на место стулья и кресла, выходил на улицу и, постояв там, заходил обратно в дом. Я не знал, чем занять руки, мне казалось, что они жили какой-то своей жизнью, хватались за всё подряд, лишь бы что-то делать.

Я шёл по длинному коридору больницы и прислушивался к себе. Страшно мне не было. Это я знал наверняка. Да, волновался! Но, скорее всего, из-за предстоящей сложной операции, которую должна будет перенести моя жена.

Смерти я не боялся. И это было самым удивительным! Я знал, что умру и что меня не станет, но я также знал, что благодаря моей смерти будет жить любимая женщина, мать моей доченьки. А это было главным в моей жизни!

По вполне понятным причинам, я не знал, больно умирать или нет, спросить об этом было не у кого. Если вдруг больно, то потерплю, умею терпеть боль. А может, и не больно. Где-то слышал, что человек иногда даже не успевает понять, что умер…

– Мы ждём! Бригада уже готова! Когда привезут сердце? – спросил хирург, едва я переступил порог ординаторской. Как я уже знал, этот доктор должен будет в составе бригады оперировать мою жену.

– Сейчас доставят, – улыбнулся я, – а пока покажите, пожалуйста, где у вас можно прилечь? Не совсем, знаете ли, хорошо себя чувствую…

– Да, конечно, от волнения такое бывает, пройдёмте со мной, это недалеко.

Я посмотрел на побледневшего юриста, судорожно прижимающего к груди папку, и вышел из ординаторской.

Кушетка в процедурной даже на вид была неудобной, не спрашивая разрешения у доктора улёгся на неё и попросил:

– Если Вы не возражаете, мне хотелось бы на пару минут остаться одному.

– Да не вопрос, – развёл врач руками и вышел, закрыв за собой дверь.

Всё равно я буду с моими девочками!.. Моё сердце будет жить…

Я вытащил из кармана пистолет, прижал его к виску и нажал на спусковой крючок…

Человек за бортом

«Человек за бортом!» – раздался чей-то вопль, и я, вздрогнув, начал судорожно вертеть головой во все стороны, пытаясь определить, кто же это удосужился принести нам столь дурную весть.

– Ага, по-моему, вот этот орёт… – пробормотал я и посмотрел в ту сторону, куда яростно тыкал пальцем прыгающий на брёвнах парень, одетый в синюю флотскую робу.

Присмотрелся. Ты глянь-ка, и в самом деле!.. Вроде кто-то плывёт. Видно, правда, плохо, солнечные блики, отражаясь от воды, слепят, мешают как следует рассмотреть, кого же это дурная голова занесла в ледяные воды Енисея.

Разглядеть можно было только какое-то тёмное пятно, маячившее над водой.

Пловец – это плохо! Это, знаете ли, очень плохо! Вода в реке всегда холоднющая, каким бы жарким лето ни выдалось. Через Енисей поплывёт лишь тот, кто принял решение самоубиться таким незатейливым способом. Мощное течение и холодная вода – вот две составляющие, которые быстро и качественно сделают своё дело. Без вариантов.

Возле спасательной шлюпки началась суета. Матросы, поторапливая друг друга, спешили опустить посудину на воду.

– Отставить шлюпку! – раздался усиленный громкоговорителем голос «первого после Бога», и, по всей вероятности, заметив направленные на рубку удивлённые взгляды, капитан добавил:

– Это не человек… Медведь бултыхается!

О как!.. Медвежье рандеву состоялось! Это интересно! И я, пользуясь правами гостя, поскакал в капитанскую рубку.

Тут следует добавить, что к водному транспорту я никакого отношения не имею, а на этом буксире, гордо несущем солидное имя «Медведь», оказался совершенно случайно.

Мой сосед по лестничной площадке, Виктор Егорович, уже лет сорок бороздит просторы Енисея. Начинал, как водится, простым матросом, потом учёба, и вот уже двадцать лет он капитан буксира-толкача. Кстати, довольно большого, имеющего команду в полтора десятка человек.

Три дня назад Егорыч, прогуливаясь по двору, увидел, как я кручусь на карусели, установленной на детской площадке, и сердито спросил:

– Санька! Ты что, всех преступников уже переловил? Заняться, что ли, нечем, как только детские забавы курочить! Не стыдно оперу – да на качельках?! В тебе вон, росту под два метра да весу за центнер!..

Стыдно мне не было, о чём я соседу откровенно и сообщил, заодно поинтересовался, каким образом мне можно «убить» полтора месяца отпуска – в нашем благословенном городке, кроме качелек, и заняться-то больше нечем.

Вот тогда Егорыч и предложил мне сходить с ним на пару недель в низовья Енисея. На закономерный вопрос, что я буду делать на судне, ответил: «Помогать, кому делать нечего». Этот род деятельности меня вполне устраивал, и я согласился.

– Вон, прямо по курсу, – сунул Егорыч мне в руки бинокль и негромко добавил: – Здоровенный, похоже!.. Жалко будет зверюгу…

– Чего жалко-то? – удивился я, не отрываясь от окуляров бинокля. – Хочешь сказать, утонет? Они же вроде хорошо плавают. Это не человек, переплывёт…

– Хорошо-то хорошо, – хмыкнул капитан, – если бы не течение, переплыл бы. А так, сам видишь, несёт его… Гляди, устал уже!..

– Пожалуй, твоя правда, Егорыч, – согласился я с капитаном, понаблюдав некоторое время за невезучим медведем, и, возвращая бинокль, спросил: – А мы ему ничем не сможем…

Капитан ответить не успел: распахнулась дверь, и в рубку ввалился широкоплечий русоволосый мужик. На вид лет пятьдесят, не больше, на нём поверх обязательной тельняшки был надет жилет с множеством карманов. Честно говоря, я не успел узнать, как его зовут, а вот прозвище Тувин запомнилось сразу же, едва ступил на борт судна. Собственно, по-другому его никто и не называл.

Почему его прозвали Тувином, было непонятно. На тувинца он не походил совершенно. Глаза – да, заметно, что раскосые, не поспоришь, но совершенно не тувинские, больше на татарские похожи.

Виктор Егорыч предположил, рассказывая о членах своей команды, что Тувин, скорее всего, результат давнего смешения одного из таёжных народов со славянами. В результате чего появились вот такие светловолосые и узкоглазые лесные жители.

– Командир, спасать хозяина надо, – негромко сказал Тувин и мотнул головой в сторону баржи, перед которой маячила над водой голова медведя. – Негоже, если душа его над водой останется, беда будет.

– И как ты себе это представляешь? – раздражённо спросил капитан. – Что, руку ему, что ли, с борта протянешь?! У него башка, вон, в пять раз больше твоей!..

– Я могу на шлюпке к нему подойти… – начал было Тувин. Но капитан его перебил:

– Совсем обалдел, что ли?!.. Эта морда нашу шлюпку на раз-два потопит! Неужели не понимаешь?!

Он понимал это, прекрасно понимал, но всё равно, непонятно на что надеясь, исподлобья хмуро смотрел на капитана.

Ну что же, надо бы помочь. Тем более что сам Егорыч и хвалил его – человек, мол, исключительно хороший. У меня как раз идейка нарисовалась.

Как говорится, мой выход.

– Совершенно верно! – поддержал я капитана. – Лодку он одной лапой на дно отправит, даже не заметив этого. А вот бревно, хорошее бревно, потопить не сумеет, как бы ни старался.

– Объясни-ка, – заинтересованно посмотрел на меня капитан.

– Легко! – радостно заявил я. – Делов-то и будет – сбросить в воду это самое бревно. Я нахожусь с кем-нибудь в шлюпке, цепляю его багром, и мы спокойно подводим бревно к утопающему. Дикая скотинка хватается за предоставленное ей спасательное средство, после чего отважная команда буксирует топтыгина к берегу, где на радостях начинает с ним обниматься. Вуаля!.. Проще простого!

– Вуаля ему… клоун недоделанный, – пробормотал Егорыч и, в задумчивости почёсывая пальцами подбородок, уставился на Тувина. Тот улыбнулся, блеснув великолепными зубами, и часто начал кивать, всецело соглашаясь с моим гениальным предложением.

– Ну хорошо, так и сделаем, – наконец принял решение капитан и скомандовал: – Шлюпку на воду!

– Да, командир! – обрадовался Тувин и, выметнувшись из рубки, уже с палубы проорал: – Сам на мотор сяду!..

– Ты что, действительно, тоже собрался поучаствовать? – спросил Егорыч, когда мы остались одни.

– А то! – довольно подтвердил я. – Ты меня, конечно, извини, но я в твоей команде самый здоровый получаюсь.

– И самый хвастливый, – вздохнул капитан и подтолкнул меня к выходу. – Ладно, пошли, амбал, на месте командовать буду. – Он сделал несколько шагов, а потом вдруг остановился, повернулся ко мне и, ткнув меня указательным пальцем в грудь, предупредил: – Ты смотри там поосторожнее, бревно тебе придётся с борта лодки цеплять, на корме Тувин с мотором будет. Не опрокиньтесь мне…

Баржа была загружена под завязку лесом-кругляком, поэтому выбирать долго подходящее бревно не пришлось. После того как мы с Тувином оказались в шлюпке, мужики с помощью ломов столкнули одно из брёвен в воду. Лихо ухнув, я вогнал в него багорный крюк и рявкнул:

– Вперёд!.. Лодка, взревев мотором, рванулась, и я чуть было не выпустил багор из рук.

– Э-э-э-э!.. Полегче там!.. – заорал я, изо всех сил вцепившись в багор. – Давай постепенно скорость набирай, а то не удержу...

Тувин кивнул, сбавил обороты, а потом, постепенно добавляя газу, уверенно обошёл баржу и направился к плывущему перед нами медведю.

Успели мы вовремя. Медведь уже почти и лапами не работал, время от времени полностью скрываясь под водой. Тувин обогнал его, а потом пересёк ему путь, подставив бревно.

Потапыч оказался умной животиной. Первый раз, правда, он обхватил бревно лапами и кувыркнулся вместе с ним, уйдя под воду. Вынырнул, смешно отфыркался и, осознав, что под белы лапки его никто придерживать не будет, кардинально сменил тактику собственного спасения.

Я со всё возрастающим изумлением наблюдал, как медведь перебрался к середине бревна, забросил на него сверху обе лапы, а потом, тяжело вздохнув, опустил на него голову и закрыл глаза.

В этих его движениях было столько человеческого, что я невольно покосился на управлявшегося с мотором Тувина. Заметив мой взгляд, тот улыбнулся и, стараясь перекричать тарахтение мотора, крикнул:

– Давай, Саня, держи крепче, а я потихоньку к берегу направлюсь.

Я кивнул и посмотрел на медведя.

Вы когда-нибудь видели глаза льва, или тигра, или ещё какого хищника? Уверен, видели. Вот и я видел, и не один раз. Доводилось и в зоопарке посмотреть, да и по телевизору тоже.

Остановившийся взгляд с чёрной точкой зрачка. Всё, больше ничего.

Никаких эмоций взгляд хищника не выражает. Мне кажется, что когда тебя кто-нибудь из них начнёт жрать, ничего в его глазах не изменится.

Посмотрел и поспешно отвернулся, встретившись с ним взглядами.

Медведь уже не болтался, обессиленно прицепившись к бревну. Он поднял голову и смотрел на меня. И взгляд у него был неправильный, не должно такого быть у зверя. Разумный был взгляд, настолько, что даже страшно стало. Кожа мурашками пошла.

Я облизнул пересохшие вдруг губы, отвернулся от медведя и крикнул:

– Давай быстрее!.. Как бы он не утонул!..

Ага!.. Как же, ждите, он-то теперь не утонет! Теперь я обделаться могу!..

Больше я ему в глаза не смотрел. Даже тогда, когда медведь, выбравшись из реки, шумно отряхнулся от воды и, усевшись на мелкие прибрежные камни, уставился на нашу лодку.

Опять глянуть на него решился, когда мы отошли от берега достаточно далеко. Медведь так и сидел на заднем месте, свесив перед собой лапы. Ни дать ни взять, пожилой усталый человек! От этой похожести дух захватило.

Перебравшись поближе к Тувину, некоторое время молча смотрел на несущуюся вдоль борта лодки воду, а потом, как бы в шутку, спросил:

– Слушай, говорят, ты большую половину жизни в лесу провёл, там не слыхал никаких таких преданий, чтобы человек мог в медведя превратиться?

– Что, хозяину в глаза заглянул?! – засмеялся Тувин и чуть скинул обороты, приглушив рокот мощного японца.

– А как ты догадался?..

– Догадался, тоже мне, скажешь, – фыркнул Тувин, – видел бы ты свою физиономию в тот момент – дурацких вопросов бы не задавал, – и он опять добавил мотору оборотов.

– Так как насчёт превращений-то? – повысил я голос. – Или мне показалось?..

– Нет, не верь в эти сказки, не может такого быть! – засмеялся Тувин, а потом вдруг резко оборвал смех:

– А вот душа человека, бывает, и находит себе в нём пристанище. У нас это всем известно. И это не такая уж редкость, – он грустно улыбнулся и негромко, словно опасаясь, что, кроме меня, ещё кто-то может услышать, добавил:

– Если ты, конечно, в это веришь.

Бабушка

Я помню свою бабушку и Курово, и дом.
В горшочке кашу манную, собаку за двором.
Я помню свою бабушку и карамель, и квас,
И как её оладушки съедали все за раз.
Я помню свою бабушку, истории про «Шиш»,
Пирог, гитару старую и лесную тишь.
Я помню свою бабушку, кроссворды, карты, «эх!»,
И прописи «проклятые», её весёлый смех.
Я помню-помню, бабушка, закон твой был таков:
«С утреца хлеба с маслицем – и к труду готов!»

Весна пришла!

Слышу звук воды журчащей,
Трель машин и разговор:
«Ты смотри, какое счастье,
К нам весна пришла во двор!»

Снег уже сменил окраску –
И напомнил крем-брюле.
Люди разом сняли "маску",
Чаще слышно "сильвупле".

Река-Волга корки мочит
И пускает их в поход.
А рыбак всё глаз не сводит,
Хочет следующий заход.

Вновь площадки, став живыми,
Распустили детский смех.
В окнах радио включили,
Слышно - чисто, без помех.

Весь асфальт теперь - картина:
Я, семья и общий дом.
Вновь вдохнём цветов корзину!
Остальное всё - потом!

 
***
Сентябрь - страх, октябрь - боль,
Ноябрь весь пропах тоской.
И ты - чужой, не городской
Ступаешь ботами на соль.

Тебе звонят - гудок и сброс.
Хотят задать вечный вопрос.
А мысли просят: «Помолчи!
У тебя всё впереди!

Давай, присядь, вдохни всю силу,
Вспомни, кто твоё "светило".
Побудь в моменте, для себя.
Ведь всё, что сделано - не зря!»

Теперь в висках стучит: зима,
Снега, пурга и холода.
Что скоро всё и так пройдёт,
И старый год в ноль-ноль уснёт.

***
Здесь совсем не пьют по-русски:
Виски, тоник, от закуски
Сахар поднимается в крови.
Я глаза рукой прикрою,
Чтоб на миг побыть с тобою,
Улыбнусь: «Родная, се-ля-ви».

Биарриц, Париж, Женева, Ницца,
Зеркала тоскующих витрин,
Вдалеке от дома плохо спится,
Даже если ляжешь не один.

Сытая и скучная Женева,
Где же ты, блондинка за углом?
Сколько не сворачивай налево,
Все равно направо будет дом.

Самолет. Таможня. Злое небо.
Вот они, уральские снега.
Как бы я не жил и где бы не был,
Тороплюсь на Родину всегда.

Выпью водочки по-русски:
Двести граммов без закуски,
Потянусь за корочкой ржаной.
Поклонюсь родному дому,
Обниму соседку Тому
И утешусь ласковой женой.

***
Жду самолет. И небо рядом.
И легкий снег. И черт возьми!
Бесцельно пущенным снарядом
Лечу к тебе. В Москву. К восьми.

Лечу к тебе. Забыта пресса,
Стоит нетронутым обед.
Везет тележку стюардесса
И жадно чавкает сосед.

Лечу в Москву. Но знаю точно:
Ты не готов. Зачем к восьми?
Чтоб утолить короткой строчкой
Желанье прозы, черт возьми!

***
Дни за днями бегут вереницей,
Перестуком колесным, вдаль.
Пролетают стремительной птицей,
Не поймать их за хвост, а жаль.

Очень хочется вместо строчек
Дни и годы собрать в букет.
Вместо фраз, запятых и точек
Подарить еще сотню лет!

В твоем сердце любовь без края,
Полноводной течет рекой.
Обними меня, мама, родная,
А я тихо прижмусь щекой.

Велосипедист

Пузыреплодник белым надулся -
Рай мелюзге.
Сентябрь маячит, год обернулся
На каблуке.

И наклонилось к нам божье ухо -
Внимает, бдит.
А смерть, умаявшись, как молодуха
С покоса, спит.

На божьей пашне шиповник, дети,
Быльё, зверьё.
И катит жалкий велосипедик
Через неё.

Его водитель беспечен, светел,
Не дует в ус.
И, намотавшись по всей планете,
Нырнёт под куст.

Там, объедая шиповник сладкий,
Устал, чумаз,
Поправит снова он мир наш шаткий.
В который раз.

Лето

Скворец краплёный у ворот
Склюёт ненастье.
А времени невпроворот
Ещё для счастья.

И возвестит, что лето - есть,
Оно в расцвете.
И что всегда благая весть
Нам путь подсветит.

Я обниму тебя сейчас.
Крыло качнётся.
И жизнь исполнится для нас,
А смерть - споткнётся.

Белые ночи

Белые ночи - кофе с молоком.
Натюрморт вдыхаю, а не пейзаж.
Будто свечкой изнутри освещённый дом.
И как облако парит верхний в нём этаж.
Это - марево иль сон,
Но не град Петра,
В терпкий сумрак облачён,
Даже купола
Притаились, не дыша, -
Память пьют болот.
Улетает их душа
В семьсот третий год.
И, скорее, темен день,
А не бела ночь.
Царский ботик сел на мель.
Марево - морочь.
Закружи и вознеси,
Чтобы я, востра,
Стала целым до кости
С городом Петра.

В последнее предшкольное лето мы с мамой впервые поехали в Москву, в гости к родственникам. Был жаркий июль, шла Олимпиада, и город был полон её символами, гостями и совершенно особой атмосферой.

Ещё был жив Высоцкий, никто не знал вкуса кока-колы, и все москвичи завороженно поворачивали головы вслед бескомпромиссно кучерявым и темнокожим приезжим. В моей голове, такой же кучерявой, но бескомпромиссно рыжей, крутились строчки Агнии Барто:

А негритёнка Тома
Тут не пустили в класс.
Один в сарае тёмном
Он прячется сейчас.

Из той поездки я привезла брелок в виде Олимпийского Мишки, который храню до сих пор.
Кольцо для ключей на короткой цепочке, выходящей у Мишки прямо из головы, потерялось чуть ли не в первый же день, как будто он, свободолюбивый, поспешил избавиться от лишнего. И остался просто маленькой резиновой фигуркой, идеально помещающейся даже в детский кулак, ярко-жёлтой, тёплой и пружинистой.

И вот Москва в 6 лет стала для меня единственным по-настоящему любимым и родным местом на Земле. Это был город легендарной Гули Королёвой, книгу о которой я прочитала ещё до школы, "Кипучая, могучая..." столица, вызывающая неожиданное для маленького ребёнка чувство родства с давно прошедшим временем. Это мне махали рукой белоснежные постовые на перекрёстках, и водители поливальных машин, умеющие делать радугу её струями, это мне подмигивали рубиновые кремлёвские звёзды, для меня били величавые куранты, цвели каштаны и скрипели рессорами неспешные киты-троллейбусы. Я не могла этого видеть и знать – однако видела и знала. И этот город – прошлый и настоящий – всегда принадлежал мне одной.

…Через две недели мы вернулись домой, а Первого сентября я обошла школьный двор с большим неблагозвучно дребезжащим колокольчиком в поднятой дрожащей руке – первый класс, первый звонок, первое общественное поручение. И началась совсем другая жизнь.

Классный час любили все первоклашки. Мальчишки – за возможность безнаказанно подурачиться, пошуметь, девочки – за быстрые шепотки и мелькающие между партами записки.

В первом классе мы еще сидели (последний год!) за легендарными партами с откидным верхом, монументальными, как садовые скамейки, и так же, как скамейки, густо покрытые резными надписями. В недрах парт прятались сокровища – яблочные огрызки, складные ножики, трубочки для жеваной бумаги, найденное зеркальце.

Наша первая учительница была молода, строга, подтянута, интеллигентна, и имя ее – Наталья Борисовна – отдавало морозным ледком и строевым шагом бесконечно тренируемых маршей и разворотов для районного «Смотра строя и песни».

Однажды Наталья Борисовна попросила каждого принести на классный час свою любимую игрушку и рассказать о ней. У всех на партах оказались практически одинаковые вещи - куклы, машинки и плюшевые медведи. А я принесла с собой того самого Мишку.

Урок шел, одноклассники бойко делились историями куклы Маши, паровозика, любимого пупса. Невелик был выбор в советских магазинах, невелик он оказался и на наших партах. Ребята ёрзали и перебивали друг друга, чтобы успеть рассказать о своей Маше, пока не опередил сосед, точнее, соседка. Но истории были такими же одинаковыми, как и сами игрушки. День рождения, подарок родителей, я её люблю, беру с собой спать…

- Анечка, хочешь быть следующей? – вопросительно наклонилась ко мне Наталья Борисовна.
- Я сейчас! Моя очередь! – подскочил в соседнем ряду Дима, а я лишь крепче сжала кулак и помотала головой.

Я сидела, зажав Мишку в кулаке, чтобы его не было видно. Сердце билось весь урок. Но я так и не решилась рассказать о нем. Чувствовала, что невозможно, нереально показать его всем, назвать по имени, поведать, как мы увидели друг друга на московской улице – он стоял на торговом лотке между фарфоровой статуэткой и своими разноцветными товарищами, крепенький, задорный, как маленький гриб-боровик, и улыбался только мне одной.

Как я впервые взяла его в кулак, и мы сначала пошли, а потом поехали, потом спали, потом расставались ненадолго, и снова шли или ехали, и я знала, что там, в кулаке, он всегда мне улыбается.

Мой Мишка сразу не захотел быть как все его товарищи-брелки, и, казалось, во мне тоже поддерживал именно это – желание не ходить строем, не петь одну и ту же песню, не любить общие книги из школьной программы – а быть собой, пусть и придётся для этого что-то потерять или от чего-то избавиться…

Урок закончился. Я глубоко вздохнула, откинулась на спинку парты и чуть расслабила кулак. Мишка улыбался. Наша с ним Москва осталась только нашей.

* * *
И. Туманову.
Гимнасточка на шарике земном
Качается. Шар кружится под нею!
Он не желает видеть Лорелею
В той девочке, не думает о том,

Что ветреным кружением своим
В душе её он раздувает пламя!
Что Цельсий крепнет, медленно и плавно
сжимая горло мускулом стальным.

Наверное, я брежу наяву:
Что может с ней, прекрасною, случиться?
Она ж в июль, как бабочка, стучится,
Мечтая окунуться в синеву

Небесную! Купаться в облаках!
Из звезд собрать божественные чётки!
Но замыслы волшебные нечётки,
И журавля пока что нет в руках.

Гимнастка всей крапивою Земли
Исхлёстана, Земле ж – и горя мало.
Ей надобна недюжинная слава,
И что с того, что где-то на Нерли
Гимнастка полюбила акробата,
Душа теперь любовию крылата,
И сердце бьётся, как в стихе верлибр.

Отныне жизнь под лезвием судьбы.
Как не поранить худенькую шею?
Гимнастка умоляет ворожею
Отворожить родного от гульбы

По лезвию! Остановить тот миг,
Адреналином переполнив вены!
Чтоб не тянул к себе ковёр арены
И не прорезал воздух женский крик.

Уйти бы им от бешеной орды
Да окунуться в старенькую Вязьму.
Ведь даже клёны в Вязьме пишут вязью,
И не видать там пошлой кутерьмы.

Так пусть умрёт навеки яд измен!
К любови путь тяжёлый и не близкий,
Но, как писал мой друг новосибирский,
Благословен тот путь, благословен.

* * *
Волна пришла, но отдохнуть забыла.
И побежала белая кобыла
Куда-то вдаль, и уж потерян след.
А нас толкает детская отвага
На поиски чарующего блага
И солью укрывает мягкий плед.

Навстречу солнце. Здравствуй, солнце, я –
Твой младший брат, ведь вся моя семья
На берегу, а я плыву с тобою.
Рассудок впал в болезненный недуг.
Водоворот бесформенен, а круг –
В сиянье диадем над головою.

Как медленны, как вязки облака.
И струйками парного молока
Ослепнуть просит мягкое свеченье.
Проплыло мимо старое бревно,
(Уж странствует, наверное, давно),
У каждого своё предназначенье.

Рельеф воды - снотворное уму.
Глаза закрыв, вмещаешь пустоту
И лакомишься далью неизвестной.
Исход один. Конца не увидать.
Но, Господи, какая благодать!
А дно влечёт. И награждает бездной.

Сестре

От января до января ни строчки.
Ни камушка с души, ни струйки звука
Не пролито, а мысли – на кусочки.
Разлука.

Опять метель как опыт снегопада,
В почёт возведены её одежды.
И в лихорадке тайною усладой –
Надежда.

Чтоб время расплескалось на бумаге,
Не надо ни абсента, ни Овера.
В душе моей поддерживает лаги
глупышка Вера.

Уже ль сойдутся мысль и озаренье,
И сей пейзаж наполнится воочью
Любовию? Но пауза. Терпенье.
Знак многоточья.

Сентябрь. Мох

Войти под сень седеющих берёз, –
В грибной сентябрьский забродивший запах.
Стереть со щёк солёный дождь из слёз
И больше не позволить сердцу плакать.
Зарыться в мох, в спасительный уют, –
И, превращаясь в преющие листья,
Спокойно спать! Меня здесь не найдут, ¬¬–
Я до зимы успею с лесом слиться.
О аромат! Доносится едва
До леса из садов медовых яблок счастье, –
Там люди, голоса… Но мне туда
Нет повода сегодня возвращаться,
И завтра, и потом. В ночной глуши
Так просто и легко с душой проститься, –
Заснуть во мху, в спасительной тиши
И больше никогда не воплотиться…

Февраль. Синица

Февраль закончился. Чернильница пуста,
А значит, больше нет причины плакать.
Зовёт весну синица. Снег устал,
Теперь он весь – просоленная слякоть.

Я заказала новые очки.
И, знаете, – постигла неудача:
Вот лист бумаги и на нём значки,
Что ровным счётом ничего не значат.
Опять рыдать? Найти в шкафу чернил?
Налить в чернильницу и на бумагу капать?

…Синицу слушаю. Авось проступит смысл,
А на дворе к утру замёрзнет слякоть…

Весна смешала всё – и радость, и тоска,
В каком-то бесконечном хороводе
Плывут водой живой из родника, –
Из глубины души на… мелководье.

Чернила кончились. Нелепые значки.
Февраль уходит тихо, на закате.
Поёт синица. Новые очки…
И лист бумаги – счастье и проклятье…

Март. Вода

Весенний свет. Игольчатый сугроб.
Мороз ушёл, пора и снегу таять, –
Он постарел, обрюзг и занемог,
Стыдясь из-под сугроба, вытекает,
И высыхает, впитываясь в грязь,
И испаряется, питая влагой воздух…

С перерождением снега торопясь,
Весною не надышится природа.
Тяжеловесный груз зимы былой
Становится водой и облаками,
Рождается ручьём, росой, грозой
И радугой над летними цветами.

Круговорот, не школьным языком –
Чернилами в решётчатых тетрадках, –
Впрямую в сердце вписан сквозняком –
Зима ушла, мы живы, всё в порядке!
Нам остаётся впитывать душой
Весенний искренний невинный запах,
Простить морозу ложь зимы былой
И снега чистого уход оплакать…

1. Маленькому рыцарю

Посвящается девятилетнему мальчику, который фотографировал оружие в Эрмитаже

Оставь этот рыцарский меч (не дамоклов ли он?).
Есть и другое в коллекции Эрмитажа:
Скульптуры богов, лучезарные лики икон,
Тронные залы и сказочные пейзажи…

А ты всё мечтаешь схватиться за арбалет,
Вынуть из ножен острый клинок кончара…
Мой юный идальго, в желании видеть свет
Ты повторяешь судьбу самого Икара.

Мальчишка не слушает, занятый сразу всем:
Стал для него музей оружейной палатой.
И вот он внезапно хватает блестящий шлем,
Вмиг облачается в ярко-стальные латы,

Вооружается древним лихим мечом -
Скачет на лошади, превозмогая стужу,
Сражается в битве и, радостный, со щитом,
Едет обратно отважным и верным мужем.

…Зачем тебе эта короткая яркая жизнь?
Вовсе не с мельницей, милый, придется биться.
Однажды устанешь - развеется твой каприз,
детский и шуточный. Слышишь, мой маленький рыцарь

печального образа… Кажешься ты другим.
Страшно понять: и великие - умирают.
Мечта - это пламя, а слава - пьянящий дым.
Хочешь гореть - гори, ничего не зная

О том, что вернешься домой в ледяной туман
Брошенный некогда преданным Санчо Пансой.
И в изнеможенье от кровоточащих ран
Будешь кружиться с любимой в предсмертном вальсе.

2. Августовский вечер

Посвящается моей бабушке Валентине Ивановне Лебедевой.

Знаешь, сегодня такой удивительный вечер…
Небо купается в нежных пастельных тонах.
Сонно и мерно журчит одинокая речка,
Старые тополи тонут в закатных лучах.

Лето прошло. Высыхают последние слёзы.
Сельский пейзаж навевает всесладостный сон.
Робко стучится в окно молодая берёза,
Будто желая проститься - и дарит поклон.

Вот почему говорят "лебединая верность" -
Брачные узы - из золота, годы не счесть.
Здесь родилась ты и здесь поклялись, что на вечность,
Здесь отзвучала твоя лебединая песнь.

В маленьком озере наше с тобой отраженье:
Ты держишь зá руку - я ничего не боюсь.
Рано ещё уходить - задержись на мгновенье,
Дай мне, родная, запомнить тебя наизусть…

Роща моя замерла в ожидании ночи.
Спит лебединая стая, и ты - среди них.
Ветер учтиво замолк, отзвенел колокольчик.
Спи, моя милая, спи - буду жить за двоих.

3. название забыл

Мы сидели на пристани и любовались закатом,
Обжигающе-красно похожим на мой аттестат.
Дрогнула стрелка Васильевского циферблата,
И теперь я не знаю, что делать и кто виноват.

…Пятый десяток. Шестой где-то не за горами.
Говорят, что немного чудачу на старости лет.
Мне и в паспорт заглядывать страшно с моими годами,
Если место рождения - город, которого нет.

Оказалось, что я на хорошем счету у начальства:
Обещают повысить и выдать квартиру в Москве.
В портмоне - три кредитки, забытый рецепт на лекарство,
Семь визиток и чьё-то письмо, словно туз в рукаве.

Каждым пятничным вечером я выпиваю с друзьями,
Соблюдая второй утвержденный Платоном «Закон».
Без четверти три возвращаюсь домой к старой маме,
И неважно, что поздно и снова пропах табаком.

Мама больше не злится, только расспросит по новой:
«Как дела в школе, сынок? Ты заполнил дневник?».
- В понедельник с утра поедем к врачу на Садовой,
А в… Какой день недели там, вторник?… Или вторнИк?
А во вторник...

И, не в силах продолжить, сорвусь и заплачу.
Признаюсь, что вышло не очень, что спрятал дневник,
провалил эту кем-то придуманную (не)задачу,
а в попытках исправиться взял замарал чистовик.

Вот диагноз невролога - красная справка с печатью,
Вот ума заключение от психиатра твое.
Прежний образ Спасителя - в пыльном углу над кроватью.
Ты - мое счастье и ты же - проклятье мое.

Как там Пушкин писал: "Я усталым таким еще не был"?
Возвратиться бы в юность на… как его там… причал.
Лишь одно неизменно - всегда равнодушное небо.
У меня было всё, но тогда я об этом не знал.

С высоты лежака я озирал полмира
И слонялся в степях, где была зеленее трава.
А что, если мама права? Мне не сорок четыре.
Мне, скажем, дважды по двадцать…
…
мне двадцать.
…
мнедва.
…
м.

Русский Север

Тишина и родные просторы.
Край озёр, деревень и лесов.
Необъятные реки и горы.
Ты богат и немного суров...

Деревянные кровли на крышах.
Печки дым. На столе свежий хлеб.
Благовест на рассвете чуть слышен
И простой деревенский напев.

Над рекой облака грозовые.
Снова дождь. Опадает листва.
Милосердна святая Россия!
Ты проста и по-детски жива...

Пересечение дорог

Я в двух шагах стою от нашей встречи,
И мне не важно, что оставлен путь.
Ты будешь снова говорить о вечном.
Я знаю о высоком лишь чуть-чуть.

Мне так хотелось выразить отчаянно
Слова, что встали в горле поперёк.
Но от костра, потухшего случайно,
Остался лишь сгоревший уголёк.

Ты долго ждал счастливого финала.
Молчат уста, и память не вернуть.
Но за великим горным перевалом
Однажды сможем вместе отдохнуть.

Соприкасание культур

Казань-соединение контрастов.
Мечети, храмы, свитки, письмена...
Соприкасание религий не напрасно-
Одна религия навек дана.

Священные традиции, обряды,
Объединение двух полюсов.
И стройных букв высокие каскады,
И песнопений в храмах гулкий зов.

Казанская икона провожает
Паломников в обратный долгий путь.
И Кул Шариф величием встречает
Тех, кто решил от мира отдохнуть.

Страна в стране, религии устои
Мы бережно и искренне храним.
Любимы Богом и живём в покое,
Молитвою родной общаясь с Ним.

1) «Непреложный обет»

Что моё – то моё.
Никому не отдам свою осень.
С моросящим дождём убегу в золотую листву.
Птиц прощальную песнь с милой Родиной ветер уносит,
Я же с Родиной тонкую нить никогда не порву.
Что моё – то моё.
Не смогу подарить свою совесть.
Будут лица и судьбы мерцать в отраженье зеркал
Неизвестность финала, пока не окончена повесть -
Человечеству Бог испытание совестью дал.
Что моё – то моё.
Никогда не предам свою веру.
У святого креста – помолюсь, поклонюсь, помолчу.
Православной Руси, испытавшей несчастий без меры,
В Божьем храме зажгу перед ликом Христовым свечу.
Что моё – то моё.
Не покину родимую землю,
Неподкупную, Богом хранимую Русь.
Как блаженная странница,
голосу Родины внемлю,
Я
к российским святыням -
к истокам своим
возвращусь…

2)
Бог не дал мне никаких талантов:
Не умею шить и вышивать,
Рисовать – вообще без вариантов,
Как на льду корова – танцевать.
Обделил и голосом, и слухом.
Но об этом стоит ли тужить?
Хоть медведь и наступил на ухо,
Больше петь люблю, чем говорить.
Недодал ни красоты, ни счастья.
Видно, поговорки тоже врут.
С влажных век сотру следы ненастья.
Ну и пусть. Такие ли живут?!
Но Христос мне дал живую душу,
Уходящий в вечность путь земной,
Солнце, звёзды, все моря и сушу,
И в селе далёком дом родной.
Подарил Всевышний имя Вера,
Две судьбы, сплетённые в одну,
Осень в краске золотисто – серой,
В детстве не прощённую вину.
Ниспослал Спаситель без сомненья
Звон зовущих вдаль земных дорог,
И летящий следом с наставленьем
Бабушкин певучий голосок.
Даровал Господь с Христовым ликом
Старой сельской церкви купола,
Родину, от Малой до Великой,
Русский дух из русского села…
Знать, позволил Бог мне даром этим
Чашу жизни до краёв испить.
Как возможность жить на белом свете,
Так и счастье – эту жизнь любить…

3)
Дверь распахну пошире.
Там, впереди – ДОРОГА.
Много тропинок в мире –
Жизни не так и много.

Осень в дождливый вечер
Путь мой листвой устелет.
Снова рюкзак на плечи,
Дрожь путешествий в теле.

Радостный миг удачи
Может и век продлиться.
Что-то я в жизни значу?!
Стоило ли родиться?!

Отблеск костров похода
В жарких дровах камина.
В зимнее время года
Хочется чай с малиной.

Главное в жизни – счастье,
Может, везенье где-то.
Двери открою настежь –
В душу ворвётся лето,

Алый завьётся парус,
С сердца уйдёт тревога,
В руки возьму гитару…
Что наша жизнь?! – ДОРОГА.

Девочка плачет. До мяса содрав колени
Грязный рукав потирает размытые слёзы
В девичьих буднях нет места тоске или лени
«К свадьбе затянет» - из памяти вырвалась проза

Девочке скучно. Одна на большой перемене
Танцы, уроки, немного занятий по шашкам.
По вечерам - крутит с мамой к зимовью соленья
Все остальные же - крутят друг с дружкою шашни.

Девочке жалко. Книги пылятся на полках..
Платья подол оборвало в дверном проёме..
Грусть нарочитая напрочь всё сбила с толку:
Ей одиноко в заполненном людном доме.

Девочка спит. Видит сны из янтарных бусин,
В калейдоскопе соцветья мерцающих кАмней,
Девочка видит: мир великолепен и вкусен,
Значит ей есть, что ещё узнать, поздно иль рано

Девочка вновь разбивает до крови колени:
Мир не всегда был приветлив и рад новым встречам ..
Девочка голову вверх держит, без сожаленья
Битой, но твёрдой ногой идёт в каждый свой вечер

Девочка, милая, сколько в тебе упорства?
Сколько добра и веры - непоколебимой?
Девочка вновь улыбается мне без притворства ..
Девочки сила мне кажется - непобедимой.

Сядь. Отдохни. Тишина- это тоже поступок!
Девочка сядет, голову всунув в плечи..
«Мне очень больно»,- признается девочка скупо
«Раны на драных коленях - ничто не лечит..»

***
Твои волосы запаха спеющей ржи,
Твои губы со вкусом обломанной лжи,
Ты нисколько на всех остальных не похож -
И моих не читаешь стихов, ну и что ж?

Я не знаю, откуда твой шрам на щеке
И не видела как предаёшься тоске..
Ты меня никогда не узнаешь всерьёз
Ну и что ж? Я не вижу причины для слез

Меня щемит в груди вековая печаль
Оттого ли, что близит конец и мне жаль
Не узнать, почему ты так слеп и кого
Так любил, что ко мне не принёс ничего..

Твои руки обнимут как крепкий хомут,
Ты не знаешь, зачем появился вновь тут
Меня тащит на дно, в пепелище огня
Угасающий взгляд твой напротив меня..

И твой гибельно колкий на отстрость язык
Мне впивается острым кинжалом в кадык
Забери, всё что есть, если это даст сил-
Я отдам, как бы многого ты не просил

Твоё сердце как тлеющий в тьме уголёк
Мне так больно смотреть, как же ты одинок.
Твои дни- бесконечные гонки в кругу,
Будто ты у себя в безоплатном долгу

Мне так хочется лечь у тебя на груди
И не знать, что нас ждёт только смерть впереди.
Горькой правдой окажется сладкая ложь:
Ты меня никогда не любил. Ну и что ж?..

***
Чёрная душа
Бумаги белый лист
Тень карандаша
В груди гуляет свист
Третий шёл десяток -
Корни тянут вглубь.
Ото лба до пяток -
Он и чёрств, и груб
Страстных силуэтов
Манит красота
В этих менуэтах -
Мрак и чернота.
Горького похмелья
Совершенных дел
В тихой старой келье
Заметал удел..
Шло уже за тридцать.
Близит сорок зим.
Все такой же птица-
Вольный пилигрим
Белый лист бумаги,
Чёрное перо,
На душе у скряги
Сыро и серо
Что сказать о сраме?
Гнилью тащит с рта,
Нечем тешить память-
В прошлом пустота.
Вот уже полвека,
Позади года-
Нету человека,
Умер навсегда.
Он и жив, и дышит,
В горле лишь- кусок.
И в груди не пышет
Обугленный комок.

НА ОСЕННЕЙ ПАУТИНКЕ…

Я поймать пыталась лето
В сеть осенней паутинки,
Но неслось оно по свету
Неприкаянной былинкой.

Усмехалось и вздыхало
Озорное мирозданье
И пророчило устало
Наше с летом расставанье.

И каштанами бросался
Беспокойный шумный город.
Озираясь, забирался
Холодок ко мне за ворот.

И выплясывал на коже
Зайчик солнечный румянцем.
И смеялся день погожий
Над забытым школьным ранцем.

Кувыркались неуклюже
Детства яркие мгновенья.
И купались в тёплой луже
Расписные отраженья.

А осенний лист вращался
И кружил над нами низко,
И шуршал, и спотыкался –
Рыжий призрак ретро-диска.

Обнимал тайком, балуясь,
Ветер стан осинки кроткой.
Бабье лето шло, красуясь,
Величавою походкой.

И вышагивали ножки,
Демонстрируя обновки.
И на лаковом сапожке
Грелись божии коровки.

А росинки на травинках –
Дробь летучего стаккато –
Догорали с паутинкой
В искрах тлевшего заката.

Полыхало охрой в вальсе
Платье тающего лета.
Умоляла я: «Останься!»,
Но не слышала ответа.

Лето ласково глядело
Изумрудною грустинкой.
Жизнь моя за ним летела
Вслед – осенней паутинкой.

МИМО ПРОШЛОГО

По жизни пасмурной брела несмело я,
Но лучик солнечный пробился вдруг,
И в сердце стылое теплом повеяло –
Из далей прошлого, где нет разлук,

Где детство светлое и босоногое
Не знает горечи больших потерь,
И в лето звонкое ведёт дорога, и
Всегда распахнута для счастья дверь.

И я с веснушками – в коротком платьице,
Там мама – счастлива, и папа – жив.
А солнце мячиком по небу катится,
И мы над пропастью бежим во ржи.

Ах, как же хочется вернуться в прошлое!
Иль заглянуть туда одним глазком.
Но вы же знаете, мои хорошие,
Что не получится... И в горле ком.

Года уносятся, как ветры шалые,
И души мечутся на сквозняках.
Дома – холодные и обветшалые.
А память инеем легла в висках.

Мои любимые, что сердцу дороги,
Уйти торопятся в немой покой…
Я в небо зыбкое смотрю – вдруг всё-таки
Оттуда прошлое махнёт рукой?

ЛЕТО СЛУЧИТСЯ…

Лето случится – я знаю! Оно ведь впрок
Силушки копит, уютный плетя гамак.
Всё как всегда, но дрожит полутон меж строк,
Зля какофонией – что-то пошло не так…

Шире шагает упрямый захватчик-день,
Солнце за ним семенит, как послушный пёс.
Вести кругами бегут по большой воде,
Жизни арба поспешает под скрип колёс.

Неба чертог затворил быстрокрылый птах,
Сверху, наверное, что-то опять видней.
Всё как всегда. Но ползучий невнятный страх
Лезет без спросу, чтоб в сердце залечь на дне.

Лето ступает, за пазухой пряча грусть,
Смотрит с вопросом, смятенно ломая бровь:
Будет ли праведным этот тернистый путь?
Что же напутали глупые люди вновь?

Завтра, как встарь, полетит тополиный пух,
Ляжет роскошной периной тревожным снам.
Лето случится – вчерашний проверен слух!
Но доведётся ли это увидеть нам?
.

ПОЧЕМУ ЛЮДИ НЕ ЛЕТАЮТ, КАК ПТИЦЫ?

Когда я жила в Уручье, мои окна смотрели на лётное поле.

Сейчас там сплошные каменные джунгли, новый элитный район Минска, а тогда почти до самого горизонта простиралось пушистое зелёное поле. При нём находился аэроклуб, музей, выставка техники и т.п. А над всем этим невозмутимо царствовали парашютисты.

Я пила свой крепкий утренний кофе и, не вылезая из пижамы и кресла, любовалась безбрежным простором и головокружительными полётами. По цвету крыльев-парашютов можно было определить, кто именно из моих приятелей в этот момент резвится в небе.

Мне нравилось наблюдать за тем, как самолёт взлетает, уверенно поднимается выше, нарезая круги, а затем неожиданно рассыпает гроздья маленьких точек в аквамариновой бесконечности. Через секунды эти точки превращаются в разноцветные парашюты и ещё несколько минут активно живут в небе, парят и словно играют друг с другом: сходятся-расходятся, переворачиваются и разлетаются в разные стороны, каждый в своём настроении и темпе, будто кто-то невидимый и озорной дунул на большой небесный одуванчик.

Ох и дразнили же они меня – дерзкие, свободные, бесстрашные!

Я садилась на старенький велосипед и мчалась изо всех сил на лётное поле – подышать свежим простором и позавидовать сильному духу людей-птиц. Мне тоже хотелось летать, как они, ведь, сколько себя помню, я была влюблена в небо – высокое, широкое, синее… «Вот бы окунуться в него! – мечтала я. – Да так, чтобы дух захватило и чтобы весь мир оказался у моих ног».

Но я безнадёжно боялась высоты. Дрожала от панического страха даже на колесе обозрения в парке отдыха рядом с бойкой малышнёй. Знала, что никогда не прыгну с парашютом и не смогу быть такой, как мои «крылатые» друзья. Давно смирилась и не осмеливалась даже думать на эту тему, просто засматривалась на небеса с благоговейным трепетом и лёгкой грустинкой.

Но однажды, когда прекрасный сентябрьский день на миг уступил свои права уходящему лету и оно, ласково прощаясь, гладило тёплыми янтарными лучами наши загорелые руки и лица, чудо всё-таки случилось! Как-то само собой. Легко, словно играючи. Что-то внутри меня, оказывается, уже приготовилось принять несбыточную мечту. Видимо, тайком созрело.

Всё началось с того, что друзья отправили меня на инструктаж – предполётную подготовку, чтобы я не путалась у них под ногами, пока они готовят «крылья» к полётам. На самом деле, они мастерски раскусили мою натуру. Да, несмотря на то, что я оказалась там почти случайно, инструктора я слушала чрезвычайно внимательно и хладнокровно и на каком-то этапе вдруг задала себе вопрос в лоб: «Почему они могут, а ты – нет?» Сладким, провокационным предвкушением затрепетало в душе принятое решение.

Остальное, как говорится, уже было дело техники. На меня водрузили огромный тяжёлый «рюкзак», точнее два – плюс запасной на животе. Нашли подходящую обувь и какой-то немыслимый шлем, в котором я ощущала себя как минимум космонавтом. Команда подобралась такая, что всё ходило ходуном от шуток и хохота, а небо добродушно улыбалось в ответ. Я чувствовала его распахнутые объятия и точно знала, что всё будет хорошо.

В компании таких же «перворазников» и нескольких опытных товарищей я забралась в «кукурузник», не веря собственной решимости. А спустя пару десятков тревожных минут по команде инструктора «Пятый, пошёл!» – ой, мамочки! – с ухающим сердцем шагнула в прекрасную бездну с высоты 900 метров. Вот так. Дальше – всё, как учили… Сначала обалдевшее тельце, пару раз перевернувшись, несколько мгновений летело вниз в свободном падении. Затем что-то рвануло за плечи и затормозило быстрое движение. Раскрылся парашют. Я должна была убедиться, что купол расправлен, а стропы не спутаны. Только после этого расчековала запаску. Удалось даже, натягивая одну стропу, развернуться вокруг своей оси на 360 градусов и поглазеть на горизонты.

А смотреть было на что, поверьте! Закатное розовое солнце расслаблено восседало на краю земли и рисовало причудливые длинные тени, которые тесно прижимались к очертаниям города, а лес и поле рядом с домами-кубиками лежали словно мохнатые зелёные коврики. Безмятежно пасущиеся бурёнки сверху были похожи на рассыпанные детальки детской мозаики, а бегущая по полю собака выглядела игрушечной. Всё было очень красивым и родным. Я чувствовала себя лёгкой и вольной, почти как птица.

Потом мы пили шампанское прямо в поле. Из горлышка. Смеха и пузырей было больше, чем выпитого. Со всей серьёзностью мне вручили диплом о выполнении первого прыжка, а председатель Федерации парашютизма уважительно пожал руку! Да, я торжествовала! Это стало подарком к моему 25-му дню рождения.

Я благодарна небу и друзьям за потрясающее ощущение полёта и волнующее чувство свободы, за понимание того, что невозможное – возможно и человек на самом деле сильнее, чем он сам про себя думает. Как удалось инструктору – нашему «крёстному парашютному отцу», повелителю душ и неба – подобрать ключик и вытащить из меня страшный страх, превращая его в спортивную злость и азарт?

P. S. Много воды утекло с тех времён.
Лётное поле застроено высотками. «Кукурузники» обветшали. А дни рождения мелькают, как телеграфные столбы за окошком несущегося поезда. Но события тех дней вспоминаются с трепетом и улыбкой. Где вы, мои дерзкие «братья по небу»? Дай Бог, встретимся в необъятных синих просторах.
.

Новелла 1
В тот вечер собрались массивные тучи, угрожающе плывущие над городом, погружённым в сумерки. Дул порывистый ветер, поднимая и срывая зелёные листья. По беззвучной улице цокали спешащие каблуки.
Они старались перешагнуть огромные лужи от прошедшего дождя, который шёл с самого утра, но это не помогало: все равно находился мокрый участок, который в спешке можно не заметить и наступить на него, промочив обувь.
Где-то вдалеке слышались гулкие раскаты грома, предупреждавшие о надвигающиеся беде: дождь собирался вновь пролиться на город. Их, конечно, никто не слушал, а они продолжали своё дело. Хозяйка каблуков свернула во двор и пошла вдоль дома. Упали первые капли, затем вторые, а с третьих — началось. Девушка не успела открыть зонт вовремя, поэтому немного промокла.
Она достала озябшей усталой рукой ключи и приложила к домофону. Тот запищал, открывая массивную дверь, прозвучал раскат грома.
Сложив зонтик, девушка вошла в лифт. Скрипучий «старик» стал поднимать её на нужный этаж. Тем временем пассажирка осматривала своё лицо в зеркало, висевшее в лифте: ей было смешно, что она переживала из-за этой грозы и боялась её, а теперь чувства в прошлом. Как же смешно прыгать по лужам, когда ты знаешь, что скоро будешь это делать с маленьким человечком, который пока ещё живёт внутри тебя.
С такими мыслями она вышла из лифта. Вставив ключ в квартирный замок и повернув, она вошла в тёмную прихожую. Не зажигая света и покидав верхнюю одежду, пошла в комнату.
На пороге в изумлении она остановилась. Едкий сладкий запах дал в нос, а за ним и второй. Они словно переплетались воедино, но всё равно были различимы по-отдельности: Лаванда и Цитрус.
Цитрус был знаком, даже очень знаком, но вот Лаванда… совсем непонятно. Цитрус и Роза — вот привычное сочетание для этой комнаты, но Лаванда?!
«Может он купил новые духи», — промелькнула мысль. — «Но я же не люблю Лаванду!». Она стала приглядываться и увидела, что по обоим краям кровати что-то лежит. Девушка достала свой телефон, тусклым фонариком посветила…
…и она увидела греховное деяние, которое придумал сам сатана: он спал, и другая она спала вместе с ним. Милая, но другая, незнакомая, спала на месте хозяйки спальни!
Гневно зажегся свет, двое в кровати подпрыгнули от неожиданности: он таращил глаза, пытаясь их продрать, она же хлопала ими, прикрывая одеялом нагую грудь. Тишина потрясения повисла в комнате.
— Я думал: ты задержишься на работе, — выдавил из себя он. Он ещё мог говорить, а вот обе женщины молчали: хозяйка от потрясения, а её конкурентка ждала продолжения сцены, слегка улыбаясь. Она сканировала глазами жену с ног до головы, останавливая взгляд на чуть округленном животике.
Жена повернулась и хотела выйти, но он подскочил к ней и схватил за руку. Их лица были повернуты друг к другу, поэтому расстояние было ничтожно мало.
— Прости меня, — чуть смеясь, сказал он, дотрагиваясь своим носом её носика. В обычные время это была их романтическая фишка, но сейчас она утратила былую романтику и превратила её в уголь. Каким ничтожным предстал он перед нею в эту минуту! Она же жила с ним целые три года! а об этом даже и не догадывалась. — Простишь?
Мир поплыл. Стены стали принимать горизонтальное положение, а пол приближался — потолок отдалялся. Она услышала лишь обрывки фраз: «…звони в скорую, она…», «О, Господи!».

Рывок — она проснулась вся в поту. Тяжело дыша, девушка резко села в кровати. В комнате было темно, но вскоре предметы, находившееся в ней, стали приобретать очертание и форму.
Глаза начали привыкать к темноте, тем временем рука потянулась за бутылкой воды, чтобы промочить пересохшее горло… Тумбочки на месте не оказалось: рука шарила в чёрной пустоте. Только сейчас страшная мысль стала колоть полушария мозга: она не в спальне, она не у себя дома — тогда где?
Паника вновь охватила её сердце. Она встала с кровати, но почему-то подозрительно легко у неё это получилось. Девушка подошла к окну — другой вид! Она оглянула комнату — это не комната, а палата! Не удобная домашняя постель, а больничная стандартная койка! Девушка рефлекторно прикрыла обеими руками свой живот, защищая своё будущее чадо.
Ужас!! Живот спал. Его нет! После этого открытия началась истерика: бедная девушка тихо сползла на пол под подоконник, прижала колени к груди. Тысячи женских криков разных по громкости вырвались из одного горла. Потекли слёзы.
Страх, истерика, паника захлестнули её.
Она не услышала за дверью торопливое шарканье ног, не заметила, как вошли двое в белом, как подняли её под мышки и повели к постели. Она не сопротивлялась, потому что бессмысленно биться с двумя медсестрами, к тому же жизнь утратила смысл. Ребёнка нет! Больше нет…
За мельканием мыслей она не заметила, как на пороге появилась третья фигура. Этот человек принёс шприц. Двое медсестёр уложили девушку на живот, а человек, быстро подойдя к ней вколол содержимое шприца. Это небольно, а может быть и больно… но теперь это уже неважно, всё равно захлестнувшая душевная боль была сильнее любой другой физической…. Может быть инъекция хотя бы на время уберёт её. Хоть какая-то радость…
Она падала в забытье, на пути к которому развернулась череда жизненных образов: сцена предательства, больница, потеря ребёнка, психиатрическое отделение. Последнее предстало перед ней словно в тумане, это не её мир, это не реально…
Все смешалось окончательно…

Новелла 2
Анна проснулась в темноте от ночного кошмара. Она долго не могла прийти в себя, оглядела комнату. На часах было примерно три ночи, солнце ещё не встало. За окном правила летняя ночь, через открытое окно ветер развевал тюль, словно парус.
Анна отдёрнула одеяло и вышла из комнаты в приоткрытую дверь. Во всей квартире было черно и тихо. Женщина, стараясь сохранить ночное состояние шумов, осторожно, но торопясь, пошла по коридору. Она заглянула в соседнюю комнату, в которой в углу стояла детская кроватка.
Мать побоялась перешагнуть через порог, да в этом и не было особой необходимости. Её глаза быстро привыкли к темноте и могли различить спящего малыша, который сладко посапывал.
Насладившись ночным чудом, Анна продолжила свой путь по темноте квартиры. Теперь она решила добраться до кухни, там стоял графин с водой, который в такие моменты манил своим освежающем воздействием на ссохшиеся горло после неприятного сновидения.
Напившись вдоволь воды, хозяйка отправилась обратно в постель и тут же заснула…

Водоём находился в десяти минутах от дома, если ехать на машине. Это было место сбора всех мам в округе. Все жители твёрдо знали: когда у вас появится ребёнок, то до восемнадцати лет (а то и дольше), вы будете приезжать на этот пруд и болтать с другими такими же семьями. Время рождения этой крайне странной традиции никто не знал, но имелись предположения о причинах её появления: городок был настолько мал, что кроме пруда и парка не было мест для развлечения. Пруд имел больше плюсов, чем парк, поэтому все шли или ехали именно туда.
Анна припарковала свой автомобиль на привычном месте. Она увидела, что к машине идёт её давняя приятельница.
«И как ей удаётся так скоро меня вычислять», — подумала Анна.
Она вышла из машины и стала вынимать Колю, который восседал на детском автомобильном троне на заднем сидении. Мама всячески подшучивала над ним по этому поводу. Сейчас она приговаривала:
— Ну что, Ваше благородие, вылезайте!
Тем временем подошла и Наталья:
— Вы сегодня поздно. Привет!
— Да, кое-кто не хотел кушать, — ответила весело Анна.
Коля уже в коляске сидел и улыбался.
Две мамы пошли вместе и завели разговор про свои семьи, про новостные сплетни и так далее, а маленький Николай ехал в своей колеснице и удивлялся красоте и разнообразию мира. Он знал: что-то спрашивать у мамы при тёте Наташе — бесполезная трата сил.
Подъехали к берегу, Анна высадила своего бутуза на песочек, а он пошёл. Пришлось следовать за ним, держа за ручку, которая цеплялась за материнскую руку лишь за палец.
— Нашла кого-то? — спросила Наталья.
— Нет, а что толку-то? — пожала плечами Анна, — У меня вон центр вселенной, идёт и улыбается.
Подруга часто неожиданно задавала этот вопрос, даже предлагала с кем-то познакомить. Сначала Анна пугалась таких вопросов, предложений, но потом просто привыкла и научилась мягко отказываться от них. Наталья же теперь задавала их машинально. Никто из них уже и не знал, хотела ли Наталья действительно помочь или спрашивала больше для порядка. Вопрос приобрёл статус контрольного, если его не задать — беседа не состоялась.
Коля играл в песок, а разговоры взрослых продолжались и продолжались.
— Где твой сейчас? — спросила Анна.
— С отцом ушёл, они решили куда-то поехать, не сказали куда.
— Может подарок тебе решили выбрать?
— Может быть… они всегда приезжают из своих тайных поездок все грязные, чумазые, но довольные.
— Не говорили куда ездили?
— Олег потом признался, что на рыбалку вместе с сыном… Но попросил это не обсуждать в присутствии Вовки, говорит: это их «мужская тайна».
— Вон чего! — протянула Анна и тяжело вздохнула.
Она, действительно, хотела найти своему Коле папу, но пока не попался тот мужчина, которому она бы подарила это счастья. Ей попадаются лишь мужланы. Она не может разглядеть в них то, что ищет. Да и когда ей искать, вот пойдет шкет в детский сад, тогда появится немного времени, а пока махнуть на это рукой — не так обидно станет.
— Давай сгоняем за мороженным, — предложила Наталья.
— Сейчас, Колю возьму…
— Да пусть сидит, вон же тележка, — откликнулась подруга, махнув рукой в сторону продавца.
Анна пожала плечами и вместе с подружкой быстрым шагом направилась к тележке. Радушный продавец, сидевший под зонтом, при приближении потенциальных покупателей вскочил, как ошпаренный. Видимо, эта парочка была первой, которую он обслуживал за сегодняшний день.
Наталья, как всегда, не знала, что выбрать и сеяла сомнения насчёт покупки Анны. Последняя привыкла к такому поведению и не обращала внимания.
— Да, да, ещё возьмём лимонад, — наконец-то согласилась Наталья.
— Сегодня мало народа, — заметила Анна на обратном пути. — Почему интересно?
Наталья пожала плечами:
— А точнее: нет никого, кроме нас… Удивительно! — поддержала она подругу.
Женщины поднялись на пригорок и ужаснулись… Маленького Коли не было возле кучки песка, которую он сумел сгрести. Подбежав ближе, Анна увидела еле заметный след от четверенек, который вёл к маленькому пирсу, входившему в воду. На пороге досок явный след заканчивался, а на самих досках было множество песчинок, которые образовывали его своеобразное продолжение.
Рядом с ухом матери прошептала подруга:
— Там же глубина для него начинается!..

Выброс.
Анна проснулась в темноте от ночного кошмара. Она долго не могла прийти в себя, оглядела комнату. На часах было примерно три ночи, солнце ещё не встало. За окном правила летняя ночь, через открытое окно ветер развевал тюль, словно парус.
Не теряя ни минуты, женщина выбежала из комнаты в коридор. Она даже не заметила, что из кровати донесся недовольный сонный возглас. Анна поняла, что всё случившиеся с Колей был сон, но материнское сердце требовало проверки.
Она подбежала к комнате сына, ворвалась в неё и остолбенела. Детская, которая предстала перед хозяйкой, стала иной… Анна с отчаянием ударила по выключателю, чтобы зажечь свет. Это была обычная взрослая комната, скорее кабинет, в котором стояли компьютер, стол, стул и книжные шкафы. Ни кроватки, ни пеленального столика — всё исчезло, даже стены поменяли обои.
Анна закрыла рот руками, чтобы не разрыдаться. Тут хриплый мужской голос проговорил у неё за спиной:
— Ань, всё Ок?
Женщина мигом повернулась: перед ней в дверном проеме стоял широкоплечий мужчина со смолистой щетиной. Он сонно смотрел на неё в упор, ожидая ответа.
— Вы кто? — только и смогла произнести напуганная женщина.
— Я твой муж, Николай, — спокойно ответил мужчина.
Анна присела на пол от удивления и страха. Как такое может быть? Она твёрдо знала, что уже как год, после рождения сына Коли, она развелась с мужем, имя которого она не хотела помнить, а после этого не нашла другого. Вдруг доминирующее чувство сменилось другим, какое дало женщине разряд.
Она вскочила и пошла на врага, истерически вопя:
— Где мой сын?!
Николай перехватил её руки, которые пытались его ударить, и обездвижил их. Их лица оказались друг против друга.
— У нас ещё нет детей, — тихо произнёс он, затем уточнил: — Насколько я знаю, ни у тебя, ни у меня нет детей.
От потрясения Анна ослабла, и Николай отпустил её.
— Как это? — изумлённо спросила она.
Николай стал тихо отступать к полке, висевшей на стене:
— Послушай, ты хочешь знать, где твой сын Коля, которому скоро исполнится год? — Анна с надеждой кивнула, Николай же, взяв трубку телефона, начал набирать номер, продолжая: — Ты всё равно не поверишь в мои объяснения, но спокойно выслушай: тебе иногда снится сон про то, что Коля тонет в пруду, что является следствием рецидива твоей болезни.
Николай пытался говорить витиевато, чтобы у него было достаточно времени дойти до двери и набрать нужный номер. Как он и предполагал, его речь не успокоила Анну, а наоборот, вызвала у неё агрессию. Она попыталась снова напасть на него, но мужчина ускользнул в дверь, которую запер.
— Я пытался помочь… убрать ночной кошмар… но ты не послушала меня, — кричал он прерывисто в дверь с отчаянием, — Ты перестала пить таблетки.
В этот момент телефон дозвонился, Николай крикнул в трубку:
— Ольховы, рецидив, — и отключил телефон, сполз спиной по двери на пол и стал ждать, сидя, прислонившись спиной к двери, за которой бушевала женщина с психическим расстройством и его жена в одном теле.

Новелла 3
Курсор всё мигал и мигал на белом фоне электронной страницы, а мысль не шла. Нужно было разработать проект для предстоящей конференции, но он не хотел сочиняться, может, потому что стрелка часов на противоположной стене уже приближалась к 21:00, тем самым говоря, что срок работы давно истёк.
Максим откинулся на спинку стула, делая вид, что натужно старается придумать хотя бы строчку. Интересно, для кого он старался? Начальника сегодня не было в офисе к тому же в это время он точно не приехал бы. Макс тем самым просто облегчал угрызения совести.
Он кинул ещё раз взгляд на часы потом на календарь. На последнем мужчина обнаружил жирный красный круг, до которого было ещё четыре дня — Максим вздохнул с облегчением. Он работал над проектом уже неделю, но оставался на одном и том же этапе «старт». Четыре дня могли спасти его: посередине же выходные были. Поэтому ленивый сотрудник фирмы встал из-за стола, схватил пиджак и быстро направился к выходу.
На улице давно вечерело. Зажглись фонари, лёгкий ветерок обдувал лицо. Макс сел в свой внедорожник, закурил, открыв дверь. Было тепло, поэтому можно сидеть с открытой дверью и курить сигарету, которая, горя, медленно испарялась.
Закончив добровольно травить организм, Макс стал настраивать навигатор. Дорога предстояла долгая, но зато домой. Правда, дома уставшего мужчину никто не ждал.
Машина заревела и помчалась по трассе. По небу ходили облака-тучи, было точно не ясно, будет ли сегодня дождь. Метеостанция говорила, что будет, потом сменила своё мнение, а затем Максим перестал её слушать. Где-то вдали громыхнуло, начало накрапывать. Водитель включил дворники.
Мотор рычал, колёса брызгались водой, руки крепко держали непослушный руль. Пора сворачивать.
Передние колеса бухнулись на размытую грунтовую дорогу. Страшный зверь-внедорожник прокряхтел, но поехал — колёса нашли сцепление с поверхностью. На трассе было освещение, здесь же его не было совсем. Мужчина включил дальний свет. Дождь прекращал лить, дворники автоматически меньше стали скрести стекло. Напряжение спало. Макс поддал газку.
Мимо проносились деревья. На мини-часах, которые были вмонтированы в панель управления автомобилем, было уже десять тридцать вечера. Оставалось примерно десять-двадцать минут до домашнего уюта. При мысли о доме Максима пробила зевота. Одной рукой он держал руль, другой пытался закрыть свой рот.
Удар… Удар в лобовое стекло. От неожиданности Макс рванул руль влево — внедорожник влетел в придорожный столб. Водитель отключился.

В то же мгновение Максим весь в поту резко сел в постели. Мужчина стал дико озираться по сторонам. Сбоку трещал будильник, в комнату поступали первые лучи солнца. До Макса только теперь стало доходить осознание, что это был сон. От и до — всё сон. Он выругался.
Мужчина спустил ноги с постели, хотел встать, но его пошатнуло, и он сел обратно: «Вчера же не пил, а сейчас точно как с похмелья!», — удивился он.
Шатко дойдя до кухни, он поставил чайник, который вскипел достаточно быстро, заварил кофе. Голова трещала от боли. Найдя пульт на кухонном столе, Максим включил телевизор. Показывали новости региона.
Ведущий баритоном говорил прелюдию к новостному сюжету:
— Житель посёлка N, Олег Степанов, заявил в местный отдел полиции о пропаже жены и шестимесячного сына вчера вечером, в отделе полиции попросили подождать день. Но отец решил пойти на поиски, о том, что он нашёл расскажет наш корреспондент Мария Васильева.
Максим пил кофе и с интересом смотрел на ведущего. Его иногда цепляли такие прелюдии, потому что он любил детективные истории.
На экране появилось лицо корреспондента Марии:
— Именно на этом участке дороги, соединяющей два посёлка были обнаружены Олегом Степановым два трупа: его жены и ребёнка. Елена возвращалась от подруги с коляской, но попала в грозу, переждала, а потом была сбита синей иномаркой, которая на данный момент стоит у придорожного столба. Водитель внедорожника скрылся с места преступления… — Мария ещё что-то говорила, но Максим больше не слушал. Он побежал к окну, которое выходило на парковку.
Машины не было… Под навесом было пусто…. Максим шокировано повернулся на месте и услышал слова из телевизора:
— По словам представителя местного отдела полиции, преступник был вычислен по номерам автомобиля. Это некий Максим Крючков. Он объявлен в розыск!

ВОРСИНКА

Посидеть бы молча, прижавшись к плечу твоему,
Ни о чём не думая, с улыбкой доверчивой,
Позабыть на время бесконечных дел кутерьму,
Отрешённо ворсинку на палец наверчивать.

Нам с тобой о многом можно было бы помечтать.
Но мечты не сбываются – мы оба про это знаем...
Вот уже который год седеет за прядью прядь…
А пойдём, напою тебя ароматным чаем?

За окном закат яркокрасочный клён погасил.
Следом – сумерки. Ты привычно включаешь лампу…
Осторожно, шёпотом тикают на стене часы.
Хочется, очень хочется притвориться слабой.

Чтобы приобнял бережно, помнишь, как в парке? Тогда…
Пообещал, будешь беречь меня от ненастья...
Там, под пологом мокрого старенького зонта
Робко рождалось наше с тобою счастье.

ОТРАЖЕНИЕ

Весна... Казалось бы.
Но как всегда привычно
протянутся по небу провода
из ниоткуда – ровно – в никуда,
спускаясь изредка по крышам черепичным.

Узлами в спазм
сплетаются тоскливо судьбы
одеждами в рассохшемся шкафу.
Чуть слышится испахнувший парфюм –
задверный мир так безвоздушно-скуден...

Не нужен зонт. Совсем.
Поломанные спицы,
как стрелки остановленных часов.
Гуляет эхо позабытых слов,
дробясь на звуки, умереть боится.

Но солнце может отражаться, где захочет!
От кончиков волос, от глаз твоих.
Оно не оставляет нас двоих,
спасая
от взаимных
одиночеств...

СНОВА ОСЕНЬ

Снова - осень... И я – без ума –
Сумасшествие от листопада...
Выздоравливать? Что вы, не надо!
Я хочу насладиться сполна

Этим пряным душистым теплом,
И чудачеством странника-ветра,
Пусть он листья-печали растреплет
И не впустит отчаянье в дом.

Все тревоги уносятся прочь,
И на сердце становится легче,
На прощание ветер мне шепчет
«Очень рад, что сумел Вам помочь...»

Вот и всё. Я привычно одна,
И в себя прихожу понемножку,
Заметая от горестей крошки
Под скамеечку возле окна.

"Грушинскому - за 50!"

Грушинскому - за 50!
Давайте бросим беглый взгляд назад!
Вспомним - как же всё начиналось?
...Да просто у берега лодка качалась.
В ней разместилось всего лишь шестьсот:
Весёлых, красивых, умелых, задорных
И в достижении целей - упорных!
Валерию дань собрались все отдать,
Чтоб песня набатом могла бы звучать!
Призывом к работе, новым свершениям,
Нашей страны мировым достижениям!
Так и случилось - песня ЛЕТИТ!
Каждый слагает новый мотив.
Здесь: Визбор, Высоцкий, Уриевский, Егоров,
Дольский, Сергеев, Никитин, Митяев,
Городницкий, Трофимов, Пиковский, Ланцберг!...
Посмотришь назад - иных уж и нет!
Но каждый из них свою лепту привнёс,
Чтоб Фестиваль развивался и рос!
Сейчас уж не лодка плывёт по волнам,
А лайнер несётся к своим берегам!
На лайнере этом мы с Вами, друзья!
Пора посчитаться....
Нас сотни! Ура!
Всех воедино Фестиваль нас собрал,
И каждый здесь клятву Валерию дал:
Жить по простому, Россию любить!
А, если и надо,- суметь защитить!
Здесь собрались мы не просто поспать,
А Миру пример доброты показать!
Пусть новые песни летят над планетой,
Всем людям на свете
Пошлём мы "приветы"!
Они, как Посланцы Добра,
Всех приветят:
- Да здравствует Мир
На огромной Планете!
***
Как хочется побыть красивой!

Как хочется побыть красивой,
Нарядной, стильной, молодой!
И в лето, одеваясь классно,
Становишься совсем другой!
Платье белое оденешь -
Как ромашка на полях!
В голубом ты кардигане -
Словно птица в небесах!
В красной кофте - будто роза!
В жёлтой майке ты - мимоза!
Оранжевый свитер -
И ты апельсин!
Полна и задора,
И жизненных сил.
В лиловом прикиде-
Сияние света!
Все говорят:
"Как шикарно одета!"
В топе прозрачном -
Словно роса!
И песню о счастье поют небеса!
В розовом будешь идти ожерелье -
И у мужчин отпадут все сомнения:
"Женщина эта изящна, легка!
Хочу , чтоб по жизни
Со мною пошла!
В лёгкости этой
Желание жить,
Двигаться в ногу,
Любить и творить!"...
Всем я желаю счастливыми быть!
С мужчиной красивым под ручку ходить!
****
Сколько прожито с Россией!

Сколько прожито с Россией!
Сколько пройдено дорог!
Сколько стоптано по миру
Боевых мужских сапог!
Всё они смогли - солдаты!
Землю русскую любя,
Воевали сто столетий
За тебя и за меня!
И сейчас наши ребята
Нас с тобой не подведут!
И я знаю!
И я верю!
Землю русскую спасут!
Сколько мы отдали жизней
За прошедшие века!
Но Россия, как берёзка,
Ещё краше расцвела!
Я не знаю,
Сколько будем
Мы её ещё спасать.
Но я думаю, что надо
Нам границы защищать!
Молдаване, белорусы,
Венгры, русские, поляки:
Всех простых людей люблю,
Но порядков ненавистных
На Руси не потерплю!
Кто - то думает иначе?...
Но, Есенина любя,
Вспоминаю я частенько
Его мудрые слова:
"Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь,
Живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая!
Дайте Родину мою!""

Любовь

Любовь спасительна, не мыслит зла,
Исполнена терпенья, не гордится.
Свершая милосердные дела,
Врачует душу горнею царицей.

Она всегда верна, не предает,
Добро, что покоряет все невзгоды,
Земного мироздания оплот,
Дарованный священным небосводом.

Любовь, как звуков нежных перезвон,
Блаженством светлым наполняет душу.
Она пребудет до конца времен,
Никто не властен храм ее разрушить.

Любви творенье – небеса с землей,
Она наш триединый Бог святой.

Триединый Бог

Наш Бог – Один, но Три Лица,
Он – Бог Начала, Бог Конца,
Он Бог Любовь и нет Числа,
И весь во всем, Ему хвала.

Господь наш всюду, все во всем.
Хоть Лика Три, но весь в одном.
И тайна дивной Красоты
Полна небесной чистоты.

То древо, что растет одно,
На три ствола разветвлено.
Хоть Розы три, но все ж цветок
Один имеет стебелек.

Наш Бог – Любовь и три в одном
Он – Всё, везде и весь во всем.

Фаворский свет

Господь возвел учеников на гору,
Пред ними Он преобразился весь.
Его одежды побелели вскоре,
И ярко засиял в них свет небес.

Тогда ученики на землю пали,
Явились Илия и Моисей.
Вести они беседу с Богом стали,
Вокруг все сделалось еще светлей.

Восстало облако над ними,
Раздался из него небесный глас.
Свечение лучами неземными,
На них излилось, красотой искрясь.

Сияет изнутри Фаворский свет,
Ни тьмы, ни тени в нем извечно нет.

Посвящение Омару Хайяму

Когда-то и река вся вытечет,
И каждый когда-то в Лету канет.
Время его или розгами высечет,
Или высечет его в белом камне.

С Боужком

Помню, в детские года,
Как к обеду ложка,
Мама в школу нас всегда
Провожала «с Боужком».
И в простуженных сенях
Оставляла свечи,
Незаметно осеня
Худенькие плечи.

Утром в треснутый бокал
Мама под галеты
Наливала молока,
Не боясь приметы.
А потом глядела вслед
Долго из окошка.
Никаких не будет бед, -
Потому что «с Боужком».

По крещенному пути
Мы ходили галсом -
Красным солнцем на груди
Пионерский галстук.
И пройдя по трем концам
Утюгом немножко,
Мама, втайне от отца,
Говорила «с Боужком».

Где вы, детские года -
Жизнь моя босая?
Это горе – не беда!
И меня спасает
Дорогого янтаря
Золотая крошка –
Это мамино в дверях
«Все. Ступайте. С Боужком».

Атака мертвецов или Русские не сдаются

Небо – сонные долины,
Солнце – плавленый свинец,
На болотах комариных -
Польский город Осовец.
Дремлет крепость обветшало,
Черной молнией стрижи,
Только память, словно жало,
Нам напомнит – здесь лежала
Грань стоической межи.
***
Разом вздыбились народы,
Грозно требуя расчет! -
У пятнадцатого года
Свой идет на жизни счет.
Вихрем вьется смертный танец,
Бесконечен крови сток!
И германец! И германец,
Каска сверху, сзади ранец,
Рвется прямо на восток.

На пути германца крепость,
Осовецкий гарнизон, –
Как особенная дерзость, –
Не идущий на поклон.
Пушки бьют прямой наводкой
И на штурм идут войска.
Рвется враг путем коротким,
Но, согласно свежим сводкам,
Крепость держится пока.

И тогда германский ворон,
Черный ворон, черный глаз
По окрестным по просторам
Распылил повсюду газ.
Клубы белого дурмана –
Все сжигается в упор!
Осовец покрыт туманом
Опрокинутого чана…
Все вдруг смолкло разом… Хлор.

Тихо-тихо. Есть живые?! -
Разливается тоска.
Как удары ножевые
Мысли бьются у виска.
Нет живых. Мертва пустыня.
Тих и сумрачен погост.
Все. Конец святой гордыне.
И к незыблемой твердыне
Враг пошел рядами в рост!

Но глядите, Боже правый,
Словно времени истцы,
Слева к берегу и справа
Вдруг восстали мертвецы!
В окровавленных глазницах
Блещет ярость как слюда,
Перемотанные лица,
Изо рта слюна сочится –
Неприступная гряда!

И атака! Смерть германцу!
Оглушенный враг бежит,
От того протуберанца
У германца дух дрожит!
А налево и направо
Все еще туман седой…
Посреди густой отравы
На земле лежит кровавой
Подпоручик молодой…

Их в живых всего полсотни,
Но попробуй-ка их взять!
Если есть такой охотник -
Будут намертво стоять!
Нет испытаннее тверди!
Через многие года,
Хоть аршином нас измерьте,
Знайте, наш российский Верден
Не сдается никогда!
***
Небо – сонные долины,
Солнце – плавленый свинец,
На болотах комариных -
Русский город Осовец.
Дремлет крепость обветшало,
Черной молнией стрижи.
Время памяти настало.
Их тогда осталось мало.
Им тогда хотелось жить…

Во сне

Я приду к тебе по Млечному Пути,
Где воркует с тишиной ночная птица.
Чтоб на лунной мостовой не оступиться,
Ты свети мне маяком! Прошу, свети!

Без участия судьбы и третьих лиц
На свободный край души присяду... Можно?!
И коснусь губами очень осторожно
Нежных кончиков изогнутых ресниц?

Разогнав теплом заботливой руки
Страх утраты, раскалённый до предела,
Мягким облаком согрею твоё тело,
Не пуская в сердце дождь и сквозняки!

На измятой жадным ветром простыне,
Задыхаясь от любви и звёздной пыли,
Постараюсь эти грёзы сделать былью
И почаще навещать тебя... во сне...

По-английски

Любовь ушла достойно, по-английски -
Без крика, без публичного скандала..,
Оставив талый лёд и жгучий виски
Осадком на душе и дне бокала.

Ключи от сердца бросив в коридоре
И скрипнув на прощанье половицей,
Она лишь всколыхнула бархат шторы
И мокрые от горьких слёз ресницы.

Любовь ушла в распахнутые двери
От глупой лжи, упрёков и бессилья,
Стеля себе под ноги пух и перья
Забытых на скамейке белых крыльев.

Переписав судьбу в стихах и прозе
На смятый лист с доставкой адресату,
Она ушла по лунной кромке в осень...
Достойно.., по-английски.., без возврата...

Глаза с дымкой моря

На просторах волнующей встречи,
Оставляя весь мир за чертою,
Тихо плавилось сердце и свечи
В мелодичных напевах прибоя.

Где безмерно свободой рискуя,
На пути к роковой катастрофе
Растворялась душа в поцелуях
С ароматом миндального кофе.

Где на хрупком, изящном запястье,
Объявляя печаль вне закона,
Трепетало безудержно счастье
Отогретое в нежных ладонях.

И с капризной судьбой жарко споря
О бесценности каждого вздоха,
Я тонула в глазах с дымкой моря,
Сознавая, что плаваю плохо...

Я верю
Нина Сёмочкина
У соловушки звонкого спето
Песен много в заветном саду.
По дороге просёлочной, светлой
Буду верить, ещё я пройду.

Родниковой водой вновь пробьётся
Жажда жизни в уставшей душе.
Тихой истиной свет пусть зажжётся
На единственно верной меже.

Небосвода прозрачные дали
Пусть сиренью весной зацветут.
Облака кружевными волнами
На просторы земли упадут.

Всё едино под божьим приглядом,
Тихо пенится свод голубой.
Пусть бодрит, как святая услада,
Моря дивного вечный прибой!
Родина
Нина Сёмочкина
Васильками в поле колосистом
Поглядела Родина мне вслед,
Когда я, от радости искристой,
В дальний рейс взяла себе билет.

Но чужбина чёрствым хлебом, горьким
Отзывалась в сердце у меня.
Плыло солнце песнею далёкой,
За собой на родину маня.

Как же долго я была в разлуке,
С незабвенной, милой стороной!
Часто снилась лодка у излуки,
И костёр – таинственный, ночной.

И две тени нежным отраженьем
На воде у берега сошлись.
И руки божественным движеньем
Миг счастливый подарила жизнь.

А волна весёлая сверкала
Жемчугами белыми, как снег.
Я родное небо обнимала,
Словно его не было вовек…

Жизни все штрихи неповторимы,
Потому прекраснее вдвойне.
Поле дышит жаром золотистым,
Васильки дорогу устилают мне.

Я вернулась, Родина, вернулась!
Майским ветром, чутким лепестком.
Словно в кипень яблонь окунулась,
Что плескались за моим окном.

Так привольно, трепетно, отрадно,
Безмятежно, тихо в вышине.
Облаков чуть розовые стяги
Проплывают в мирной синеве.

Хочется упасть лицом в колосья,
В них испить тепло родной земли,
Чтобы по моим крутым дорогам
Ноги, как по воздуху, несли.

…Васильками в поле колосистом
Вновь глядит мне Родина вослед.
Здесь останусь в радости искристой,
Пока в сердце жив её привет!
Благодать
Нина Сёмочкина

Какая благодать на землю опустилась,
Какая благодать рассветная поёт!
И небо розовым сияньем озарилось,
Уже и солнце ясноокое встаёт.
Всё чутко внемлет голосу Вселенной,
И тихо дышит радостью небес.
В объятьях утра тайной вдохновенной
Я вижу мир без сумрачных завес.
И нет предела божьей благодати,
И пусть она нам праздником звенит!
В покое этом видится Создатель,
Он – солнца луч, который исцелит.
И благовест извечный мирозданью
Поёт земля моя в святой тиши.
И кажется, что места нет страданью,
И грешным тяготам живой души…

Дожди добра
Эссе
«Соловьёвские чтения» давно стали заметным событием в культурной
жизни не только земли вышневолоцкой, но и всего Верхневолжья.
Каждый год, в канун дня Святой Троицы, в село Осечно съезжаются
поэты из городов и районов Тверской области, любители поэзии, да и
просто жители всей округи, чтобы почтить память члена Союза
писателей России В. Н. Соловьёва. И этот день всегда проходит как
большой праздник поэзии, вдохновения и творчества. И несмотря на то,
что Владимира Николаевича нет с нами уже более двадцати лет, его
стихи по-прежнему актуальны и созвучны времени. Многие из них
звучат так, как будто написаны сегодня.
За тридцать с лишним лет работы в газете «Вышневолоцкая правда» мне
приходилось встречаться со многими интересными творческими людьми –
артистами, писателями, поэтами, художниками, хорошо известными в нашей
стране, делать репортажи с места событий, а то и брать интервью у именитых
гостей, писать очерки, зарисовки. За далью лет по-доброму вспоминаются
многие из них.
По-своему запал мне в душу и поэт В.Н. Соловьёв. Впервые я увидела его в
редакции «Вышневолоцкой правды», где работала журналистом. И вот
входит в приёмную редактора невысокий, коренастый мужчина, скромно
улыбается и говорит:
- Я не слишком рано?
_ Нет, Владимир Николаевич, не рано! У нас всё готово, сейчас начнём,-
сказали ему.
Бросилась в глаза внешность этого гостя: обветренное лицо, волосы под
цвет выгоревшей травы, крепкие крестьянские руки. Как-то не верилось, что
это и есть тот человек, к встрече с которым мы так готовились, чтобы
послушать «высокую» поэзию.
Спросила у коллег:
- Кто это?
- Наш тверской поэт! Но поэзия его совсем не городская. Он корнями к земле
прирос! А живёт сейчас рядом, в Осечно, - ответили мне.
Сразу почувствовалось, что Владимир Николаевич скромный чтец и стеснительный человек.
В нём не было никакой показухи или умничанья, никаких лишних жестов
или краснобайства. Но слушали мы его в полнейшей тишине, потому что
была боль души, тревога за многое из того, что происходило вокруг. А
лирика подкупала сдержанностью, мягкостью, душевной деликатностью.
И в последующие творческие встречи мои первые впечатления и
эмоциональные порывы, к счастью, не развеялись, как дым. Наоборот, я
только убеждалась в том, что творчество этого поэта заслуживает большого
внимания. И сейчас, по прошествии долгого времени, мне снова хочется
заглянуть в его творческую «лабораторию», почувствовать те незримые нити,
которые связывают мысли и убеждения поэта с окружающей жизнью,
реальной действительностью, почувствовать главное: а что же является для
него истинным «хлебом насущным», что питает душу и сердце, а в конечном
итоге – само творчество? У Владимира Николаевича было обострённое
чувство Родины, привязанности к родной земле, к деревне Сосновицы, где
родился и рос.
Для меня началась Россия
С голубых материнских глаз.
И душевнее их,
И красивей
Я найти
Не могу сейчас.
У окошка толпились клёны,
Шелестели, как будто шёлк.
От крыльца по траве зелёной
Первый раз я
Россией шёл.
Поражался её величью,
Уносился в синь высоты.
И в росе,
И в полёте птичьем
Я Отчизны искал черты.
У настоящих мастеров нет временных границ, их слово всегда
своевременно и необходимо людям, как воздух. И поэтому всегда находит
отклик в их сердцах. Да, это трудно, сложно, ответственно, требует не только
большого творческого мастерства, но и ясного осознания своего места в
обществе, своей гражданской позиции. В творчестве Владимира Николаевича
такая предельная ясность была, о чём бы он ни писал:
Да,
Мы облучены,
Поэзия – как ядерные взрывы:
Она и в явь врывается,
И в сны,
И делает несчастным
И счастливым.
Мы пропускаем
сквозь свои сердца
Чужие судьбы,
Напряженье буден.
Нам суждено
до смертного конца
Искать слова
И отдавать их людям.
Поэт обладал Божьим даром находить именно такие слова, которые
волнуют ум и душу человека. Прежде всего, потому, что его стихи – как
откровения, в них нет ничего надуманного, поверхностного, нет фальшивых
умозаключений и назидательных наставлений. И о чём бы ни писал – обо
всём говорит от себя, искренне восхищаясь, страдая и переживая.
Владимир Николаевич – из поколения детей войны, которые и голодали, и
страдали наравне со взрослыми. Суровой действительностью были горечь
утрат, похоронки, слёзы матерей, горе каждой семья, когда «... В село из
сотни мужиков вернулось трое». Всё это надо было видеть, испытать,
пережить, поэтому дети войны в то страшное время взрослели очень рано.
Не мне писать бы о войне…
Тогда кому же?
Одна ботвинья на столе
Была на ужин.
А детство – голодом из глаз,
До боли ясно.
Коптилка тощая у нас
От взгляда гасла.
От оклика ночной совы
Сгущался вечер.
Платок у мамы с головы
Сползал на плечи.
Клубились дальние дымы
Под перетолки.
И, как за жизнь, держались мы
Коням за холки…
Как глубокая и незаживающая рана, навсегда оставшаяся в душе с самых
ранних детских лет, звучит и стихотворение «Шапка». Оно об отце, не
вернувшемся домой с поля брани. Но есть в этих строчках и ещё одна, чётко
обозначенная линия. Это тема личного отношения автора не только к
событиям минувшей войны, но и к тому, что происходит со страной на
данном историческом отрезке времени, его личная гражданская позиция:
Сорок третий год
в огне дробился,
Ветер выл, ошпаренный свинцом.
Мой отец в атаке оступился
И упал…упал вперёд лицом.
Кровь сочилась струйкою
над бровью,
В прядь волос,
как ленточка вплелась.
И последнею отцовской кровью
Звёздочка на шапке запеклась.
И метели в поле завихрились,
Разрывая утро на куски,
Не от них ли снегом заискрились
Той зимою мамины виски.
И когда пришла
в посылке жёсткой
Шапка, горькой вестью об отце,
Тех метелей злые отголоски
Мать в слезах
свалили на крыльце.
Много вёсен ветром разметало,
Выкрепчала жизнь у нас в стране,
Снова слышен
злобный звон металла –
Шапка чутко дремлет на стене.
…Ну а если потеряют меру
И война обрушится в сердца –
Шапка мне подходит по размеру,
Да и сам я, говорят, в отца.
Это стихотворение было опубликовано в поэтическом сборнике «Большак»,
который вышел в свет в 1966 году. Владимир Николаевич был в ту пору
совсем ещё молодым человеком, а как всё прочувствовано, как за душу
берёт! Более полувека прошло, но обращение поэта особенно актуально
сейчас, когда неспокойно у российских границ, когда война действительно
обрушилась и на нашу землю, и в сердца. И хотя автора давно уже нет в
живых, подросли новые поколения соотечественников, которые учатся на
этих стихах любить свою Родину, учатся гражданственности и
ответственности за страну. Не случайно, что строка именно из этого
стихотворения – «Снова слышен злобный звон металла…» определила
тему поэтического конкурса «Соловьёвская строфа-2023», который
посвящался специальной военной операции на Украине.
В год 70-летия Победы в Великой Отечественной войне в России родилась
патриотическая акция «Бессмертный полк», в которой теперь принимают
участие миллионы наших сограждан. Она стала ещё одним духовным
достоянием народа, ещё раз доказала, что выстраданное слово поэтов, всех
россиян-патриотов об общенациональном единении не осталось не
услышанным.
Всё, о чём писал В.Н. Соловьёв, пережито им самим в полной мере. Его
творчество – это проникновенная песня души. Чистая, откровенная, добрая.
А её истоки – в светлой любви к родной земле и отчему дому, к России и её
народу. И хотя немало горестного было и в личной судьбе поэта, и в жизни
родной страны, любовь ко всему сущему на земле ярким огнём горела в душе
поэта, рождая на свет глубокую, проникновенную лирику:
Пью на хвое настоянный запах,
Утро свежестью
брызжет в глаза,
На еловых раскидистых лапах
Отдыхает небес бирюза…
Или вот эти строки:
В тот день
Дожди седые моросили
И ветер тёрся о щеку стены,
Мне мама тихо пела о России,
Перешивая батькины штаны…
А сколько тепла, душевных волнений и воспоминаний дарят нам такие
стихи, как «Тропы России», «Отгорело солнечное лето», «Заброшенные
вишни», «Жить да жить бы нам», «Межа», «Утро в селе», «Наша осень», «Я
иду по траве росистой», «Для меня началась Россия», «Родное» и многие
другие из этого цикла. Словно чище сам становишься, терпимее и мудрее.
Владимир Николаевич всегда был на острие жизни своего народа, вместе с
ним переживал радости и беды, жил надеждой на лучшее. И что самое
главное - он никогда не глумился над трудностями родной страны, хотя с
горечью воспринимал её неустроенность в 80-е годы, когда шла перестройка,
когда оголились проблемы деревни, людей земли, которые были вынуждены
бросать её в поисках лучшей доли. И это тоже находит отражение в его
творчестве. Но вместе с этим мы читаем:
Я люблю
Российские деревни:
Каждый закоулок, каждый дом
Воздухом пронизаны целебным
И облиты солнечным теплом.
Эта любовь звучит основным лейтмотивом в многогранном творчестве
поэта. А российские деревни он считал «началом всех начал». Тематика
стихотворений В.Н. Соловьёва довольно объёмная. Но надо отметить, что он
всегда предельно откровенно, прямо, а порой и довольно жёстко, говорил обо
всём, что волновало, при этом ничего не тая. И всегда по-доброму, без зла и
усмешки, без двойных стандартов. Крестьянский сын, он всё воспринимал
как глубоко личное, потому что не отделял себя от Родины, от земли, которая
вскормила, от своего народа.
Велика Россия –
Не обскачешь,
Не объедешь
И не облетишь.
Никогда потерь
Не переплачешь
И печалей
Не перегрустишь.
Всех полей её
Не перепашешь,
Сыновей её
Не перечтёшь.
Столько свадеб,
Что не перепляшешь,
Столько песен –
Не перепоёшь.
Ни беда,
Ни радость
Не забыты –
Не к лицу
своей Отчизне льстить.
Но каким я должен быть
Открытым,
Чтоб всё это
В сердце уместить!
Особый след в поэзии В.Н.Соловьёва оставило село Осечно, куда он
переехал в 1981году. Здесь он жил и плодотворно работал в течение всех
последних лет. Удивительно красивый уголок лесов и озёр благодатной
вышневолоцкой земли, где поэт находил душевные силы и вдохновение. Это
был наиболее насыщенный период его творческой биографии. Именно здесь
рождались новые стихи, наполненные тонким лиризмом, глубиной чувства и
мысли.
Владимир Николаевич многое сделал для того, чтобы село Осечно стало
настоящим центром притяжения русской провинции. Сюда приезжали поэты,
писатели, художники из Вышнего Волочка, Твери, Москвы, Санкт-Петербурга и
многих других городов.Здесь он встречался с такими признанными мастерами
слова, как Николай Старшинов и Владимир Костров, которые по достоинству ценили творчество
нашего поэта-земляка. И каждый, кто бывал в этих местах, освящённых божьей
благодатью, увозил с собой частичку его неуёмного восхищения родной
природой, привязанностью к отчему дому, которым для него и была Россия.
А значит, и сама суть простого человеческого бытия:
Учусь косить,
учусь копать картошку,
Учусь колоть сукастые дрова.
Становятся ценнее
хлеб и ложка,
Становятся весомее слова…

Умер Владимир Николаевич Соловьёв в Рождественскую ночь, 7 января
1999 года. Похоронен он в своей творческой обители, каковой считал село
Осечно, около старинного Троицкого собора. Столько лет прошло, а стихи
«Осечновского соловья» по-прежнему «идут в народ»! В 2002 году вышла
книга «Ветер с родины», где собраны стихотворения, поэмы, пародии,
письма Владимира Николаевича, а также воспоминания его современников,
статьи, рецензии. А в 2007 году был выпущен сборник стихотворений «Моё
Осечно…». И всё это тоже наше бесценное культурное и духовное
достояние, которое нужно беречь и приумножать.
На протяжении всей жизни родная земля питала творчество поэта, как
чистый, неиссякаемый родник, давала силы жить и работать:
Отчий край,
задумчивый и древний.
В шалях вьюжных
строгие стога.
Тёмные и тихие деревни
Прячут окна в синие снега.
Под звездой застыли перелески,
Притаился ветер-снеговей.
Облаков причудливые фрески
Мудро внемлют Родине моей.
Выйду я в полуночное поле,
Где шуршат снежинки
по стерне.
Что-то есть щемящее до боли
В этой чистой русской
тишине…
В каждом слове – такая пронзительная грусть и благоговение перед
гармонией мироздания, искреннее чувство привязанности и сопричастности
ко всему, что окружает. Поражают простота и доступность мысли, яркость и
выразительность, глубинный смысл и таких строк, словно вырванных из
души: «В озере луна, как каравай, и, как соль, вокруг сверкают звёзды».
Думаю, только человек, близко соприкасающийся с природой, умеющий
чувствовать все её самые прекрасные мгновения, умеющий сопереживать и
радоваться, в состоянии найти подобный поэтический образ. Однажды
прочитав, уже не забудешь никогда. И всякий раз, всматриваясь в ночное
небо, обязательно вспомнишь Владимира Николаевича и эти его строки.
В стихотворении «Зачем я тут?» он пытался решить для себя философскую
проблему смысла жизни, которая будоражила умы поэтов всех поколений:

Вокруг Осечно по лесам
Цветы неброские растут.
Себя я спрашиваю сам:
- Зачем я тут? Зачем я тут?
…И неуютно, трудно мне,
Что всё больней вопросы жгут.
И тихо я шепчу земле:
- Зачем я тут? Зачем я тут?
С такой же пронзительностью звучат и строки с признанием, что самые
лучшие, задушевные слова автором еще не сказаны, что не покидает его
сердце надежда. Несмотря на всё пережитое, на годы трудных поисков
единственно верных и нужных людям слов, Владимир Соловьёв сумел
сохранить в себе западающий в душу лиризм, правдивость и чуткость.
На протяжении всей его жизни главной в творчестве была тема Родины во
всех её проявлениях. А любимые герои произведений – люди «крестьянских
искони корней», порой с нелёгкой личной долей, в которой просматриваются
и общенародные судьбы. Люди деревни всегда рядом с ним и с нами, чтобы
рассказать, «как хлеб растят, как пашут землю». Не удивительно, что и свой
творческий удел поэт выразил такими словами: «Я забот земных прямой
наследник…».
И если бы Владимир Николаевич был с нами на поэтических встречах в
его любимом Осечно, то он получил бы ответ на свой мучительный вопрос:
«Зачем я тут?». За тем, чтобы мы имели счастливую возможность
прикоснуться к необыкновенно светлой поэзии, наполненной любовью и
добротой, почувствовать идущую от сердца проникновенную, гармоничную
поэзию, откликнуться на неё душой и радоваться жизни. И чтобы всегда
омывали нас «Дожди добра», о которых поэт писал:
Душа распахнута.
Я ветром пьян.
Душа распахана
И ждёт семян.
А небо синее –
Жара с утра.
Пролейтесь сильные
Дожди добра.
Смывайте серую
И пыль, и грязь.
С друзьями верными
Пойду, смеясь.
Уже проклюнулась
В полях трава.
И к людям двинулись
Мои слова.
Идут и вечером,
Идут с утра.
Над ними вечные
Дожди добра.
Мне кажется, что только совестливый, честный перед собой и читателями
человек мог поставить такую точку, подытоживая и свою судьбу, и своё
многолетнее и такое многогранное творчество, охарактеризовать его как
вечные «Дожди добра». Он чувствовал это и понимал. Несмотря на течение
времени, мы тоже это чувствуем и понимаем, потому что добро, оно ведь
действительно – категория вечная. Поэтому поэзию Владимира Николаевича
будут любить и помнить.
Нина Сёмочкина,
член Союза журналистов России.
На снимке: член Союза писателей России В.Н. Соловьёв.

1. «В ночи»
И вновь в ночи, где небо полно сумрачных тех звёзд,
Где миг тишы мирской, подобно грому, вмиг какой-то настает,
Где я пишу средь всех безмолвных тех теней,
Что в грёзах миг свой прибывают,
Я вновь один, подобно душе заблудшей,
Блуждаю в этой мирской тишине.
Подобно призраку ночному,
Я вновь мерцаю в этой мгле,
Служа и светом, и тьмой для путников все тех,
Что так мимолётны в своем житие,
Я снова мерцаю тем бликом во сне,
Что вновь растворится в своем бытие,
Как только солнца лучи расправят крылья свои
И вновь упархнут на встречу той мгле,
Где живы они, спящие днём, Безликие тени.
И там, в свете дневном, спят все они,
Пока не разбудит их свет той ночи,
Где, средь тишины, Луна свои песни поёт.
И будут они во мраке блуждать
В той самой ночи, где полно покоя
И той мирской тишины...
2. «Думами во мраке я блуждаю...»
Думами во мраке я блуждаю,
И истины там не нахожу.
Но есть ли смысл моих страданий,
Извечных поисков и дум?
Когда ж я истину познать решился,
От жизни тотчас отстранился.
И стал блуждать во тьме,
Как путник, что к сумраку,
Домой не возвратился.
И жизнь моя – извечное скитанье,
И поиски того,
Что не постигнуть мне.
О, есть ли смысл в этом ремесле?
Не чужд ли я стал сам себе?
И жизнь моя – извечное страданье,
В котором сам себя пленю...
3. «Любовь не в том, кем ты пленим, она лишь в том...»
Любовь не в том, кем ты любим,
Она лишь в том, кем ты пленим.
Ведь вольны мы считать,
Стремится и мечтать о тех,
Кто нас пленит.
И не нужны мы им.
А те, кто все за нас готов отдать,
Для наших глаз бесценны,
Как самый ненужный алмаз
На самой алмазной планете...

Бирюзовые волосы Волги

Солнце льет оливковый ром
И ветрами сдувает пенку.
Блеском Волги, как серебром.
Берег моет свои коленки.

Шапка леса укрыла путь,
Только в русле не заблудиться,
По обветренному серпу
Облетит берега жар-птица.

Неподвластная временам
Красота бесконечной силы –
Волга нам для того дана,
Чтобы солнце ее любило!

И в краю золочёных вод
Под бездонными небесами
Волга – вечное существо
С бирюзовыми волосами.

Луч расплавленной звезды

Пронзает луч расплавленной звезды
Ночную тьму на листьях жёлтых окон
Окрашенные млечные потоки
Стекут, оставив стёклам только дым.

И лист домов, и люстры фонарей,
И нити точек солнечной вселенной
Всё тлен, как снег, упавший на колени,
В божественной рассеянной игре.

Мы видим свет, а звёзды видят нас!
Ведь боги лгут, а небо бесконечно!
Окрасит кровью утренний возничий
На окнах потаённый чёрный знак…

Жаль ночь слепа, как слепнет человек
В потоке тьмы повенчанный с богами.
Чернеет мир с годами и веками,
Смывая свет небесных тонких вен.

Вечер вечности

А трамвайное слово
гремит по самарской земле,
Наступая на пятки закатам,
баюкая
вечер.
Между рельсами тянется в небо
неоновый след,
Через время и вечность,
мой друг,
через время
и вечность…

Эта музыка слова
аккордами уличных струн
Наполняет проулки,
уснувшие в хаосе
звука.
Чтобы город вздохнул,
оборвав,
наконец-то,
игру,
А разлившийся мрак
разогнали
фонарные
руки.

Но трамвайное слово
гремит по самарской земле,
Наступая в зеркальных канавах
на звездные свечи.
И все так же по небу
Стекает неоновый след…
Через время и вечность,
Мой друг….
Через время
И вечность…

Воробьям же – пофиг…

Выходной сегодня – "гуляет" люд,
Воробьи, пригревшись, в ирге поют,
И заняться делом – хоть малым лень…
Я пинаю камни в свою же тень.

Снег растаял скоро – сошла вода,
Липнет пыль на стёкла – не сдуть, – беда.
И копать бы гряды, да ночью жуть…
Воробьям, тем пофиг – в ирге поют.

На погост бы надо к родным сходить,
А сестра сказала "Нельзя!" – как быть?
Мол, для мёртвых праздник, все дома пьют:
Воробьям, тем пофиг – поют, поют…

Что ж за напасть, братцы – когда ж "её"
Всю допьют до капли и крест в быльё
Переплавят люди да жить начнут?
Воробьям же – пофиг, – в ирге поют…

Где ты, ветер перемен?

Где ты, ветер ураганный
неотложных перемен?
Залечить бы надо раны,
да нет кровушки у вен;

Не вдыхает полной грудью
покалеченная Русь –
что же с ней, родною, будет?
И судить-то не берусь…

Будет завтра иль кладбищам
уготован горький пир,
и Россия бабой нищей
навсегда покинет мир?

Иль наполнят чуждой кровью
вены матери-Руси,
и не будет ветер вольный
правду русскую нести…

Я с тобою, но нигде…

День, как стриж по-за воде – мимо, мимо…
Я с тобою, но нигде, друг мой милый,
Так хотелось небо пить – всюду вата.
Далеко ты – как любить? – виноват я…

Уже вечер на дворе – где ты, сон мой?
Словно пёс я в конуре и голодный;
Ничего из рук чужих брать не буду:
Ты приедешь – день с тобой всюду, всюду…

А сегодня совы в ночь будут охать;
До бессонья не охоч, спать вот плохо
Одному, да грусть обняв с одеялом –
Позови, и я приснюсь, – будет мало…

Люблю лежать, смотреть на звезды и сонно трогать тишину.
Но это ночью, когда в прошлом оставлю горести в году.
В году прошедшем и заблудшем, средь тёмных дней ищу портал
В тот день счастливый и беспечный, где ты меня так долго ждал.
Когда увидел, не поверил, что можешь так тепло любить.
Что взгляд мой хочешь навсегда ты в своём сердце сохранить.
Эти красивые глаза будешь повсюду ты искать
И захочу я лишь тебя всегда ласкать и обнимать.
***
Берегите своих родителей,
У меня их нет, потому несчастлива.
И объятий хочется катастрофически,
Недолюблена... Недосказано
Было много в жизни нынешней.
Не хочу я больше расстраиваться.
Вы любите своих родителей,
Если рядом они, берегите их.
Пусть у вас будет все иначе,
Я желаю лишь добра каждому!
Есть одна у тебя задача,
Сказать: "Люблю". Это самое важное!
Не успела сказать главных слов,
Самому близкому человеку,
Не повторяйте моих ошибок.
Берегите родных вовеки!
***
Лежу и не могу заснуть. Вздыхаю.
И мысли все вокруг меня летают.
Подумай только, в этом мире все мы
Как будто на частички разделены.
И идя по своей судьбе.
Собираем эти пазлы в борьбе
За чью-то любовь и уважение.
А вдруг не найдём в этом спасение.
Спасение от себя самих.
Неоднозначных и неопределённых таких.
А если не проложим свой путь?
"Не дай Бог вам не туда свернуть!" -
Твердит нам родня на перепутье.
А вдруг в этом и есть вся суть то?
Чтобы ошибаться, находить и терять?
Любить, ненавидеть и поощрять?
Смотри на ладони свои.
В них линии судьбы предрешены.
И смерть, и брак, и богатство.
Никуда не деться от этого братства.
И только я, как знающий, скажу:
Я сам свою судьбу свершу!

Солдатики

Аты-баты, мы солдаты,
По дорогам мы идём,
Позади за синей речкой,
Наш остался отчий дом.

Мы свою задачу знаем,
И известен нам приказ,
Все мы будем там где надо,
В нужный день и нужный час.

Битвой нас не испугаешь,
Не боимся погибать,
Мы не робкого десятка,
Наше дело - побеждать.

Из одной мы все коробки,
Друг за друга мы - горой,
Каждый день шагаем строем,
Каждый день мы рвемся в бой.

Были битвы и маневры,
Но прошли те времена,
Мы лежим на пыльной полке,
И без нас идёт война.

Там навек на поле боя,
Наш остался командир,
Повзрослел и стал героем,
Жизнь свою отдав за мир.

Не бывать новым сражениям,
Позади наша пора,
Опустело поле боя,
Вот и кончилась игра.

Осень

Ветер носит листву по дворам,
Там её собирают в кучи и жгут.
Дым осенний возносится к небесам,
Люди смотрят вдаль и чего-то ждут.

Угасает медленно день за днём,
Беззаботного лета прошла пора.
Всё покрыто золотом за окном,
Уже стали прохладнее вечера.

Календарь на стене отмеряет дни,
И дни эти уйдут, не оставив следа.
Прожитую жизнь назад не вернуть,
Больше не будет так, как было всегда.

Позади останется много лет,
Незаметно осень эта пройдёт.
Завершая круг как миг пролетит,
И на календаре другой будет год.

О жизни и смерти

Сначала жизнь пройдет, а что будет потом?
Правда об этом неизвестна никому.
Потом - а что потом? Умрем? Уснем?
Об этом ясно всё Ему лишь одному.

Что будет там, есть ли тот самый Рай?
Он нам не скажет, и не скажет никому.
Может судьба у нас другая впереди,
А может, участь нам навек гореть в аду.

Вдруг Его нет - тогда не будет ничего,
Не будет даже пустоты, одно ничто.
И некому нам рассказать, что там,
Не приходил оттуда никогда ещё никто.

Без исключения, всякий встретит свою смерть,
Тот самый миг в любой момент может настать.
Но так устроен в этом мире человек,
От неизвестности боится умирать.

Так важно жить, смотреть на этот мир,
Смотреть вокруг, и пусть кругом война,
Ведь именно тогда понятно всем,
Жизнь - это дар, она, увы, у всех одна.

Как страшен тот последний самый миг,
А вдруг потом не будет ничего?
Каждый из нас не хочет уходить,
И в глубине души боится только одного.

«25»

поезд мой обзаводится новым номером – двадцать пятым.
прибывает на станцию «время» слегка помятый,
исцарапанный,
малость потёртый,
в штрихах и пятнах,
открывает скрипучую дверь.

а за ней – тёплый свет,
чай в стакане – густой, чудесный,
ветер странствий и эхо дурных известий,
для занятных попутчиков тоже найдётся место,
впрочем, как и для новых потерь.

рельсы сходятся в точку, пронзают миров изнанку.
протяжённость маршрута –
предмет для азартной ставки.
так и быть, не сойду на заброшенном полустанке,
прокачусь-ка ещё один год.

хоть для права на вечность, наверное,
слишком поздно –
ну и пусть!
ритм сердца прерывист, как стук колёсный,

я несу своё чёрное пламя к звенящим звёздам,
забегая в последний вагон.

--------------------------------------------------

«Рассвет Четырёх Ветров»

Ты становишься старше – и нити подводных троп уж не манят, как прежде... Но что нам о том жалеть! Долгожданнейший праздник – Рассвет Четырёх Ветров – даст вчерашним малькам окончательно повзрослеть.

Город с ночи гудит, как отчаливший теплоход, звездопадом сверкают во тьме купола медуз. Стайка юных наяд предвкушает свой первый взлёт под напевы китов и шальной океанский блюз. Так течения улиц сплетаются в карту дна, возвращаясь к началу начал и истоку вод: чтобы к небу дорога вовек не была трудна, созывали тритоны на площадь честно́й народ – проводить до утра ритуал, колдовской обряд, ставший символом перерождения нежных тел. Всем казалось – морские цветы изнутри горят, даровав крылья тем, кто бы прежде летать не смел. Алый шар над волнами направит прожектор-луч, вслед за ним раскрываются коконов лепестки. Тени ринутся вверх, прорезая завесу туч. Спрячет слёзы в усах старый Нестор, бродяга-кит. И сойдутся в едином моменте четыре сна, что Эолу нашёптывал втайне проказник шторм, и случайный рыбак от волнения бросит снасть, очарованный вдруг красотой грациозных форм.

Пена, солнце и ветер, багрянец и малахит... Впрочем, встань до рассвета, скиталец – увидишь сам, как ликует природа в сплочении двух стихий, когда дочери моря возносятся к небесам.

----------------------------------------------

«Фиолетовое лето»

я нашла кусочек лета
фиолетового цвета,
да с оранжевым оттенком –
так и просится в карман,
я его тебе по почте высылаю очень срочно.

на, послушай:
там, за стенкой –
шорох звёзднопыльных мантр.

вылетай скорее к югу
свидеться со старым другом,
в кассе снова нет билетов,
но зов моря так силён...
по давно забытым тропам,
на попутках, автостопом –
нет преград тому, кто летом
пьян,
безумен
и влюблён.

эй, споём дуэтом с ветром?
о мечтах и километрах,
ярко-рыжего рассвета заведя за ухо прядь.
серость нужно бить в отместку
непосредственностью
детской.

мы из комы выйдем в лето
и пойдем себя искать.

----